Страница 72 из 74
Эпизод64. Три последних года сжались в моей памяти в один комок времени, наподобие комка пластилина. Его можно раскатать по плоскости, и тогда я получу один-единственный скучный день; его можно просто выбросить, и ровным счетом ничего не произойдет.
Что было с остальными, я знаю по письмам. Маринка окончила школу и действительно переехала жить к нам; теперь она учится в университете. Макс не отпускает ее ни на шаг. В одном длинном письме он вдруг разоткровенничался: «Если бы Маринка хоть раз посмотрела на меня так, как на тебя, я был бы просто счастлив. Но ведь на тебя все так смотрели. Ты этого не замечал?» Судя по всему, он глотнул еще и закончил так: «Я тебя ненавижу, Пит, за то, что ты с восьмого класса отбивал у меня девчонок, просто ты про это не знал, потому что ты гребаный эгоист, но когда ты вернешься, мы нажремся не по-детски…» (тут мысль обрывалась, и дальше следовал прелюбопытный рассказ о том, как именно он совратил военкоматских врачей).
Маринка писала мне тоже, но ее письма я вам пересказывать не стану.
Костик занялся компьютерным дизайном и так увлекся, что не заметил, как ему стукнуло восемнадцать. Свой девятнадцатый день рождения он встречал в Новгородской губернии, в местности, весьма отдаленной от компьютеров. Письма от него приходили всего пару раз, когда его выпускали домой и он добирался до интернета. С фотографий смотрел подросший и повзрослевший парень в пилотке, в котором трудно было узнать моего друга Костика. И все же он остался прежним: я читал это в его письмах, а еще больше — между строк.
А вот Раиль Шарафутдинов по прозвищу Шериф не писал ничего. Макс рассказал мне его историю, как всегда, необычную. Оказывается, однажды вечером, вскоре после нашего отъезда, Шериф встретил на улице давних знакомых — Стаса из вневедомственной и второго гоблина, чьего имени история не сохранила. После этой памятной встречи их дороги разошлись: Стас с напарником оказались в больнице, а Шериф — в следственном изоляторе. Дело приобрело серьезный оборот, и даже хороший адвокат (к слову сказать, большой приятель господина Островского) не смог объяснить справедливому суду, почему его подзащитному пришлось послать в нокаут двух милиционеров при исполнении. А сам обвиняемый был по обыкновению неразговорчив.
Кончилось тем, что Шериф отправился на север нашей громадной страны, где ему присудили провести в трудах три долгих года (вместо стартовых шести). Там он и сейчас. Несмотря на молодость, ходит в авторитетах. Машка c помощью Макса передает ему посылки. Она же как-то раз под большим секретом вручила Максу небольшой сверток, от которого вкусно пахло керосином и машинным маслом. В свертке оказался револьвер «наган» — вычищенный и вполне готовый к бою.
«Интересно, когда же он выстрелит? — думал я. — Вероятно, уже в другой повести».
Доктор Борис Аркадьевич Лившиц, как я уже говорил, перебрался жить в пригород Праги почти сразу вслед за нами. С недавних пор он лечит меня на дому, и вы знаете — раз за разом мне становится лучше.
Наш друг Мишка Островский тоже пошел на поправку. Он перенес несколько операций на глазах, за которые его отец выложил уйму денег. Впрочем, это не отвлекло его от любимой гитары марки «гибсон». Он обещал мне в скорейшем времени заняться музыкальным проектом — вместе с Максом, разумеется.
В одном из писем Мишка написал мне:
«Пит, а представь себе, если бы я не спер тогда в магазине у Джавадова эту дурацкую упаковку пива. Я бы поехал с вами, ведь правда? И все произошло бы совсем по-другому».
Прочитав это, я призадумался.
В любом романе о приключениях автор жалеет своих любимых героев. Он ведет их сквозь все испытания, морит голодом и холодом, кидает в бочки с мазутом, надолго прячет куда-то между страниц (если не знает, куда еще их послать). Но в финале все главные герои должны быть в наличии, как фломастеры в пачке.
Конечно, не слишком дальновидный автор может и потерять кого-нибудь, что называется, по ходу пьесы. Но тогда автор просто обязан обставить утрату героя серьезными и полновесными трагическими обстоятельствами, дабы у читателя не возникла крамольная мысль, что его любимец пропал ни за грош, а может, и вовсе был не нужен.
