Страница 9 из 10
…
Кстати , одним из недостатков Барклая было неумение да и нежелание доверять подчиненным и передоверять им то, что он мог сделать сам. Поэтому он нередко перегружал себя множеством мелочей в ущерб главному делу и своему здоровью.
В отношениях с Барклаем сказалось стремление Александра I полагаться только на людей, обязанных всем лично ему, а потому безусловно преданных. Выделив нового министра среди остального генералитета, император донельзя осложнил его отношения с братьями по оружию. Придворная среда тоже считала Михаила Богдановича чужаком, человеком без связей и покровителей, выдвиженцем государя. Сравнительно быстрая карьера вызывала раздражение и зависть.
Барклай ясно предвидел, что очередная война с Наполеоном будет «ужаснейшая по намерениям, единственная по роду своему и важнейшая по последствиям», но ради осторожности не считал возможным «предварить публику о критическом положении отечества» и предпочел переносить оскорбления и нападки, «спокойно ожидая оправданий от самых последствий». Силы Наполеона были так велики, что не представлялось возможным вести даже простую оборонительную войну. Следовало придумать нечто совершенно экстраординарное. Основные идеи своего плана Барклай изложил царю в специальной записке, где в качестве основной тыловой базы указывал Москву – «главное хранилище, из которого истекают действительные к войне способы и силы». Де-Толли предлагал отступать и «завлекши неприятеля в недра самого отечества, заставить его ценою крови приобретать каждый шаг, каждое средство к подкреплению и даже к существованию своему, а наконец истощив силы его с меньшим, сколько возможно, пролитием своей крови, нанести ему удар решительнейший».
Ф. А. Рубо. Бородинская битва. Фрагмент. 1912 г.
С марта 1812 г. Барклай командовал размещенной на границе Российской империи в Литве 1-й Западной армией. Под его началом были боевые генералы: П. X. Витгенштейн, К. Ф. Багговут, Н. А. и А. А. Тучковы, Д. С. Дохтуров, Ф. П. Уваров, донской атаман М. И. Платов – будущие герои Отечественной войны. Именно под рукой у Барклая оказалась гвардия во главе с цесаревичем Константином Павловичем – ярым сторонником наступательной войны. Министерство временно передали в руки генерал-лейтенанта князя Алекс. И. Горчакова 1-го.
…
Кстати, находясь в приграничье, Барклай-де-Толли направил из Вильны Александру I предложение перейти Неман и начать на чужой территории наступления против еще не полностью сосредоточившегося врага. Но император ответил: «Если наши войска сделают шаг за границу, то война неизбежна». Он все еще надеялся избежать роковой развязки.
После перехода французских войск через Неман Барклай и командовавший 2-й Западной армией Багратион поодиночке начали отступление на восток, тем самым сразу нарушив планы противника, надеявшегося быстро окружить русскую армию и разбить ее в одном сражении. Правда, между командующими далеко не все было гладко. Багратион, имевший старшинство в чине (он раньше Барклая-де-Толли стал генералом) считал, что не обязан безоговорочно выполнять распоряжения соседа. К тому же последний так и не был официально возведен в должность главнокомандующего.
Александр I сам желал играть первую роль в армии. Однако фиаско под Аустерлицем, когда ему пришлось со слезами на глазах наблюдать, как русскую армию, состоявшую из непобедимых суворовских солдат, разбили наголову, научило императора осторожности. Тогда он сказал о Наполеоне: «Мы все словно младенцы в руках этого гиганта!» Теперь этот враг пришел в Россию, и было бы крайне недальновидно принимать всю ответственность за отступление на себя. Поэтому государь не решился взять на себя бремя главнокомандующего. Александр I предпочел не внять совету военного министра об острой необходимости назначить главнокомандующего. Конфиденциально и в устной форме он сказал недоумевающему Барклаю, что именно ему предстоит отдавать все распоряжения. Отсутствие официального «первого лица» привело ко многим сложностям для Барклая. Но как военный министр от имени императора он имел право давать распоряжения 2-й Западной армии Багратиона.
По настоятельному совету доверенных лиц – А. А. Аракчеева, А. Д. Балашова и А. С. Шишкова – император собрался уехать из армии, уже стоявшей в Дриссе. Как он потом писал любимой сестре Екатерине Павловне, «я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию, где полагали, что я приношу вред, снимая с генералов всякую ответственность, что я не внушаю войскам никакого доверия». По словам Александра, он хотел бы вернуться в армию, если бы не Кутузов: «Я отказался от этого намерения лишь после этого назначения, отчасти по воспоминанию, что произошло при Аустерлице из-за лживого характера Кутузова».
