Страница 6 из 10
Из трех возможных направлений главного удара – петербургское, киевское, московское – Наполеон выбрал последнее. «Если займу Киев, – говорил он, – то я возьму Россию за ноги, если овладею Петербургом, то возьму ее за голову, заняв Москву, я поражу ее в сердце!»
Еще до наведения мостов переправившиеся на лодках через Неман егеря из авангардной дивизии Морана завязали короткую перестрелку с разъездом лейб-казачьего полка. «Отметившись», казаки стремительно исчезли в густом кустарнике в неизвестном направлении. Их командир граф В. В. Орлов-Денисов немедленно доложил о переправе в штаб армии в Вильно. Об этом же сообщил и ковенский городничий, чей город вскоре был занят французскими войсками.
…
Между прочим, в ночь на 12 июня в честь русского императора в имении Закрет под Вильно давал бал барон Л. Л. Беннигсен. Бал был приурочен к радостному известию от М. И. Кутузова о заключении мира с Турцией. В ту пору Беннигсен был не у дел, но Александр I не исключал скорого начала войны и хотел ободрить старого полководца. Он купил у Беннигсена имение за 12 тыс. золотых рублей, прекрасно понимая, что Вильно скоро окажется под французами. Прямо в канун веселья построенный к празднику временный летний зал в Закрете рухнул. Император приказал убрать стены: «Мы будем танцевать под открытым небом! » Бал был в разгаре, когда адъютант Барклая А. А. Закревский принес грозную весть: Наполеон перешел Неман. Александр I попросил никому ничего не сообщать, но сам удалился после первого танца. 16 июня Бонапарт вошел в Вильно…
Как только Александр I получил сообщение о вторжении войск Наполеона, он попытался начать переговоры, чтобы выиграть время, столь необходимое для соединения русских армий. Той же ночью в ставку французского императора был направлен генерал-адъютант А. Д. Балашов с предложением начать переговоры при условии обратной переброски наполеоновских войск на левый берег. Переговоры быстро зашли в тупик: Бонапарту передали слова Александра I: «Я скорее отступлю до Камчатки, отпущу бороду и буду жить там до конца своих дней, питаясь картошкой, чем пойду на мир!» Александр I знал, что говорил: его главный козырь на начальном этапе войны – бескрайние просторы России, ее суровый климат и народ, готовый сжигать дома и урожай, оставляя неприятелю голую землю. «Ваша империя, – льстили царю услужливые царедворцы, – столь велика, что вы будете грозны в Москве, ужасны в Казани и непобедимы в Тобольске!» В конце разговора в ответ на заносчивые слова Наполеона: «Скажите, как добраться до Москвы, какою дорогой лучше идти?» Балашов ответил: «Шведский король Карл XII шел через Полтаву».
Те из участников похода на Москву, которым посчастливилось вернуться домой, потом с ужасом вспоминали не только трагическое бегство из России, но и… победоносное наступление. Испытания, которые пришлось им выдержать на этом пути, были неожиданными для большинства солдат Великой армии.
Проливные дожди расквасили дороги в липкую жижу, в ней застревали орудия. Потом установилась жара, которую в глубине континента не смягчали привычные для европейцев ветры с моря. В неподвижном воздухе стояло марево, от зноя растрескалась земля. Ветераны утешали молодежь лишь тем, что во время Египетского похода тоже было несладко.
Бескрайние, почти безлюдные просторы, по которым шла армия, подавляюще действовали на людей, привыкших торжественно маршировать среди гражданского населения, принимавшего их либо за освободителей, либо за завоевателей. Здесь их никто не встречал, а монотонный пейзаж нарушали лишь почтовые станции, попадавшиеся на дороге убогие лачуги или непроходимые чащи хвойных лесов. И каждый следующий шаг по этим равнинам уводил солдат Наполеона все дальше и дальше от собственных домов.
