Форпост

Новый, 1410 год по исламскому календарю Сергей встречал в доме Абдула. У мусульман он начинается с хиджры — дня, когда пророк Мухаммед переселился из Мекки в Медину. Это событие положило начало распространению ислама в мире. Сергей не без удивления узнал, что день нового года не считается у афганцев каким-то особенным. И отмечают они его также в семейном кругу, но намного скромнее. Без наряженной елки, которая в Афганистане не растет, и без привычного для нас Деда Мороза со Снегурочкой.

— А кто такой Дед Мороз и зачем он вообще нужен? — допытывался у Сергея младший сын Абдула. Мальчишке в диковинку было слышать о таком персонаже, которого однажды, наверное, в пятом классе неплохо сыграл Сергей на детском утреннике.

«Это же надо, он оказался в средневековье, в 1410 году. Интересно, какой тогда царь на Руси правил? А еще говорят, не существует машины времени».

По григорианскому же календарю наступил 1989 год, выдавшийся в здешних местах на редкость снежным и морозным. Но не только этим запомнился он Сергею. До Курултая молва донесла новость, которую многие здесь восприняли с радостью: советские войска еще летом ушли из Рухи, оставив Панджшерскую долину, за которую несколько лет велись ожесточенные бои, покинули другие провинции Афганистана и скоро уйдут окончательно. Значит, войне конец? Неужели Аллах услышал молитвы и ниспослал с небес на многострадальную землю их древних предков долгожданный мир и покой?

В начале февраля Абдул с Сергеем вновь возвращались с товаром из Кабула. Еще на выезде из города поняли, что время для поездки выбрали крайне неудачное, но уже ничего нельзя было изменить. Поэтому безропотно стояли в многокилометровой «пробке», образовавшейся из-за того, что, судя по всему, сразу несколько тыловых частей в сопровождении БМП уходили домой, на Термез. Через стекло «Тойоты» Сверкович отчетливо видел суровые, небритые лица ребят, своих ровесников, слегка возбужденных от самой мысли, что уже завтра вечером, если все сложится благополучно, они пересекут государственную границу, зримую черту между жизнью и смертью, войной и миром, чужбиной и Родиной.

С БМП, облепленной солдатами, кто-то на прощание махнул им, в «Тойоте», рукой. Этот знакомый с детства жест скорее машинально, чем осознанно, заставил Сергея ответить тем же. Боковым зрением он увидел строгий взгляд молчавшего Абдула и, будто ожегшись, опустил руку. «Ничего постыдного, заслуживающего осуждения, я не сделал, — отметил про себя. — Ребята уходят, и надо с ними проститься. Больше ведь не увидимся. Они счастливы, зная, что их ждет впереди. А как сложится здесь, на чужой земле, моя жизнь?»

Странный оборот приняли его мысли. Как непослушные рысаки, они в который уже раз норовили вернуть его в прошлое, на горную заставу «Утес», то ли для покаяния перед боевыми товарищами, то ли для осознания своего поступка, круто изменившего всю жизнь. Но она не шахматная партия, в которой плохо обдуманный, неудачный ход всегда можно переиграть. В буднях, увы, нет черновика, страхующего от болезненных ошибок: все пишется начисто. Провожая взглядом удаляющуюся советскую колонну, Сергей понимал, что ему уже своих даже на «Тойоте» не догнать…

— Миша! Иди сюда быстрее, вывод войск показывают! — позвала мужа Анна Трофимовна Сверкович, смотревшая по старенькому «Горизонту» свой любимый сериал, после которого сюжетом с советско-афганской границы началась программа «Время».

Телеоператор специально давал крупным планом улыбающиеся лица офицеров и солдат, чтобы их увидело как можно больше родственников и знакомых. Сверковичи, затаив дыхание, вглядывались в кадры: где-то в глубине души жила невысказанная вслух надежда — а вдруг их без вести пропавший Сережка нашелся и вместе со всеми добирается сейчас домой, а они ничего не знают? Вот показали идущего по мосту генерала Громова, командующего 40-й армией, и бегущего навстречу его сына. Когда они крепко обнялись, у строгого генерала от переизбытка чувств заблестели глаза, а Анна Трофимовна уже вовсю плакала.

