Страница 54 из 71
В ту ночь Эдуард не заснул, голова разламывалась от вопросов. Нет, один он не в состоянии что-либо решить.
Утром он созвал своих товарищей, дал им прослушать пленки, снял с пленок копии и раздал каждому по экземпляру. Затем изложил все свои соображения.
Обсуждали создавшееся положение долго. В конце концов решили акцию «Портфель» отменить, записи анонимного звонка и звонка Эдуарда по секретному номеру опубликовать в своей газете, если удастся — и в других, а кроме того, послать пленки на разные городские радиостанции, авось какая-нибудь передаст: для журналистов главное — сенсация. Так и поступили.
Скандал разразился грандиозный, они сами не ожидали такого.
В понедельник утром, когда все письма и пленки были отосланы, Кар позвонил Бьорну и попросил о немедленной встрече.
— Господин вице-директор, — заговорил он возмущенно, даже не поздоровавшись, едва войдя в их «дом свиданий», как он мысленно называл служебную виллу, — что ж получается! Мы работаем за этих бездельников из полиции, рискуем. И они же нас подставляют! Так нельзя!
— В чем дело, Кар? Объяснитесь!
И Кар рассказал потрясенному вице-директору обо всем, не забыв сообщить, что пытался звонить ему в воскресенье, предупредить, но телефон молчал.
— Я, знаете ли, по воскресеньям иногда не бываю на службе, — пробормотал Бьорн со злостью. — Вот мерзавцы! Ни на кого нельзя положиться. «У нас люди — могилы!» Этот болван, начальник управления, меня заверял. Лучше б он сам отправился в могилу. Такую операцию сорвать, идиоты! А главное, теперь ясно, что у них, да, да, у них, в главном полицейском управлении, эти очищенцы имеют своих людей! Вы понимаете, что это значит? А? Кар? Их всех надо перетряхнуть, провести строжайшее расследование.
Кар никогда не видел вице-директора, обычно столь сдержанного и хладнокровного, в такой ярости. Ярости и растерянности.
За себя Кар не боялся. Голос свой он изменил совершенно. Сообщенные им Эдуарду сведения знали многие сотрудники «Ока», уж не говоря о самих полицейских: и приметы ночного дежурного, и номер «секретного» телефона, который помнил каждый из десятков тайных осведомителей, и дурацкий пароль. Известно ему было и то, что телефон Эдуарда не прослушивается. Ну о чем сверхосторожный Эдуард будет болтать? А вот то, что дежуривший в ту ночь у телефона полицейский разоспится до такой степени, что спросонья признается в том, кто он, — это неслыханная удача для очищенцев!
Уж они ею воспользуются, можно не сомневаться.
Именно эти слова произнес в конце разговора Бьорн.
— Что ж теперь делать? — изображая растерянность, спросил Кар. — Как же их прищемить?
— Что делать? — проворчал Бьорн. — Теперь надо думать не о том, как их прищемить, а о том, как самим выкручиваться. Впрочем, — подумав, философски заметил он, — шишки-то не на нас посыпятся, а на полицию. Пусть и выкручиваются, мы свой контракт выполнили. И если все сорвалось, то по их вине.
Между тем радио и газеты взялись за дело.
Ох уж эти корреспонденты! Стоило им унюхать сенсацию, и они становились въедливыми и пронырливыми, куда там любому агенту!
Запись телефонного разговора Эдуарда с неизвестным и с полицией передали все радиостанции и напечатали все газеты, последовали бесчисленные комментарии. Газетчики тоже не очень любили полицию, и ей досталось по первое число. Заодно попало и руководству Университета. Были напечатаны интервью с пытавшимся оправдаться начальником управления городской полиции и, конечно, с Эдуардом.
Эдуард воспользовался случаем и вовсю пропагандировал деятельность «Очищения».
Печатались и другие материалы. «Очищение» обвиняли в провокациях, в антиобщественной деятельности или, наоборот, в том, что оно лишь мутит воду и ничего реально не предпринимает…
В полиции кого-то наказали, перевели с понижением, отправили регулировать уличное движение (ужасная кара!).
Постепенно скандал начал утихать.
И тут же возник новый, куда похлеще.
