Страница 9 из 20
Силин заговорил. Голос его был нежен, как напев, и вздрагивал от волнения:
— Нина… Нина… Нет! нет!.. Она жива… Если бы она умерла, я уничтожил бы все человечество! Проклятые, мерзкие черви, трусливые и злобные! Но я все делал, что она хотела… Я был, как бог, могущественный, не знающий преграды… И она не любила меня! Ни разу не приблизила она меня к себе, ни разу не узнал я ее мыслей и надежд… Пусть же теперь она идет туда, к этим паукам, червям и змеям! Пусть! пусть! Не пожалела она меня, не пожалела человечества. Между ним и мною теперь смертельный, последний бой. Командир брига "Ужас" объявил войну!..
Он резко свистнул, и тотчас же погасли факелы, и в густом мраке лишь маячили паруса и мачты брига, похожего на гигантский, кошмарный призрак.
Неслышно сняли невидимые люди крючья с борта "Грифа", и парусник, рванувшись, быстро пошел вперед, черный, без огней, и легкий, как видение.
— Курс на Хайпудырскую губу! — скомандовал Любимов, и пароход двинулся следом за бригом, уже скрывшимся в темноте.
Ночью Силин два раза позволил "Грифу" настигнуть себя. Бриг останавливался, а потом медленно и молчаливо обходил пароход, словно дразня и вызывая его на бой, и опять уносился в даль, оставляя за собою тревогу и смутное предчувствие беды.
Вся команда с ружьями и топорами была спрятана за бортом парохода, так как командир ожидал нападения, и только тогда все успокоились, когда из-за туч блеснули первые, еще неяркие, лучи солнца. На море нельзя было разглядеть ни мачт, ни парусов брига.
— Будто привидение стояло сегодня возле нас и кружилось около "Грифа", — заметил, понуря голову, утомленный капитан. — Если еще это повторится — на корабле возникнет паника.
— Парус с правого борта! — раздался крик матроса с мачты.
Часа через два навстречу "Грифу" попался парусный китобойный баркас "Альма". Посигнализировав судну, Любимов выяснил, что "Альма", под командой шкипера-датчанина, идет в Европу и зайдет за водою и дровами в Иолангу.
— Попросите судно остановиться и принять пассажира до Колгуева! — сказал Самойлов.
— Вам угодно покинуть "Гриф"? — спросил с презрением в голосе командир.
— Да! Я отправляюсь в Иолангу, капитан! — сухо ответил профессор.
Любимов, не взглянув на Самойлова, крикнул:
— Шлюпку на воду!
С парохода видели, как "Альма" приняла на борт профессора, и когда шлюпка вернулась, "Гриф" двинулся на восток.
Бриг Силина исчез, но за ним шел мрачный след. К вечеру "Гриф" вошел в полосу мертвой рыбы. Острый нос парохода резал тысячи уснувшей трески, а под ударами винта тела погибшей рыбы превращались в зловонное месиво. Среди погибшей трески и гниющей сельди попадались трупы нарвалов и тюленей.
— Взгляните туда! — воскликнул, указывая на запад, Туманов.
Насколько хватал взгляд, море превратилось в плавучее кладбище и казалось покрытым снегом.
— Рыба успела уже замерзнуть, — сказал командир. — Это неудивительно! Ночь была свежая.
— Это — пласмодий! — возразил академик. — Это он белой, серебристой плесенью, как пухом, покрыл погибших животных, а над ними теперь поднимается легкий пар.
Пласмодий быстро и жадно пожирает свои жертвы.
— Здесь гниет груз доброй полусотни паровых барж, — заметил Любимов. — Норвегия и Швеция будут голодать!
— Хуже всего то, что вся эта рыба, — воскликнул академик: — будет разнесена волнами по океану, выкинута на берег и станет заражать все, что попадется на ее пути. Надо убить пласмодий… убить во что бы то ни стало!
— Но как это сделать? — спросил Сванборг.
— Капитан, — обратился Туманов к командиру: — на "Грифе" есть запас нефти?
— Есть на случай недостатка угля или вообще твердого топлива, — ответил Любимов.
— Велите поднять бочки на палубу и вылить за борт, — распорядился старый ученый.
