Страница 55 из 56
Данилка уперся, потом и вовсе повис на недоуздке, но сильный бахмат проволок его сквозь те заросли, как тряпицу. Да и чуть не уронил наземь, резко опустив голову.
— Блядин сын! — в отчаянии сказал ему Данилка. — Песья лодыга! Ну, что? Чем эта трава лучше той?
Конь преспокойно щипал травку, которая, видать, и впрямь была лучше — в ней виднелись белые головки кашки и лиловатые — дятловины.
И ведь лакомился он не потому, что проголодался — всю ночь брюхо свое толстое набивал! — а чтобы показать неопытному всаднику, кто тут главный. Это зловредное желание читалось в его огромных и хитрых глазищах, а уж ухмылка у него, когда он поднял наконец башку, была поязвительнее человеческой.
Данилка взял его за недоуздок и потащил. На сей раз бахмат не безобразничал — свой норов показал, и ладно.
— Хорош! — сказал, увидев их двоих, Тимофей Озорной. — Репьи-то с себя обери! Тебе, гляжу, и рубахи с портками не надо, повалялся по репейнику — и одет!
— Знатные у нас репьи растут! — добавил брат Кукша. — Ты, свет, аки Адам, что, изгнан из рая, листвием срам прикрывал!
Тогда лишь Данилка обозрел сверху вниз свою грудь, живот и ноги.
Ткани не было видно под серым клочковатым слоем репьев…
— Дай-ка узду! — велел Озорной. — Сейчас я его уму-разуму поучу!
Затеяв разбирательство с конем, он не доверил Данилке даже взнуздать и оседлать Голована, все сделал сам, а потом вскочил в седло.
— Коли к моему приезду не отчистишься, такой и поедешь!
Он послал бахмата вперед и резко взял на себя повод. Конь вскинулся.
— Ага! Не нравится! — крикнул Тимофей. — А теперь давай, козли!
Был Тимофей Озорной невысок, да словно из железа скован, и тяжестью своей умел управлять удивительно. Неудача ждала того коня, который вздумал бы под ним козлить. Голован понял это сразу и смирился. Должно быть, и раньше были между ними подобные стычки.
Доехав до табуна, Тимофей взял там своего Лихого и вернулся к Данилке.
Тот уж умаялся вытаскивать из холстины колючки. Вроде и невелики крючочки у репьев, однако сквозь одежду кусаются — будь здоров!
— Данила, лягушка тебя заклюй! — возмутился Тимофей. — Уж точно, что у тебя чердак без верху, одного стропильца нет! С брюха обираешь, а с гузна? Сидеть ты на репьях, что ли, собрался?
Данилка завел назад руку, пощупал и понял, что старший товарищ прав.
— Да будет тебе лаяться, — сказал брат Кукша. — Зайди, свет, за кустики, сними портки! На ощупь-то проку мало!
Так Данилка и сделал.
Выехали они часом позже, чем собирались. И по дороге Тимофей то и дело поминал Данилкины репьи.
— До Троицы и назад — раз плюнуть, а мы с тобой тащимся, как вошь по шубе! — ворчал он, когда дорога позволяла обоим ехать рядом. — Гонцы государевы! Старая баба нас обгонит!
Собственно говоря, не один Данилка был в этом повинен, а еще и погода. Накануне шли дожди, и именно эта часть дороги настолько раскисла, что пускать коней машистой рысью или наметом было опасно — поскользнувшись, и конь через голову перевернется, и всаднику достанется. Вот и ехали грунью, а это ненамного быстрее простого шага.
— А не спрямить ли? — посоветовал Данилка.
— Куда тебе спрямить? И так дорога — словно стрела.
— Неужто никак нельзя? И тропинки в лесу посуше!
— А налетчики?
— Нешто они в такое время промышляют? — удивился парень.
— В утреннее-то? — Тимофей задумчиво поглядел на небо, определил положение солнца и решил: — Ин ладно, будь по-твоему! Знаю я тут одну дорожку. Кое-где придется, правда, наобум Лазаря ехать, ну да выберемся. Ясный день все же, любое дерево путь подскажет.
— Дерево? — Данилка вылупил круглые черные глазищи.
— Не знаешь? Мхом-то ствол больше с севера обрастает, а нам к югу править надо. Вот и не заблудимся.
Вскоре они свернули с наезженного пути и, сверяясь с солнцем, двинулись тропами.