Путь государя лежал в Смоленск, а далее в Москву и оттуда в Петербург. Как бы мимоходом, он бросил военному министру ставшие позднее знаменитыми слова: «Поручаю вам свою армию. Не забудьте, что второй у меня нет». На самом деле существовали еще три: багратионовская, тормасовская и чичаговская. Однако они были гораздо меньше барклаевской. Секретарь Государственного совета А. С. Шишков писал: «Государь говорит о Барклае как бы о главном распорядителе войск, а Барклай отзывается, что он только исполнитель его повелений». Последнее было правдой, Александр I продолжал вмешиваться в распоряжения Барклая, отдавал множество приказов через его голову, и эти приказы часто противоречили намерениям самого Михаила Богдановича.
Ситуация обострялась интригами многочисленных недоброжелателей Барклая, требовавших немедленных наступательных действий. Их целью было скорейшее окружение французских войск в Пруссии и герцогстве Варшавском, а затем наступление через Германию на Францию. Но поскольку Наполеон уже вторгся в Россию, то о подобных действиях уже не могло быть речи. И все же порывистый Багратион предлагал выйти в тыл французской армии, чтобы сделать отвлекающий маневр и тем самым либо остановить продвижение французов, либо заставить их воевать на два фронта. Так или иначе, но Барклай проявил столь присущую ему твердость характера и не позволил горячим головам взять верх в армии.
Кстати , покидая армию, император попросил Аракчеева «вновь вступить в управление военными делами». При действующем и не смещенном военном министре такой шаг породил новый виток трений между Барклаем и ревнивым Аракчеевым. Аракчеев почувствовал свою силу. «С оного числа, – писал он позднее, – вся французская война шла через мои руки: все тайные повеления, донесения и собственноручные повеления государя императора».
Трезво оценивая ситуацию, Барклай продолжал отход, уничтожая все, что не могло быть вывезено. На пути к Витебску он обошелся без отставших, больных, потерь пушек, телег и повозок с припасами. В какой-то момент ему показалось, что позиция под Витебском весьма удобна для сражения, и он даже написал императору: «Я здесь взял позицию и решился дать Наполеону генеральное сражение». Но затем обстоятельства сложились так, что Барклай прозрел и передумал. Витебск располагался севернее главного направления на Смоленск: враг мог обойти Барклая и по Смоленскому тракту устремиться к Москве. С неприятелем (войсками Мюрата и принца Евгения Богарне) сражался под Островной лишь корпус генерала Остермана-Толстого. Тем временем главные силы Барклая продолжили отход на восток. Отступление сопровождалось заградительными боями, которые сильно изматывали противника. Командующий поставил своей целью объединить разбросанные вдоль границы армии, чтобы не дать Наполеону разбить их поодиночке.
Неизвестный художник французской школы. Портрет императора Александра I. Начало XIX в.
Более того, Барклаю удалось уклониться от самоубийственного плана прусского военного советника при императоре – Карла Людвига Августа фон Фуля – заставить русскую армию обороняться в Дрисском лагере. Этот немецкий полковник, оказавшийся в России после разгрома Пруссии в 1806 г. и тут же назначенный генералом, был копией печально известного Франца фон Вейротера, заигравшегося в оловянные солдатки с Наполеоном под Аустерлицем. После провала прусского блицкрига кабинетный гений насмешливо заявил, снимая шляпу: «Прощай, прусская монархия», – и устремился на восток, к единственному правителю, который еще мог противостоять Бонапарту. И вот теперь, когда время пришло, он предложил для прикрытия петербургского направления занять оборону в укрепленном громадном лагере под Дриссой. Предполагалось, что в нем армия Барклая может успешно отсидеться, ожидая момента, когда войска Багратиона ударят наступающим французам во фланг и тыл. Фуль давно погряз в умозрительных, оторванных от жизни размышлениях. За образец он взял укрепленный лагерь Фридриха II Великого под Бунцлау времен Семилетней войны. Но под Дриссой не было такой же мощной крепости. А ведь лишь в сочетании с крепостными сооружениями, цитаделью, мощной артиллерией и продовольственными складами лагерь такого рода позволял полевой армии пересидеть нападения любого противника и даже совершать против него эффективные выпады. Но поскольку Багратион с его силами находился слишком далеко от лагеря, а Наполеон уже предпринял раздельное преследование обеих русских армий, то подобный план становился бесполезным. К тому же непригодность лагеря для обороны была очевидна любому здравомыслящему военному: противник мог обойти его, окружить и принудить русских к капитуляции. Спешно созванный военный совет из 17 генералов выступил категорически против обороны в Дрисском лагере и… Фуля. Ввиду массового наступления врага на широком фронте и серьезного численного превосходства было решено продолжить отступление.