Возвращение Мориарти

Фасад означенного склада не вызвал бы подозрений даже у самого наблюдательного гостя; место выглядело необитаемым и могло послужить ночным приютом только для крыс да совсем уж отчаявшихся бродяг. Разбитые окна и потрескавшиеся кирпичные стены указывали на то, что строение пребывает в состоянии упадка и разрушения. Тем не менее орды преступников и злодеев — убийц, разбойников, карманников, фальшивомонетчиков, мошенников, проституток, головорезов обоего пола, грабителей и им подобных — почитали склад местом особо важным.

Несколько сотен представителей перечисленных выше «профессий» знали, как попасть внутрь здания. Для этого требовалось определенным образом постучать в небольшую дверь, вставленную в большие, обшитые досками деревянные ворота, через которые время от времени поступали различного рода, от зерна до шелка, грузы, хранившиеся здесь до отправки к месту назначения судном или иным транспортом.

То же впечатление заброшенного склада сохранялось и за входной дверью, и, только пересекая весь первый этаж и проходя через небольшую дверь, которая даже знающему человеку представлялась ветхой, хлипкой и ненадежной, вы попадали в иной мир.

По другую сторону двери находилась длинная комната, заставленная голыми деревянными столами и скамейками. Справа от входа, за деревянной стойкой, хозяйничали румяный толстяк и сухощавая женщина лет тридцати с лишним. Здесь можно было получить горячий чай, суп, пиво или напиток покрепче и хлеб.

Профессор Мориарти жил в апартаментах, соперничавших по уровню комфорта с лучшими холостяцкими гнездышками куда более модного Вест-Энда.

Полковник Себастьян Моран спускался по лестнице со смешанными чувствами. Внизу, на первом этаже, сидели за столами, закусывая, выпивая и негромко разговаривая, человек двадцать мужчин и женщин. Во время трехлетнего отсутствия Мориарти именно на нем, Моране, лежала обязанность дважды в неделю принимать такие вот депутации. Но ни разу за все время этого своеобразного междуцарствия в «комнате ожидания», как называли помещение бывавшие в нем, не было так тихо и тревожно, как сейчас. Моран знал, в чем дело, и его это раздражало. Он видел здесь тех же людей, офицеров своей криминальной армии: Эмбера; высокого крепыша Пейджета; Спира со сломанным носом и тяжелым лицом, которое сошло бы за приятное, если бы не шрам, раздвоенной молнией пересекавший правую сторону от глаза к уголку рта; Ли Чоу, верткого и опасного китайца. Однако же сегодня тут господствовала атмосфера порядка, спокойствия и почтительности, атмосфера, которой не было в течение всех трех лет, пока делами занимался Моран.

Раздражение складывалось из нескольких элементов, важнейшим из которых была, конечно, зависть. В течение всего времени после исчезновения Мориарти в результате схватки у Рейхенбахского водопада Моран знал, что его патрон жив. И не просто знал, но и несколько раз встречался с Профессором в неприметных селах и деревушках в разных странах Европы для обсуждения стратегии, тактики и интересовавших Мориарти вопросов. Но для всех остальных, рядовых членов преступных сообществ Европы Профессор был мертв, и человеком, к которому они обращались за помощью, стал полковник Моран.

Хотя сам Мориарти только что похвалил Морана за проделанную работу и отметил его организаторские способности, полковник прекрасно понимал, что не обладает почти сверхъестественными талантами Профессора, внушавшего всем вокруг практически безоговорочное послушание.

Теперь, когда Мориарти вернулся, словно восстав из мертвых, полковник сознавал, что его власть и влияние значительно уменьшились. И дело было не просто в зависти. С возвращением Мориарти и Холмса его собственное положение оказалось под угрозой. Собственно говоря, первым тревожным звонком стало недавнее дело юного Рональда Адэра, но тогда полковник устранил опасность решительно и эффективно.

Полковник Моран был человеком благородного происхождения, человеком, имевшим все возможности сделать хорошую карьеру. Но в какой-то момент жизнь привела его на распутье и поставила перед выбором между добром и злом. Тот факт, что он свернул на дорожку зла, лишь подтверждает утвердившееся мнение: тяга к нарушению закона свойственна каждому человеку. Моран родился в достойной семье; его отец, сэр Огастес Моран, кавалер ордена Бани, служил одно время министром по делам Персии. Сам же Себастьян Моран получил образование в Итоне и Оксфорде, затем служил в индийской армии, написал две книги — «Охота на крупного зверя в Западных Гималаях» и «Три месяца в джунглях». Но его истинными страстями стало оружие (он был прекрасным стрелком и охотником на крупную дичь) и игра. Два этих увлечения неизбежно влекли к криминальному образу жизни, которому он в конце концов и отдался полностью, попав под влияние Джеймса Мориарти. И именно вторая страсть, игра, привела к ситуации, которую он и оценивал сейчас, в этот апрельский вечер.

