Тест на любовь

Они быстро нашли дом-камень. На стук отодвинулась задергушка на окне. Дежурная с заспанным лицом открыла дверь, и в ее глазах зажглось любопытство.

— Откуда к нам?

— Из Москвы.

— Муж-жена? — насмешливо спросила она, отлично понимая, что нет.

Ольга затрясла головой изо всех сил: нет-нет, не муж и жена. У дежурной даже спина дышала любопытством, когда она отвернулась от них и направилась к стойке.

— Мы попутчики, — объясняла Ольга, а незнакомец насмешливо наблюдал за ней.

Они отдали паспорта, он вложил в свой волшебную бумажку, которая обрадовала дежурную. Она протянула ключ. Один.

— Только семейный номер остался. — Дежурная подмигнула Ольге.

Ольга дрожала, переступая порог комнаты. Потом услышала скрежет ключа в замке.

Ольга покачала головой, до сих пор недоумевая, что это было с ней: туман? Воздух Азии? Что? Рассказывая Тане, она не переставала удивляться — неужели это была она?

— Ну, вот и все.

— То есть как все?

— Да вот так. Больше ни слова не скажу, дорогая подруга. Только сделаю одно признание: о существовании такой страсти в себе я не подозревала. Никогда. Мы не спали до утра. А дальше включай воображение. Смелее, смелее, не ошибешься… — Ольга засмеялась. — Потом мы вместе приехали в Москву, осели в его квартире. Все шло замечательно. Пока я не узнала, что растет у меня внутри.

— Ты ничего ему не говорила?

— Нет. Я не хотела, чтобы он стал несчастным. Я знала, он хочет настоящую семью, детей. Нет. — Ольга покачала головой.

— А сейчас ты что-то предчувствуешь?

— Хотела бы, чтобы нет. Но…

— И что? — Глаза Татьяны расширились.

— Не пойму точно, но мне кажется, мы с тобой получим какое-то известие.

— А в виде чего оно тебе представляется?

— «И тучи над землями Цинь небосклон застилают», — процитировала Ольга.

— О Боже, ты знаешь Сыкун Ту? Откуда ты знаешь этого средневекового поэта? Его читают только китаисты!

— Я же очень образованная женщина, — ехидным голосом проговорила Ольга. — Учусь, читаю, цитирую. Ладно, поживем — увидим, что нас ждет.

Под большим персиковым деревом лежат, развалившись, курильщики опиума. Не спеша толкуют о торговле оружием и контрабандной переправе серебра в Бирму, в Китай. Они стараются укрыть от посторонних глаз свою трапезу — крутой мясной отвар и лепешки, купленные на ярмарке, никогда не присаживаются к бамбуковой скамье, где продает водку старуха из племени мео. День и ночь они пьянствуют в заведении китайца. Он, желая зазвать побольше гостей, выносит фаянсовый кувшин с водкой. Вот он плеснул немного себе на ладонь и поджег спичкой. Синий язычок пламени поднимается на ладони, хозяин скалит зубы в улыбке и выплескивает пламя на землю. Убедившись в крепости напитка, гость не отказывается посетить заведение.

Андрей смотрит, как вьетнамцы, одетые в синее, любимый цвет трудящихся, вереницей втягиваются в дверь. Гудит ярмарка — раздаются визгливые голоса, смех, крики, все это смешивается с запахами варящегося риса, морских водорослей и живности. Андрей любил окунуться в атмосферу толпы. Внезапно раздался вой мотоцикла, он с ревом понесся прямо на торгующих и покупающих. Народ шарахнулся в сторону, сметая нагромождения товаров, полетели в разные стороны кроссовки китайской выделки, привезенные контрабандой, плоды манго, бананы, словно желтые запятые на бессмысленно заполненной буквами-фигурками странице. Крики, вопли, подзатыльники.

Треск автомата.

Андрей отошел в сторону. Разборки, вечные разборки…

Везде свои.

Люди в форме, подлетевшие следом, быстро затолкали дерущихся в машину.

На рынке воцарился мир, но он уже не кажется надежным и безмятежным, как полчаса назад. Андрей вдруг подумал — а ведь его нынешняя поездка тоже не обещает быть мирной и безмятежной.

Он не ошибся.

Андрей направился дальше вдоль рядов, потом внезапно, неожиданно даже для себя, остановился возле торговки с огромным синяком под глазом. Перед ней лежала разная мелочь. Он увидел складной бронзовый нож, не больше перочинного. По рукоятке вился дракон. Он знал: дракон — это знак королевской власти, и ему показалось, что внезапную дрожь, пробежавшую по телу, он сможет унять, если положит его в карман.

