Мятежная дочь Рима

— Сможем мы победить их? — очень тихо вырвалось вдруг у Ардена.

Лука покосился в его сторону.

— Самое время спросить! — буркнул он.

— До сих пор еще никому это не удавалось.

— В битве нет места сомнениям.

— Сомнения могут быть у любого.

— Да, только умный человек старается держать их при себе. Это все та женщина, Арден, это она лишила тебя уверенности в себе. И пока ты не вернешь ее назад, тебе не стать прежним. Одолей Вал и отыщи ее, черт возьми! А после как хочешь — женись на ней или убей ее, но стань снова тем, кем ты был до того, как она вошла в твою жизнь.

— Да… ты прав… — Но сможет ли он отыскать ее? А если даже найдет, что она скажет ему? Почему она бежала? От чего спасалась — от него? Или от войны? Впрочем, что толку сейчас гадать об этом — это все равно что пытаться разрубить огонь топором.

Арден снова и снова мысленно перебирал в голове свой план. Он помнил, что в каждой из двух крепостных башен, отстоявших на милю друг от друга, были ворота, через которые им придется прорваться, чтобы попасть внутрь. Одни — в стене, которую он едва мог различить сквозь плотную завесу тумана, а другие — позади небольшого форта, выступающего над южной частью Вала, словно уродливый чирей на теле. Прорваться через эти ворота, и вся Британия будет лежать у твоих ног, пронеслось у него в голове. И все разом изменится…

— Друиды говорят, время римлян подошло к концу, — продолжал Лука. — Еще никогда прежде они не были так слабы, а мы — так сильны, как сейчас. Так что можешь переживать сколько угодно, раз уж тебе так хочется, но лично я перегрызу нынче немало римских глоток!

Ардену очень хотелось сказать, что слишком большая уверенность — прямой путь к смерти. Лучше уж бояться — так по крайней мере есть надежда уцелеть. Но он предпочел промолчать.

— Кавалерия готова к бою? — коротко спросил он. Он имел в виду кельтскую знать, которую до поры до времени было решено держать в резерве. Их отряд стоял позади всех. Даже на таком расстоянии Ардену удалось разглядеть диковинные шлемы, увенчанные шишаками в виде невиданных зверей, изукрашенные древними рунами мечи, блестевшие позолотой резные рукоятки копий.

— Да, готова. Похоже, Гальба сдержал свое слово, а? Все, как он и обещал!

Да… время пришло. Ни один человек из всех, что стояли сейчас у Вала, не уважал и не страшился римской доблести так, как Арден Каратак. И ни один не верил так в мужество кельтов, как он. Сейчас, когда они наконец вместе, ничто в мире не сможет их остановить.

Сила против силы… друг против друга. И только битва покажет, чья сила больше.

На Ардене тоже были доспехи, однако он отказался от шлема, чтобы ничто не загораживало ему вид. Многие из его окружения предпочли отказаться от доспехов вообще — они явились сражаться обнаженными, вернее, почти обнаженными; укутавшись лишь в свои плащи, они молча сгрудились за его спиной, терпеливо выжидающие, точно волки, и такие же опасные. Разбившись на сотни, они, припав к земле, настороженно разглядывали серый каменный силуэт Вала, а глаза их горели голодным огнем, и где-то там, среди них, был и бывший гладиатор Кассий. Эти люди жили, чтобы убивать. Война стала смыслом их жизни.

Поодаль стояли лучники. Их луки были так велики, что, поставленные на землю, возвышались у них над головой, выпущенная из такого лука стрела могла пронзить человеческую плоть на расстоянии не менее трехсот шагов. Их целью было прикрывать атакующих. Стрелы, что сейчас лежали в их колчанах, терпеливо и любовно вытачивались долгими зимними вечерами, у каждой из них было имя, которое потом вырезали на ее наконечнике — тяжелое и острое, словно жало, острие его могло без труда пробить металлические доспехи. Среди них была и дева-воительница Бриса, и Арден мог поспорить, что стрела, выпущенная ее рукой, скорее других отыщет среди римлян свою жертву.

