Страница 3 из 49
Прежде чем ломать голову над тем, как могли черновики или копии документов проникнуть за пределы штабов, Астахов решил установить, какой же из оперативных документов был особенно важным и даже, может быть, собирательным, заключающим в себе весь замысел операции.
Капитан хорошо знал порядок работы штабов и имел ясное представление о всех основных документах, изготовляющихся при разработке операции. Из всего многообразия этих документов он выделил два основных вида: письменный и графический. В первом противника могло интересовать далеко не все, ибо в нем было много зашифрованных сведений, разобраться в которых было нелегко. Зато второй вид документации — карты и схемы он считал совершенно ясными и потому более привлекательными для противника, ибо в них были перечислены все части, участвующие в операции, районы их сосредоточения и маршруты следования. Графический язык карт был лаконичен, ясен и прост. Он мог бы открыть противнику почти исчерпывающие данные. К тому же карта большей частью являлась первым, а иногда и единственным документом, на котором запечатлевался замысел командования.
Остановившись на том, что оперативная карта и являлась основной целью вожделения противника, капитан стал размышлять, каким же образом она могла попасть к нему. Он слишком хорошо знал, как строго учитывается каждый изготовленный экземпляр оперативного документа, как уничтожаются черновики секретных бумаг. Оперативные же карты, вообще не имеющие черновиков, немедленно нумеруются и регистрируются как совершенно секретные, так что незаметное исчезновение их просто немыслимо.
Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, капитан Астахов дальше так и не смог продвинуться.
В пятом часу пришел откуда-то майор Гришин. Не зажигая света, он быстро разделся и лег спать. Капитан Астахов не имел обыкновения расспрашивать своего начальника о том, куда он ходит, но, зная круг его обязанностей, всегда догадывался о целях его ночных посещений.
Астахов взбил соломенную подушку, натянул одеяло и, закрывшись с головой, попытался заснуть.
Зябко дрогнули стекла от гула артиллерийского налета на участок переднего края. Грохнул где-то, совсем недалеко, разрыв снаряда дальнобойного орудия противника, и снова все смолкло, а сон все еще не шел к капитану.
Если мысли имеют инерцию, то, видимо, они по инерции все еще продолжали вращаться вокруг карты. И, видимо, так велика была сила этой инерции, что Астахов невольно снова принялся размышлять о карте, и чем больше он о ней думал, тем очевиднее для него становилось, что именно за картой охотился противник, ибо она давала ему не только исчерпывающие, но и наглядные сведения о наших замыслах.
Рождение замысла
Утром капитан Астахов явился к генералу Погодину. Генерал принял его довольно холодно и всем своим необычно официальным видом, слегка приподнятыми бровями и вопросительным взглядом, казалось, говорил: “Не поторопились ли с визитом, молодой человек?”
Он жестом разрешил капитану сесть и принялся что-то записывать в блокнот. На Астахова это молчание подействовало удручающе, и он невольно подумал: “Не поторопился ли я в самом деле, не слишком ли быстро принял решение?”
Окончив довольно длинную и, как показалось Астахову, не очень срочную запись, генерал сказал коротко:
— Ну-с, слушаю вас.
Несмотря на невольное волнение и некоторую неуверенность, вызванную холодным приемом генерала, капитан все же довольно твердо и четко изложил свою мысль.
Генерал выслушал его внимательно, не перебивая и не отвлекаясь ничем. И хотя мысль капитана, видимо, показалась ему несколько наивной, он не позволил себе улыбнуться, а напротив, отнесся к нему с должным вниманием и серьезностью, что, впрочем, не помешало ему заметить:
— Все это так, товарищ капитан, но этим вы не открываете ничего нового. Ценность карты для противника совершенно очевидна, однако получить ее не так-то просто, тогда как короткое устное или письменное сообщение о том, что тогда-то такими-то силами и в таком-то направлении мы собираемся наступать, противника вполне бы удовлетворило. Это ведь гораздо проще и естественнее.
