Возвращение Мориарти

Новобрачные сидели за столом, установленным в «комнате ожидания», вместе с Мориарти, Эмбером, Ли Чоу, братьями Джейкобс, Терремантом и Спиром. Справа на небольшом помосте расположились музыканты — пара скрипок, корнет, два банджо, цитра и аккордеон, — готовые разразиться «Счастливой селяночкой», «Иль Корриколо» и «Моной», а потом, когда веселье будет в полном разгаре, добавить огоньку под «Хмельной Хэмпстед», «Топают ножки по Кентской дорожке» и «Моя старушка — голландская кружка».

Ровно в двенадцать ворота закрыли и заперли — все расселись по местам. После полудня, согласно распоряжению Мориарти, доступ был закрыт.

Растянувшиеся по левой стороне столы ломились от угощений: пирогов и заливного, холодных кур и индюшек, ветчины и пикулей. В центре высился трехъярусный торт. Пили шампанское и эль. Закусывали пирожками, бисквитами и заливным. Человек со стороны, наверное, немало бы удивился, увидев все это — казалось, разношерстная компания пытается копировать манеры, стиль и этикет средних классов.

В еще большей степени это подтверждали и выложенные на другом столе свадебные подарки. Каждый приносил что-то свое, но, кроме одной или двух оригинальных вещиц, на всем лежала печать одинаковости. Золотые цепи соседствовали с браслетами и ожерельями, украшенными жемчугами и алмазами; броши — с представленными во множестве колечками; золотые печатки — с подвесками в виде сердечка и золотыми булавками для шейного платка. Серебряных карандашей набралось бы с дюжину, золотых было четыре. Часы — как мужские, так и женские — со всевозможными приспособлениями. Два набора антикварных ложечек для фруктов. Массивная серебряная щетка для волос — в футляре. Пара полевых биноклей. Флаконы «Ройял Перфьюмерис Шипр» и «Нью-Моун Хей».

В целом почти все подарки имели общее свойство: их можно было легко убрать в карман или же быстро изъять из кармана законного владельца. Крупные преподнес сам Профессор: галантерейный набор для Фанни, включавший в себя так же и все те мелочи, которыми постоянно пользуются женщины, и несессер из марокканской кожи с бритвами и прочими принадлежностями — для Пейджета.

Гости, заполнившие склад, являли собой странное собрание: с одной стороны, модно — а некоторые и со вкусом — одетые мужчины и женщины; с другой, наряженные пестро и даже кричаще. Некоторые выглядели нелепо в деловых костюмах; другие, одетые скромно и с достоинством, могли быть людьми свободных профессий, врачами, банкирами и даже политиками. Две эти большие группы плохо сочетались с остальным народом — грубоватым, в поношенных одеждах и стоптанной обуви, с теми, кого ежедневно встречаешь на улицах как Иста, так и Вест-Энда.

Самым необычным для постороннего было то, что все они, при всех их различиях, легко смешивались, общались, смеялись и шутили. Украшенный синяками задира весело трепался с элегантным джентльменом; легко узнаваемая уличная красотка строила глазки пожилому мужчине, который как будто пришел с Биржи; стройная леди в фасонистом платье чокалась с молодым человеком, в котором даже неискушенный признал бы личность с весьма сомнительными привычками.

Пейджет и Фанни словно и не замечали толпы, отвлекаясь только тогда, когда кто-то из служащих Мориарти — а здесь все в той или иной степени служил ему — подходил к столу с поздравлениями, засвидетельствовав прежде свое почтение самому Профессору.

И все же где-то в уголке сознания Пейджета застряли и не давали покоя, как двурогая колючка, тревога и отчаяние. С одной стороны, их с Фанни окружала необыкновенная атмосфера тепла, доброжелательности и нежности; с другой, он никак не мог отделаться от мысли, что его невеста может быть той, которая, подобравшись так близко к Мориарти, уже предала однажды и готова сделать то же самое еще раз. А еще Пейджета никак не оставляло ощущение беспокойства, впервые проявившегося в Хэрроу и с тех пор присутствовавшего в форме постоянно крепнущего понимания, что нынешняя жизнь никогда и ни при каких обстоятельствах не приведет к тому счастью, которого он страстно желал для них обоих.