Отдельной группой стояли скотты, ради этого сражения приплывшие из Эйре. Они присоединились к войску кельтов лишь накануне вечером — при одном только взгляде на их размалеванные синей краской, покрытые шрамами тела, на мрачные, нахмуренные лица сердце любого сжималось от страха. Ардену еще никогда не доводилась сражаться бок о бок с ними, но их вожди поклялись ему, что жаждут отведать римской крови — это была их месть за взятого в плен вождя, человека по имени Одокуллин из Дальриасты, а потом, по их словам, подло убитого римлянами.

Арден ловил себя на том, что иногда даже слегка завидует их угрюмой ненависти.

Зато те чувства, что сейчас будоражили его кровь, как он ни сдерживал их, до странности не имели ничего общего с предстоящей битвой. Мир, который он привык считать своим, вдруг словно разом обратился в прах, оставив у него во рту вкус песка. За всю свою жизнь Арден смог впустить в свое сердце всего двух женщин, и оба раза любовь его, жестоко раненная, умерла, истекая кровью, соленый привкус которой он чувствовал сейчас у себя на губах. Оплакав Алесию, он приучил себя к мысли, что боль, которую ему пришлось испытать, так велика, что уже ничто на свете не способно причинить ему большую. Но потом, спрыгнув с ветки дуба, он увидел сидевшую в своей повозке Валерию, напуганную до смерти, но сохранившую в своей душе достаточно смелости и стойкости, чтобы вонзить булавку в шею его коня, а потом решиться искать спасения в лесной чаще, — увидел и понял, что погиб.

И тогда он принялся выслеживать ее, как зверь выслеживает свою добычу. Он похитил ее и ввел в тот мир, который считал своим. Но судьба жестоко посмеялась над ним: как раз когда Арден нуждался в ней больше всего, когда любил и желал ее, как ни одну женщину из тех, которых он знал, когда понял, что верит ей, как себе, — именно тогда Валерия сбежала… бросила его ради того, чтобы вернуться к мужу. Выбрала постылое супружество вместо его любви! Даже не позабыла прихватить с собой свое обручальное кольцо! Понятно, почему она сбежала — решила предупредить римлян о нападении, предать его, она хочет, чтобы он потерпел поражение, желает его смерти! Собственно говоря, он и сам хотел того же — зачем жить, когда тебя предает та, кого ты любил?! Но сначала он сделает все, чтобы сокрушить Рим.

А потом умрет — с кельтским проклятием на устах.

— Ты и в самом деле ненавидишь их, да, Арден? — спросил Лука. — Вот этим-то ты и отличаешься от нас всех — мы ведь хотим только золота, вина, шелковых тканей и льна, ну и лошадей, конечно.

— Просто я знаю их, вот и все. Только этим я и отличаюсь от вас.

Отвернувшись, он подошел к Савии, которая после их отъезда из Тиранена не отходила от него ни на шаг, она жалась к нему, словно собака, что льнет к хозяину в поисках защиты. И Арден терпел это, потому что бывшая рабыня странным образом напоминала ему о Валерии. Она как будто отдала часть своей силы госпоже. Любая добрая римлянка ставит чувство долга превыше любви, объяснила она ему. А любой кельт — наоборот, ответил он ей.

— Где сейчас может быть твоя госпожа?

— Думаю, в той же самой крепости, где стоят петрианцы. — Савия смотрела на него с печалью в глазах. Она понимала, что Валерия разбила его сердце — точно так же, как он со своей бессмысленной и непонятной для нее войной разбил сердце ей.

— Если нам удастся перебраться через Вал и уничтожить гарнизон, постарайся отыскать ее, хорошо? И не отходи от нее ни на шаг. Сделай все, чтобы она осталась жива, и приведи ее ко мне.

— А если я сделаю это, что будет с моей госпожой?

Что с ней будет? Он и сам не мог этого сказать. Он боялся этой минуты, боялся даже думать о том, как увидит ее снова, хотя хотел этого больше всего на свете. Страх… и желание.

— К тому времени мой меч затупится, а мои руки устанут убивать. Я хочу взглянуть ей в глаза, заглянуть в ее сердце — мне хочется посмотреть на женщину, которая способна со всей страстью заниматься со мной любовью, чтобы через минуту покинуть, даже не оглянувшись назад, — а потом мы вместе решим, какой будет наша судьба.