Месть Мориарти

К понятному беспокойству добавлялась досада, потому что именно сегодня она собралась сообщить ему важную новость, для чего прорепетировала каждое слово и собрала всю смелость. И вот, совершенно неожиданно, ее лишили возможности высказаться. Бриджет даже попыталась задержать мужа, указав на то, что спешить некуда, и то, что он собрался сделать сегодня, можно с таким же успехом перенести на завтра. Разумеется, ничего не получилось. И о чем она только думала? На первом месте у Берта Спира всегда стояли другие дела.

— Отправляйся-ка ты лучше в постельку, а я, когда вернусь, постараюсь тебя не разбудить.

Перед тем как уйти, он крепко обнял ее, и она почувствовала, как что-то твердое и тяжелое, лежавшее у него в кармане, надавило ей на грудь. Пистолет. Тревога удвоилась. Муж отправлялся в темный, опасный город, даже не догадываясь о ее состоянии. Двойное, за него и за себя, беспокойство не давало уснуть, и ночь казалась бесконечной.

В другой части города, в доме 63 по Кинг-стрит, не спалось и еще одной женщине. Вот только причина волнения здесь была счастливая. Сильвия Кроу знала, что завтра увидит мужа, пароход которого уже входил в устье Мерсея. Прибыв утром в Ливерпуль, Энгус Маккреди Кроу даже увидел мельком пришедшую днем ранее «Ауранию», но он и представить не мог, что следует за Мориарти буквально по пятам. Впрочем, радостные мысли Сильвии блуждали вдалеке от служебных обязанностей мужа и злодеев, поимке коих он отдавал столько энергии и времени. Она думала лишь о том, что увидит его завтра, и о тех сюрпризах, что приготовила для него.

Имя Фолкнера было хорошо известно в Лондоне. В некоторых кругах оно даже служило чем-то вроде пароля. Всего Фолкнер управлял тремя заведениями. Самым простым и доступным считалось то, что располагалось у Большого восточного вокзала — здесь клиентам предлагались горячие и холодные ванны и душ. На Вильерс-стрит, 26, находилось другое, более изысканное, специализировавшееся на ваннах с морской водой и имевшее серную баню, русскую парную и султанскую баню. Третье помещалось посередине между первыми двумя, на Ньюгейт-стрит. Здесь можно было помыться за шиллинг, искупаться за девять пенсов, принять холодный или горячий душ также за шиллинг и насладиться всей роскошью турецкой бани за два шиллинга и шесть пенсов.

Берт Спир заплатил за турецкую баню, но дойти успел только до раздевалки, где и увидел служителя, встреча с которым была единственной причиной его прихода. Этим служителем был здоровенный верзила с изуродованным ухом и ладонями величиной с лопату.

— Ну и ну. Кого я вижу. — Спир радушно улыбнулся.

— Берт! Чтоб мне сдохнуть! Вот уж не ждал…

— А ты, значит, здесь. Сюрприз. Ты как, заработать не хочешь?

— Только скажи, что делать, — не задумываясь, ответил Терремант.

— Мне нужны люди. Ты и еще пяток парней. Из тех, с кем работали раньше. Поздоровее да покрепче.

— Считай, что они у тебя уже есть. Это не для…

Спир остановил его жестом.

— Адрес запомнишь?

— Память у меня отшибает, только когда пилеры[24] привязываются.

— Вот и хорошо. Завтра вечером. В десять. И не все сразу. Двумя группами. Дом пять, Альберт-сквер. Это по ту сторону Ноттинг-Хилла.

— Работа?

— Ты ее уже получил. Постоянную.

Широкая физиономия Терреманта расплылась в довольной ухмылке.

— Как в прежние времена, а? — Он легонько двинул Спира в плечо громадным кулаком.

— Точно, как в прежние времена. Увидишь старых знакомых. Но имей в виду — рот надо держать на замке. Если что, прихлопнут как муху.

— Ты же меня знаешь — глух и нем.

Спир пристально посмотрел на давнего знакомого. Терремант мог запросто поднять его одной рукой и переломить о колено, но он знал Спира как человека весьма уважаемого. Имея репутацию безжалостного экзекутора, Терремант всегда старался избегать неприятностей с теми, кого Мориарти называл своей преторианской гвардией.

— Значит, до завтрашнего вечера.