С остальными персонажами автор так не церемонится. Возникая на страницах романа, а точнее сказать — в воображении сочинителя, привыкшего мыслить шаблонами, — эти герои второго плана появляются и исчезают без особых причин, как мимолетное виденье. Мало того. Им как раз и следует быть мимолетными и неброскими, чтобы не заслонять главного. Это всего лишь спарринг-партнеры — мальчики для битья и девочки для… одним словом, для спарринга. Справедливость в том, что за роли второго плана тоже положен свой Оскар.
«Мишка, — писал я Островскому ответ. — Ты просто не представляешь себе, в какую ты попал точку. В точку ты попал, когда спел нам свою песню — я даже запомнил ее слова, „что-то может случиться…“ и так далее. Но, понимаешь, Мишка, это все-таки была наша история. Она с самого начала была нашей. Мы сами ее придумали на свою ж…пу, и ИЧП Джавадов просто сработал наподобие полосового фильтра в твоем „Маршалле“. Он отрезал тебя от нашего сюжета, ты уж не обижайся. Это была вроде как рука судьбы, как выражается наш Макс… Скажи, ведь то, что ты успел, тебе понравилось?»
«Да, — отвечал Мишка. — Мне понравилась Ира. А скажи, она была красивая? Такая худенькая, стройная, с рыженькими волосами… Пахнет недорогим парфюмом… Но я ведь ее почти что и не видел, сейчас бы встретил — и не узнал».
Тут я изрядно смутился. Написать ему правду? Написать, что и мне тоже она понравилась? И что я уже включил ее в наше повествование в качестве спарринг-партнера? Нет. Я не смогу его обидеть. Я сделаю иначе.
«Знаешь, Мишка, — написал я ему. — Она действительно очень красивая. И очень несчастная. Пожалуй, я знаю, что нам с тобой нужно сделать. Нам нужно продолжить историю, в которой ты так хотел поучаствовать».
«Это как же?» — ответил Мишка мгновенно.
«Мы ведь легко можем узнать, где она живет».
«Это в приветненской милиции, что ли? У Иванова с Митрохиным?»
«Я не уверен, Мишка, что этот Иванов так тебе все и расскажет. По-моему, у него к ней особый интерес… (я подумал и убрал эту строчку). Но, если ты действительно хочешь, попытайся. Это ведь будет твоя собственная история».
«Петька, я попробую», — ответил мне Мишка и надолго пропал.
Пока от него не было посланий, я еще раз рисовал в памяти и его самого, и эту худенькую Иру, и ее тетку по имени Клавка (как клавиатура, — сказал тогда Костик), и их жуткий дом. Странно: их эпизод в моей повести давно закончен, а они хотят жить дальше. Определенно, не случайно эту тетку зовут Клавкой. Дурацкая клавиатура у нотбука, вообще неудобная.
Тут мне пришло сообщение от Мишки:
«Петька, ты супер. Я хочу, чтоб ты это знал».
И все.
«Ирка ему не рассказала про нас, — решил я. — Иначе чего тут такого суперского».
Позже я узнал подлинную историю Мишки Островского. Вот она вкратце.
Однажды утром Мишка вышел за ворота отцовского особняка в престижном поселке Волкогоново, стопанул тачку на шоссе и поехал в Приветное. Но по дороге навестил магазинчик ИЧП Джавадова. Любой психоаналитик в два счета объяснит, зачем он туда пришел, мне этим заниматься лень. В магазинчике он переговорил о чем-то с продавщицей Тонькой, которая его не узнала, — прошел ведь почти целый год, — но красть на этот раз ничего не стал. Выйдя из магазина, он нос к носу столкнулся с самим ИЧП Джавадовым. Азербайджанец узнал его мгновенно.
«Ты зачем, — строго спросил Джавадов, — тогда пиво спер? Ты бедный, да? Нищий?»
Мишка ответил, что нет, не бедный. «Вот, вот, — сказал Джавадов. — Твой отец деньги платил. И мне платил. Базара нет. Но я хочу знать: почему?»
«Хотел попробовать», — сказал Мишка.
«Ай, попробовал он, — засмеялся Джавадов. — Да тут у вас вокруг половина народа на зоне был. Тоже попробовал. А другой половина еще будет. Туда хочешь?»