Сидевший рядом Мориарти принимал подходивших к столу гостей на манер великодушного отца-покровителя: пожимал протянутые руки или принимал объятия, выслушивал любезности или просьбы, сохраняя при этом ту твёрдую, непоколебимую концентрацию, которую демонстрировал всегда. Однако же за привычной маской спокойствия крылась глубоко проникшая тревога. Похоже, никто не обратил внимания на двух мужчин, сидевших во время церемонии на задних скамьях. Он заметил. Заметил и учуял опасность. Это седьмое чувство, способность чуять опасность, пробуждалось в нем и раньше, когда Холмс подбирался слишком быстро. Мориарти не сомневался — эти двое из полиции, и один из них, вероятно, и есть тот самый Кроу.

Он прошел взглядом по приближенным, сидевшим вместе с ним и молодоженами. Спир, похоже, веселился вовсю, но на лице еще темнели синяки, и руки выглядели далеко не лучшим образом. Потребуется еще какое-то время, прежде чем он сможет пользоваться ими должным образом. Профессор вздохнул. Пейджет… Несомненно, лучший из всех, но эта сияющая от счастья юная леди, Фанни Джонс, взяла его, как говорится, за яйца, а мужчины, увы, слишком легко становятся рабами женщин. Хорошо бы Спир поскорее поправился.

Веселье продолжалось, музыка вливалась в головы, еда и вино наполняли животы, вселяя обманчивое ощущение безопасности. Расслабились даже экзекуторы, а расставленные Паркером снаружи соглядатаи понемногу уставали, с завистью и досадой косясь на двери, за которыми гуляли счастливчики.

За столами начали петь, кто-то вышел танцевать, и вскоре весь этаж задрожал, повторяя ритм музыки и топчущихся ног.

Женщина пробивалась через разгоряченную толпу, останавливаясь на секундочку, чтобы переброситься парой фраз с одним, обменяться шуткой с другим, чмокнуть в щеку третьего. Никто не обратил внимания, когда она подошла к двери в надежно запертых воротах; никто не забеспокоился — даже если бы и увидел, — когда она отодвинула засовы и открыла замок.

Ближе к вечеру к затянувшему улицы дыму добавился туман; все, что было дальше двух ярдов, скрылось в густой колышущейся мгле, искажавшей звуки шагов, заглушавшей эхо и сбивавшей с толку пешеходов.

Двое мужчин вышли из запряженного парой серых аккуратного экипажа в трех сотнях ярдов от арки и ведущего к складу переулка. Двигались они бесшумно, держась в тени, прижимаясь к стенам, проскакивая между темными сгустками дыма и тумана наподобие бестелесных призраков.

Достигнув наконец арки и пройдя еще немного по переулку, они оказались перед складом.

— Как думаешь, ключ она уже раздобыла? — шепотом спросил один, вглядываясь сквозь мглу в лицо спутника.

— Если нет, придется подождать, — ответил другой.

Проскользнув неслышно на открытое место, они приблизились к воротам. Первый прижался к доскам и, вытянув руку, сжал железное кольцо задвижки и осторожно дернул. Из-за дверей, окон и даже стен доносились звуки веселья.

Задвижка поддалась. Дверь чуточку приоткрылась.

— Как войдем, действовать быстро, — выдохнул тот, что держал задвижку. — Готов?

Напарник кивнул, и они сбросили пальто, под которыми обнаружились модные, длинные, ниже колен, серые сюртуки. Оба носили бороду, волосы обоих тронула седина, и выглядели они почти прилично.

Первый оглянулся, еще раз кивнул, перевел дыхание и резко толкнул дверь. Через несколько секунд они уже были внутри и быстро, так что заметили новых гостей лишь немногие, смешались с шумной толпой.

Бородачи поели курицы, выпили по паре стаканов вина и незаметно просочились мимо танцующих и беззаботно болтающих, достигнув наконец удобной для наблюдения позиции справа от главного стола. Момент был выбран верно — Мориарти живо обсуждал что-то с двумя мужчинами, в которых новые гости узнали взломщиков, Фишера и Гэя. Как и прежде, крадучись, пара чужаков прошмыгнула в дверь, ведущую из «комнаты ожидания» в апартаменты Профессора, и, бесшумно ступая по деревянным ступенькам, поднялась наверх.