Во многих отношениях Себастьян Моран жил ради игры, потому что помимо денег, поступающих от работы на Джеймса Мориарти, главным источником его доходов были немалые суммы, получаемые за карточными столами игровых клубов Лондона. Моран был искусным игроком и проигрывал редко, что в глазах любого знатока человеческой натуры и жизни вообще могло означать только одно: полковник жульничает.

И вывод этот соответствовал действительности. Моран был профессиональным мошенником, жуликом, обдиралой, выражаясь уголовным языком. Карточное мошенничество стало делом его жизни, вторым после стрельбы, а сам полковник занял достойное место в ряду таких выдающихся личностей, как Кепплингер, вострила[4] из Сан-Франциско, Ах Син по прозвищу Узкоглазый, Ламбри-Паша и Бьянко-Испанец.

При этом Моран мог перехитрить любого из серьезных игроков, поскольку достиг высокого уровня во всех категориях своего ремесла начиная от крапления и маркировки[5] и заканчивая более сложными способами манипулирования картами в ходе самой игры. Он был одинаково искусен и в сдаче снизу, и в подмене, и в фальшивой тасовке.

Общеизвестен и никем не опровергается тот факт, что в начале года Моран был постоянным карточным партнером достопочтенного Рональда Адэра, второго сына графа Мейнуса, губернатора австралийских колоний. В Лондон молодой Адэр возвратился с матерью и сестрой, Хильдой, и проживал в доме за номером 427 на Парк-лейн. Целью приезда была назначенная миссис Адэр глазная операция.

Вечером 30 марта Рональда Адэра нашли мертвым в запертой изнутри комнате с обезображенным разрывной револьверной пулей лицом. Убийство вызвало немалый шок и озабоченность широких слоев публики и породило немало слухов и разговоров, поскольку никакого оружия в комнате обнаружено не было, как не было и указаний на то, каким образом убийца поднялся к окну второго этажа, находящемуся в двадцати футах от земли, или как он покинул место преступления.

Перебирая в уме как общеизвестные, так и никому не известные факты, полковник Моран шагал по грязным, темным улицам с намерением забрать экипаж и вернуться к себе домой на Кондуит-стрит. В данный момент лишь два человека в Лондоне знали правду об убийстве Рональда Адэра: Себастьян Моран, совершивший это преступление, и профессор Джеймс Мориарти, которому полковник в силу обстоятельств рассказал о случившемся.

Моран прекрасно понимал, что если срочно не предпринять решительных действий, эти факты станут известны и другим. Интерес к делу уже проявлял доктор Уотсон, хотя это тревожило полковника так же мало, как и известие о том, что расследование убийства поручено инспектору Лестрейду из Скотланд-Ярда. Ни один, ни другой до истины никогда бы не докопались, но вот возвращение в Лондон Холмса меняло ситуацию коренным образом. Все вместе — беспокойство из-за угрозы разоблачения, зависть и необходимость исполнять поручения Мориарти — действовало не лучшим образом, так что полковник нервничал сверх обычного.

4

Карточный шулер.

5

Из писем, находящихся ныне в распоряжении автора, следует, что полковник Моран был знаком с такими тонкостями, как наколка, срезание, подмена. Из тех же писем становится ясно, что Моран постоянно пользовался в качестве рефлектора курительной трубкой из бриара. Главным элементом сего приспособления служит так называемый «шайнер», крохотное выпуклое зеркало, которое крепится к кусочку пробки, вырезанному по размеру чаши трубки. Шулер носит «шайнер» отдельно, но в нужный момент выбивает пепел и вставляет отражатель. Затем он кладет трубку на стол чашей к себе. В таком положении зеркало видно только шулеру, который при должной сноровке имеет возможность видеть, какие карты раздаются или передаются за столом. Судя по имеющимся в распоряжении автора фактам, разоблачение Рональдом Адэром мошенничества со стороны полковника как-то связано с этим рефлектором. — Примеч. автора.