— Да, конечно, это проще, — согласился Астахов, — но это общее положение, а я беру частный случай. Если бы дело шло о широкой разработке операции с привлечением к этому большого количества исполнителей, то, конечно, правильнее было бы сделать ваше допущение, но ведь тут речь идет об очень ограниченном круге лиц, честность которых вне подозрений. Иными словами, я хочу сказать, что люди в данном случае не могли явиться источником информации.
— Вы имеете в виду больших начальников?
— Да.
— Но ведь, кроме них, могли же иметь отношение к этому и небольшие начальники, — возразил генерал. — Насколько мне известно, в штабе инженерных войск чертежница не такой уж большой начальник. Если мне не изменяет память, она всего лишь старший сержант.
— Так точно, товарищ генерал, старший сержант, но на этот раз она не имела отношения к карте. Это мне известно совершенно достоверно. К тому же, товарищ генерал, чертежница Кедрова работает в штабе инженерных войск вот уже около двух лет, и мы не имеем основания ей не доверять. Генерал промолчал, хотя чувствовалось, что принципиально он был не согласен с Астаховым. Переждав несколько минут, капитан продолжал:
— Я все-таки уверен, товарищ генерал, что противник использует наши оперативные карты, каким-то образом проникающие за пределы штаба.
— Что же вы предлагаете?
— Я предлагаю эксперимент. Нужно срочно произвести разработку очень серьезной, но фиктивной операции. Нужно также, чтобы о фиктивности ее знали только два человека: вы и командарм. Все остальные должны принимать ее всерьез. И еще одно непременное условие: к разработке этой операции должно быть привлечено строго ограниченное количество лиц. Лучше всего, если вы сами составите список и предложите его командарму.
— Да, пожалуй, это уместно, — согласился генерал после некоторого раздумья. — Не знаю только, как к этому отнесется командарм…
В тот же день генерал Погодин предложил идею Астахова командарму, и командарм, вопреки опасениям Погодина, одобрил ее.
— Это любопытно, — сказал он. — У нас сейчас оперативная пауза. Народ ничем особенным не занят, так что, пожалуй, можно попробовать.
Командарм перелистал настольный календарь, подумал и спросил:
— Когда лучше, по-твоему?
— Да хотя бы завтра, — ответил Погодин.
— Ну что ж, завтра так завтра.
И вот утром следующего дня командарм собрал у себя командующих и начальников родов войск армии и приказал им разработать план крупной наступательной операции.
В штабе инженерных войск
Поздно ночью в просторной штабной землянке инженерных войск армии помощник начальника секретной части старший сержант Яценко укладывал в обитые железом ящики секретные дела и карты.
В штабе, кроме Яценко да чертежницы Кедровой, никого не было. Генерал Тихомиров и полковник Белов с утра засели в землянке полковника и никого туда не пускали. Старший помощник Белова майор Рахманов и два младших помощника ушли ужинать. Похоже было, что они еще не скоро лягут спать, ибо, по установившейся традиции, офицеры штаба раньше генерала и полковника спать не ложились.
Уставший, вечно недосыпающий старший сержант Яценко ворчал:
— Нет ничего тяжелее штабной работы. Сидишь, как проклятый, день и ночь — и никакой видимости!
— Что ты имеешь в виду под видимостью? — спросила Кедрова. — У тебя очень замысловатый слог, Остап.
— Никакой продуктивной работы не видно, вот что я имею в виду. Одна неосязаемая писанина.
— Неужели все эти ящики с “писаниной” неосязаемы? — засмеялась Кедрова.
— Ты все шутишь, Наташа, а я чертовски спать хочу.
Старший сержант Яценко, веселый, добродушный человек, действительно смертельно хотел спать. Вздремнуть хотя бы только три — четыре часа, но так, чтобы никто не потревожил, не разбудил и не спросил ключей от ящиков и шкафов или очередного исходящего номера, казалось ему верхом блаженства.