Данилка впервые в жизни ехал лесом, и все ему было в диковинку. Он, сколько мог (а главным образом — сколько позволял Голован), вертелся в седле, задирал голову, пытаясь разглядеть вершины деревьев, и каждый птичий крик его озадачивал. Он не разбирал этих голосов и признал лишь сороку, которая затрещала совсем близко.
— Предупреждает кого-то, — бросил ему через плечо Тимофей. — Эх, зря я тебя послушался!
Пытаясь понять, где засела вредная птица, Данилка, в который уж раз, поднял голову.
Глаза в глаза из листвы смотрел на него медведь.
Парень ахнул, невольно рванул на себя повод и окаменел. Но зверь не трогался с места. Так и замер, глядя на Данилку внимательно и строго.
Данилка перевел дух.
— Ишь ты! Харя! — восхищенно сказал он. — Кто ж тебя, харя ты медвежья, к дереву-то привязал?
И точно — искусной резьбы морда была прилажена к стволу, чуть ли не врублена в него, на такой высоте, чтобы конному и то голову малость задрать, на нее глядя.
— Ты с кем это беседуешь? — крикнул успевший отъехать довольно далеко Тимофей. — Догоняй живо!
Данилка повернулся на голос и увидел за ветвями лишь рыжеватое впрожелт пятнышко — круп Лихого. Зеленый выгоревший зипун Озорного словно растворился в листве.
— Скачи сюда, Тимоша! Тут такое диво! — позвал товарища Данилка.
Недовольный Тимофей подъехал, увидел медвежью харю и почесал в затылке.
— Зачем это, Тимош?
— Зачем? — Тимофей огляделся по сторонам. — Ага… Глядит та харя на восход… Почти… Знак это какой-то, Данила. Может, тут клад поблизости зарыт. Разбойники-то свое добро под землю прячут и знаки оставляют. Поедем-ка прочь. Недосуг нам клады искать.
— На восток, говоришь? — Данилка повернул голову так, чтобы смотреть примерно оттуда же, откуда и медвежья харя. — Гляди — просвет меж деревьев! Только в этом месте он такой и есть!
— И что же?
— Давай поедем, поглядим!
— Ты сдурел? — строго спросил Тимофей. — И так из-за твоих репьев сколько проваландались!
Данилка настолько был увлечен своей затеей, что направил Голована в просвет меж деревьев.
Тимофеевы строгости его не больно пугали. Озорной был громогласен, грозен, суров, строг, да незлобив. Вот Желвак — другое дело. В Желваке порой удивительное злоехидство прорезалось, так словом припечатает — только держись… Желвака Данилка побаивался.
В полусотне шагов оказалась поляна. И всем бы она была хороша, и цветами богата, и, надо полагать, земляникой, да только встал Голован и головой мотнул, что, очевидно, означало — не пойду, и не проси!
— Ты чего там учуял, подлец? — спросил его Данилка.
Конь попятился.
Глазастый парень стал внимательно оглядывать поляну и увидел в зелени сероватую проплешину. Недоумевая, что бы это такое могло быть, он направил к проплешине Голована, однако именно она-то и не понравилась бахмату.
— Кончай дурью маяться! — заорал издали Озорной. — Кой черт тебя, обалдуя, туда тащит? Оставлю вот одного в лесу — выбирайся, как знаешь!
— У меня Голован дурит! — крикнул в ответ Данилка. — Встал — и ни с места.
— Погоди! Сейчас я его поучу, да и тебе достанется!
Тимофей на Лихом подъехал и посмотрел туда, куда показал пальцем Данилка.
— Гляди-ка, и Лихому тут не по себе. Ну-ка, поглядим…
Он соскочил с коня, отдал поводья Данилке и, выше колена в траве, зашагал к сероватой проплешине.
— Ну, ясное дело! Покойник тут!
— Кто?
— Да покойник же! Лежит спиной кверху. В спину ножом и ударили. Попробуй только слезть! Упустишь коней — на тебе верхом до самого Коломенского поскачу!
— Что делать будем, Тимоша? — спросил совсем растерянный Данилка.
Озорной, не отвечая, присел на корточки и попытался заглянуть мертвому в лицо. Вдруг он решительно взял тело за плечо и приподнял.
— Господи Иисусе! Да это ж Терентий Горбов!
— Знакомец?
— Знакомец…
Тимофей бережно опустил тело и выпрямился.
— Тут его оставлять негоже. Зверье обгрызет. А как везти — ума не приложу. Завернуть же не во что!
— А коли зверье еще не тронуло — стало быть, его совсем недавно?..