Десятки тысяч сапог поднимали облака мелкой раскаленной пыли, которая лезла в глаза, забивала нос. Одни солдаты пытались спастись от этой напасти, обмотав головы платками. Другие, связав несколько веток, использовали их как защитный козырек. С первых же дней наступления возникли огромные проблемы с питьевой водой. Русская армия, отступая, отравляла пруды и колодцы. Даже казакам, идущим в арьергарде и прикрывавшим отступление, было трудно напоить лошадей и напиться самим. Преследовавшим их французским кавалеристам приходилось иметь дело уже с месивом из жидкой грязи. Если люди еще как-то это выдерживали, то кони – нет. Помимо нехватки воды их убивала жара, выжигавшая траву и овес, столь необходимые для кормежки лошадей. К тому же жаркие, знойные дни сменялись прохладными ночами. Это было непривычно для кавалеристов, для артиллерийской прислуги, для всех, кто во французской армии имел дело с лошадьми. Бесконечное, беспрерывное движение так утомляло солдат-кавалеристов, что получив возможность для недолгого отдыха, они засыпали мертвым сном. А между тем лошади, изнуренные жарким днем, требовали дополнительного ухода холодной ночью. Началось самое непредвиденное и страшное: массовый падеж скота. Пало 9 тыс. лошадей! Замечательная французская кавалерия начала «откидывать копыта» в прямом смысле слова.
Из-за конского падежа артиллерия и обозы Великой армии стали отставать. Нехватка орудий начала трагически сказываться во время боев, а из-за опоздания обоза рацион питания сделался очень скуден. Запас сухого провианта всего на три недели заставлял искать продовольствие и фураж на занятых территориях. Но французы просчитались. Если авангард еще кормился, то остальная часть армии вскоре начала недоедать.
Так, не вступая в серьезные столкновения с противником, французская армия слабела и таяла: из 448 тыс. солдат, перешедших Неман, до Витебска дошли лишь 255 тыс. Только 115 тыс. Наполеону пришлось оставить для защиты тылов и дорог. Наибольшие опасения вызывали насильно загнанные в наполеоновскую армию иностранцы, из их частей началось массовое дезертирство. Пример подали баварцы: более 6 тыс. человек ушли в леса. Они организовались в целые полки мародеров, грабившие крестьян и мешавшие пропитанию собственной армии. Даже гвардия, не принимавшая участия в боях, уменьшилась на треть. Известен случай, когда рядовой Молодой гвардии три дня умирал от жары и голода на обочине дороги, и никто ничем не мог ему помочь. Французская армия таяла на глазах. Ее огромное численное превосходство исчезало.
Позднее перешедшие Неман 199 тыс. солдат оказались каплей в море: их необходимо было рассредоточить на большом пространстве против других русских армий. Силы распылялись, а враг ускользал, как вода в решете. Стало ясно, что «Вторая Польская кампания» не закончится за 20—24 дня, как планировал Наполеон.
Н. С. Самокиш. Сцена из войны 1812 г. 1904—1905 гг.
…
Кстати, в самом начале похода, едва овладев Вильно, Наполеон вдруг засомневался в целесообразности дальнейшего продвижения в глубь России. Он сквозь зубы бросил кавалерийскому генералу Себастьяни: «Я не перейду Авины: хотеть идти дальше в течение этого года равносильно идти навстречу собственной гибели!» Возможно, тогда Бонапарт мог принять решение растянуть поход в Россию на два-три года: в 1812 г. овладеть Литвой, устроив там тыл, в 1813 г. совершить бросок на Москву, а затем в 1814 г. – на Петербург. Но все упиралось в ресурсы.
Если раньше Наполеон всегда был на коне, лично управляя своими дивизиями и корпусами вплоть до решительного сражения, то теперь он все чаще находился сзади двигающихся колонн, лишь отдавая распоряжения и без особого результата пытаясь оттуда влиять на ход событий. Среди его маршалов и генералитета не было уверенности в победе. Командиры устали от войны не меньше солдат. Они хотели спокойно наслаждаться нажитым богатством, а Наполеон гнал их на поле боя, на смерть. Мюрат постоянно брюзжал; обычно энергичный принц Евгений Богарнэ впал в мрачное уныние. Многие армейские генералы открыто проклинали своего императора. Среди них ходила мрачная шутка: «Наш император остановится, только завоевав Китай, но кто из нас доживет до этого дня?»
Только молоденькие офицеры жаждали приключений и были полны оптимизма. Они надеялись на богатую добычу, на повышение в чинах, на успех у русских красавиц. Никто из них пока не задумывался о том, что лишь немногие вернутся в Париж.