Спир улыбнулся, кивнул и отправился дальше, в места, далеко не столь полезные для здоровья, как турецкие бани Фолкнера.

С 1850-х лик Лондона претерпел некоторые изменения. Под напором строителей отступили и даже полностью исчезли многочисленные трущобы, эти рассадники зла и порока. Однако перепланировка шла не так быстро, как хотелось бы, и в городе еще сохранялись улицы и напоминающие лабиринты переулки, куда полицейские заходили только парами, а чужака заносили разве что глупость или случай.

Впрочем, Эмбера такие районы не пугали. За тридцать с лишним лет ему доводилось бывать в местах пострашнее и, что еще важнее, выходить оттуда целым и невредимым. Такая неуязвимость присуща обычно тем, кто занимает особое место в бастионах криминального мира.

Тот факт, что Эмбера не видели в этих краях более двух лет, значения не имел и разве что удлинил его ночное путешествие по мрачным улицам, пивным, притонам, воровским кухням и ночлежкам. Куда бы он ни входил, поеживаясь от ночной сырости и прохлады, везде его узнавали, везде приветствовали — либо как равного, либо как человека более высокого статуса.

Эмбер нигде не задерживался подолгу и везде ограничивался короткими разговорами с самыми разнообразными, порой довольно неприятными типами. Иногда после таких разговоров из рук в руки переходили незаметно небольшие деньги, причем, передачи такого рода сопровождались кивками, ухмылками и подмигиваниями.

Рассвет уж брезжил, возвещая приход нового ясного дня бабьего лета 1896 года, когда Эмбер вынырнул наконец из дымного, вонючего, пропитанного парами джина мира порока с сознанием исполненного долга, чувствуя, что вновь заложил основы сети, бывшей некогда предметом гордости и чести профессора Джеймса Мориарти, невидимой сети, снабжавшей его последними новостями и информацией касательно как защитников, так и врагов криминального подполья.

Солнце поднималось все выше, и в десять часов утра того же дня стайка уличных сорванцов подлетела к дому 221-б по Бейкер-стрит и после недолгого ожидания, сопровождавшегося настойчивым стуком в дверь, была впущена и препровождена к мистеру Шерлоку Холмсу. Через пятнадцать минут та же ватага высыпала на улицу, но теперь некоторые счастливчики уже сжимали в кулачках серебряные монетки — награду за собранную для Холмса информацию. Оставшись один, детектив некоторое время провел у себя в комнате, играя на скрипке и обдумывая полученные данные.

По мере того, как утро катилось к полудню, произошло несколько связанных между собой событий. В начале одиннадцатого Мориарти вышел из дома на Альберт-сквер в сопровождении Бертрама Джейкобса и Альберта Спира, дабы провести ряд встреч, в результате которых часть содержимого большого кожаного кофра обратилась в звонкую имперскую монету.

Всего посещений удостоились трое: старый еврей Солли Абрахамс, с которым Профессор неоднократно имел дело в прошлом, и двое владельцев закладных лавок — на Хай-Холборн и возле Олдгейта.

В одиннадцать на Альберт-сквер вернулась Сэлли Ходжес — она ушла отсюда рано утром — с двумя худенькими и бледными девчушками, которым никак не могло быть больше четырнадцати или пятнадцати.

При всей своей чахлой наружности девочки — а это были сестры-сироты и звали их Марта и Полли Пирсон — без умолку болтали и с трудом сдерживали распиравшее их волнение, спускаясь вслед за Сэл в кухню, где сердитая Бриджет пыталась в одиночку управиться с сотней свалившихся на нее забот.

— Ну, первое, что с вами надо сделать, это подкормить, — объявила Бриджет после того, как близняшки сняли шали и явили себя в истинном виде. В голосе суровой домоправительницы прозвучали, впрочем, и сочувственные нотки; Бриджет вспомнила, какой сама впервые предстала перед Профессором — худая, избитая, грязная. — Вас с улицы привели?

— Нет, мэм, — дуэтом ответили сестры.

— Что ж, в прислугах вы точно не были, поэтому придется учить вас всему с самого начала. Готовы работать?

24

Пилер — английский полицейский. По имени Роберта Пиля, основавшего в 1829 году муниципальную полицию. Лондонских полисменов еще называли «бобби» (уменьшит, от Роберт).