— Сколько? — спросил он, пристально глядя на женщину.

— Тридцать, — коротко бросила она, ответив таким же пристальным взглядом.

Ее глаз, утонувший в синюшности, сверлил его. Андрею стало не по себе. Но не от цены. Сейчас он отдал бы и триста, потому что необъяснимый мистический страх охватывал его от одной мысли, что он может остаться без этого ножа.

— Ты должен его купить. В нем твоя жизнь, — свистящим шепотом проговорила она, точно прочитав его мысли. Внезапно ее пальцы вцепились ему в локоть, надавили на нерв. Андрей дернулся от боли, пронзившей его, кажется, до пяток. — Тебе будет еще больнее, если не купишь его. Купи, за пятьдесят. Не торгуйся! — приказала она, а он, сам не понимая как, вынул из бумажника деньги и протянул. — Ха-ха-ха! — раздался громкий скрипучий смех старухи.

Глаз в синем окаймлении сверкал, но не жадностью и радостью, а каким-то адским огнем. Андрей опустил нож в карман джинсов.

— Теперь они обломают об тебя зубы!

Андрей и не подозревал, насколько пророческими были ее слова.

Он пришел в гостиницу, изрядно поплутав по рынку. Ему помогло обостренное обоняние, которым его наградила природа, он уловил запах моря и пошел туда, откуда тянуло сырой рыбой, креветками, водорослями.

Андрей Широков после разговора с Петрушей сразу же полетел во Вьетнам. Потому что знал точно, что Ольга во Вьетнаме. Ее надо было оттуда немедленно вытащить. Вывести из игры. Ради нее самой и ради Славы Воронцова.

Стоял декабрь. Москва утопала в снегу, а в Сайгоне настоящее лето. Петруша, прощаясь и пожимая руку Широкову, говорил:

— Ну так вот, понял, да? Поезжай, поищи. Хорошо рассмотрел фотографии? Вьетнамцы, конечно, для нас все на одно лицо. Но у этого гляди какая лысина. А? Что скажешь?

Знала бы Ольга, как много могут рассказать ее снимки внимательному взгляду! Выбравшись из рыночного лабиринта, Андрей уверенно зашагал в сторону гостиницы. Невесть откуда к нему кинулась стайка вьетнамских мальчишек-попрошаек. Он покачал головой, и, вероятно, его взгляд не оставил им никакой надежды, потому как они сразу отступили от него и принялись высматривать кого-нибудь еще.

Улица была запружена велосипедами, кое-где дымили ламбреты, странные устройства, нечто среднее между мотоциклом и автомобилем, кажется, они работали на керосине, потому как вонь от них стояла невыносимая.

Каблуки гулко стучали по мостовой, глаза скользили по витринам магазинов, антикварных лавочек, художественных салонов, ювелирных магазинчиков. Он отметил про себя, что не вредно бы пройтись по ним. Особенно по антикварным. Хотя восточное оружие его не интересовало, но мало ли что — здесь может осесть американское. Одна его приятельница, востоковед, в свое время — дама сердца Широкова, отыскала здесь ложку американского солдата и очень гордилась своей находкой.

Он уже стоял на углу улицы, ведущей к гостинице, как вдруг свет в глазах померк, он закашлялся от удушья. Из глаз хлынули слезы. Потом чьи-то руки подхватили его и повели, крепко придерживая за плечи. Справа и слева… Он выругался и больше ничего не помнил.

Когда Андрей открыл глаза, голова трещала и горела. Кто-то зажег фонарик в углу, он услышал голоса двух вьетнамцев. Андрей снова закрыл глаза, пытаясь сообразить, чем ему прыснули в лицо и куда затащили.

«О Боже», — простонал он про себя. Его перехватили? Он закрыл глаза плотнее, делая вид, что все еще не пришел в себя. Потом и впрямь впал в забытье.

Когда Широков снова приподнял веки, в комнате горела лампа. В углу сидел толстый мужчина и курил кальян. Вода булькала, пузырилась, он глубоко и умело затягивался. На лице его, жирном и круглом, играла сладострастная улыбка.

Затянувшись несколько раз, он откинулся и закрыл глаза. С губ потекли слюни. Андрей из-под ресниц следил за ним, его охватило отвращение.