Очищенцы особенно болезненно восприняли упрек в неэффективности их движения. Требовалось убедительное доказательство обратного. Оставалось два дня до прихода крейсера, когда Серэна вдруг сказала Кару:
— Скоро мы нанесем им второй удар.
— Какой? — встревожился, хотя и не подал вида, Кар.
— Мы таки не пустим в порт этот крейсер. Нельзя допустить, чтоб он приблизился к городу.
— Ну чем он так уж страшен?
— Да ты понимаешь, что такое атомное оружие? Этот танкер — вообще пустяк по сравнению с крейсером. Сколько уже было случаев, всяких там аварий с самолетами, подводными лодками. Если что-нибудь, не дай бог, случится с этим крейсером, это уже не пляж уничтожит, а весь город, все побережье! Все будет отравлено навсегда!
— Почему с ним должно что-нибудь случиться? Именно с ним и именно здесь?
— Дело не в этом. Дело в том, что вообще корабли с атомным оружием на борту не должны заходить ни в какие гражданские порты. И если мы сумеем этого не допустить, то и в других местах последуют нашему примеру. Вот это главное!
— Главное, чтоб этого оружия вообще не было, — рассудительно заметил Кар, — воевали же мы с автоматами, минометами, пулеметами, и все было тихо, спокойно, — не очень убедительно добавил он.
— Ты хоть думаешь, что говоришь? — Серэна с упреком посмотрела на него.
— И что ж вы собираетесь делать? Я могу помочь?
— Нет, там готовится другая группа, — уклончиво ответила Серэна. — Там нужны первоклассные пловцы.
— Пловцы? — удивился Кар. — Они что, собираются атаковать крейсер вплавь? — Он рассмеялся. — Ты ведь тоже первоклассный пловец, никогда не забуду, что ты спасла мне жизнь.
Кар обнял ее, прижал к себе.
Политические разговоры уступили место совсем другим…
На настойчивые вопросы Бьорна, который испытывал легкое чувство вины перед Каром за провал столь блестяще задуманной им операции, тот вынужден был отвечать, что ничего не знает.
— Но у нас есть сведения — готовится какая-то акция в связи с прибытием военного корабля. Неужели вы ни о чем не слышали? — настаивал вице-директор.
— Кое-что слышал, но ничего конкретного, — говорил Кар. — Думаю, что этим занимается какая-то другая группа, не мои сокурсники.
Он понимал, что Серэна все знает, но почему-то не хочет ему говорить, и это уязвляло и беспокоило его. Что за тайны от него? Может быть, ему перестали доверять? Да нет, в остальном все оставалось по-прежнему.
К приходу крейсера готовились не только очищенцы, готовился, кажется, весь город. Полиция заранее оцепила порт и прилегающие улицы, выставила заграждения. Портовые власти приготовили цветы и оркестр. Туристы и свободные от дел горожане заняли на набережной удобные наблюдательные посты. Катера береговой охраны бороздили акваторию порта.
Такого не было с тех самых пор, когда несколько лет назад город посетила британская королевская чета.
И вот наступил день… Какой? Торжественный? Решающий? Роковой?
Вдали показался крейсер. Даже одинокий среди безбрежных вод, он казался грозным и зловещим. Над длинным серым корпусом вздымались сложные переплетения надстроек, застыли расчехленные орудия и ракетные установки, застыл белый строй экипажа. Над крейсером вились два ярко-красных вертолета с надписью «Телевидение» на бортах.
Сторожевые катера метались вокруг медленно приближающегося корабля.
Но не только они. Десятки яхт, моторок, лодок, заполненные множеством любопытных, слетались к крейсеру, кто-то махал флагом, кто-то букетом, все фотографировали, кричали, слышна была музыка, выкрики через мегафоны.
Но внимательный наблюдатель заметил бы, что во всем этом кружении но все идет гладко. Некоторые яхты и моторки извилистыми маршрутами приближались к кораблю, стремясь занять позицию между ним и берегом. В свою очередь сторожевые и полицейские катера старались преградить им дорогу, отогнать подальше. И нарушая эту сложную игру, взад-вперед болтались другие яхты и лодки, не подозревая о том, что творится у них на глазах. Наконец даже самым наивным зрителям все стало ясно: цепочка яхт встала частоколом перед кораблем. На мачтах взвились флаги с эмблемами «Очищения», раздались усиленные мегафонами лозунги, выкрики, песни…