Вскоре по волнам побежали радужные пятна и расходились все дальше и дальше.
Когда мертвая рыба осталась позади, и "Гриф" шел полным ходом, раздался тревожный сигнал сирены.
В кают-компании в это время обедали, а потому тревога вызвала переполох и суматоху.
Первым выбежал на палубу и вихрем взлетел на мостик сам командир.
— Что? Опять подходит? — спросил он, тревожно оглядывая безбрежный водяной простор.
— Никак нет! — ответил матрос. — Только вот там чернеются в море люди. Я спервоначала думал — нерпы плывут, а потом головы разглядел человечьи.
Любимов долго смотрел в бинокль, а потом сказал:
— Мертвые тела за бортом! Подойдем — увидим, кто такие?
Когда "Гриф" поравнялся с ними, застопорили машину, и трое матросов вошли в спущенную шлюпку. Они баграми и крючьями зацепили и подвели к борту "Грифа" три трупа.
— Зарезанные они! — пояснили матросы.
Когда трупы были подняты на палубу, все переглянулись. Они узнали Никифора и двух его немых спутников. Воротники их рубах были расстегнуты, а в нижней части шеи, там, где она переходила в грудь, виднелись треугольные отверстия. Глаза убитых были открыты, и в них застыл страх, последний в их жизни, смертельный страх. Когда откинули плотно надвинутые на головы капюшоны плащей, даже Любимов не мог сдержать крика.
Волосы несчастных были сбриты, и на темени каждого, на вздувшейся и распухшей коже виднелись зловещие черные пятна.
— Это — клейма! — крикнул, отшатнувшись от трупов, старший боцман.
Действительно, на сожженной и потрескавшейся коже виднелась кроваво-черная надпись:
"Бриг "Ужас"".
Все стояли, подавленные виденным, и не произнесли ни слова, только взгляды всех невольно искали на тускнеющем уже море новых следов зловещего брига. Лица бледнели при мысли, что вдруг из сумерек вынырнут паруса и мачты судна, управляемого злобным, ненавидящим все живое, человеком. Все думали о том, что ожидает их при встрече с бригом, и с напряжением искали выхода из опасного положения.
Только командир и норвежцы казались спокойными.
Они тихо совещались о чем-то и изредка указывали на море.
— Федор Павлович! — сказал, подходя к Любимову, Туманов: — мы не скроем от вас, что нас страшит возможная встреча с Силиным. Мы вас просим доставить нас в Колгуев, откуда мы будем в состоянии вызвать для нашей охраны более надежное судно, чем "Гриф".
— Господа! — прервал его командир: — я вас прошу пройти в кают-компанию. Я сейчас спущусь туда и надеюсь, что вы согласитесь со мною и пойдете на мои условия. Через несколько минут он сошел с капитанского мостика и, подойдя к трапу, ведущему в кают-компанию, подозвал матроса и приказал ему никого не выпускать из пассажирского помещения.
— Есть! — ответил матрос, глядя вслед спускающейся вниз могучей и грузной фигуре командира.
Любимов застал всех в сборе.
— Господа! — сказал он без обычной улыбки. — Не скрою, что моему судну грозит большая опасность. Скажу больше: "Гриф", вероятно, идет на верную смерть. Поэтому понятно, что я должен быть решительным. Я не буду медлить — мне некогда! Долг мой, как всякого моряка, встретившего пирата, — поймать его и выдать в руки правосудия. Так сделаю и я! "Гриф" идет в Хайпудырскую губу и дойдет туда! Если я не захвачу командира парусника — я или погибну, или же узнаю его постоянную стоянку, куда приведу потом военное судно. Таков мой курс, господа, и если вы позволите себе сопротивляться мне или при команде говорить о страхах и прочем вздоре, я выброшу вас в море. Господа, я считаю, что вы отныне получили предостережение, и буду поступать так, как мне предписывают закон и обстоятельства.
Приложив руку к козырьку фуражки, Любимов спокойно вышел.
Командир "Грифа" проявлял необычайную энергию и неутомимость. Он почти не спал, оставаясь все время на палубе, совещаясь с норвежцами и делая какие-то приготовления.