Это были настоящие, а не придуманные латиноамериканскими киношниками страсти.

— Давно надо было из Афганистана уходить: столько людей ни за что положили… Спасибо Горбачеву, вывел войска, — отозвался Михаил Иванович. — Правда, все-таки непонятно, почему на встречу с возвращающимися с войны полками и дивизиями не прибыл министр обороны, кремлевское начальство. Ведь это они десять лет назад послали в чужую страну свою армию.

— Глянь, Сережа на танке! Крайний справа! — вдруг воскликнула Анна Трофимовна.

— Не танк это, мать, а БМП, и сын не наш, тебе показалось, — охладил ее душевный порыв муж.

После растревожившего душу репортажа с границы другие новости о жизни большой страны показались скучными и неинтересными, и они выключили телевизор. Долго не могли уснуть: программа «Время», в которой ничего не было сказано об их сыне, заставила только о нем и думать. Где он, что с ним случилось и главное — живой ли? По-прежнему не было ответа на этот измучивший их вопрос.

Незаметно после зимы почти сразу наступило жаркое лето. Весна, щедро украсившая долину невесть откуда взявшимися красными маками, в горах величавого Гиндукуша явно обижена природой. Почему-то в фаворитах у нее длящееся почти полгода жаркое лето. Оно со своим палящим солнцем забирает у земли последнюю влагу, а у человека — силы. Казалось бы, за пять лет, проведенных в Афганистане, организм должен был приспособиться к изнурительной жаре, и если не полностью, то хотя бы частично адаптироваться к ней. Но, видимо, от рождения Сергей более предрасположен к умеренному, нежели сухому, почти субтропическому климату. Жизнь научила, конечно, спасаться от зноя, чему помогала и легкая из льна одежда. При малейшей возможности он старался укрыться от солнцепека в тени, взял за правило пить больше воды. И все же летом испытывал какой-то упадок энергии и сил, который со стороны легко можно было принять за лень. Но, слава богу (или все-таки Аллаху?), Абдул, его многочисленная родня, да и та же Бибихаво хорошо уже знали Сергея-Адама, его прилежность, старание, настойчивость в работе. Неплохо шли дела и в торговле, хотя разные бывали дни. Как раз в летнюю жару покупательская активность резко падала, и он, как, впрочем, и другие торговцы, недосчитывался существенной выручки. Народ в Курултае и окрестных кишлаках Панджшера жил бедно, откуда взяться богатым покупателям?

Однажды здесь появился со свитой сам Ахмад Шах. Он и впрямь пользовался непререкаемым авторитетом. Его встречали как настоящего вождя. Вряд ли таких почестей удостоился бы президент Наджибулла, чудом окажись он здесь. Сверкович видел столь высокого гостя уже второй раз. Разбирало любопытство: а что если подойти и напомнить Ахмад Шаху о первой их встрече в Базараке? Но возникшее было желание тут же пропало. «Лучше держаться подальше и не высовываться. А то не успеешь шаг сделать, как снова окажешься где-то с оружием в горах».

Абдул, давно лично знавший Ахмад Шаха и умело пользовавшийся его покровительством, рассказывал, что после ухода русских их злейший враг возглавил населенный преимущественно таджиками 2,5-миллионный северо-восточный регион Афганистана (провинции Парван, Тахар, Баглан Бадахшан) со столицей в Талукане. Негласный король Панджшера имел собственное, независимое от Кабула правительство, деньги и хорошо вооруженную армию численностью до 60 тысяч человек. Пополнить ее строй у Сверковича не было ни малейшего желания.

О пребывании в Курултае Ахмад Шаха еще долго судачили дехкане. Еще бы! Ведь он пообещал им, что постепенно наладится нормальная жизнь в Афганистане, многодетные и самые бедные семьи получат дополнительные земельные наделы, материальную помощь в виде продуктов, одежды, лекарств. По логике, люди должны были услышать эти обещания от центральной власти, но ее представители из боязни за свою жизнь и носа сюда не показывали. Так что какие бы смелые реформы ни замышлял Наджибулла, без поддержки на местах они были обречены на провал.