Талейран

По мнению Ю. В. Борисова, этот документ «не дает оснований для нескольких толкований. Тем не менее делались попытки доказать, что это письмо было написано секретарем Талейрана Перре, искусно подделывавшим почерк и подпись своего начальника. Но такая версия не выдерживает критики. Перре пришел на работу в министерство только в 1806 году»[244].

Конечно же Талейран сделал все, чтобы уничтожить это письмо, но его видели. В частности, секретарь Наполеона Меневаль потом признавал: «Это письмо было полностью написано рукой Талейрана и подписано им»[245].

9 марта 1804 года Наполеон наскоро собрал тайный совет, в который входили ближайшие его соратники Камбасерес, Лебрён, Талейран, Фуше и министр юстиции Ренье. Собрал их Наполеон не для того, чтобы узнать их мнение, а для одобрения и поддержки захвата герцога Энгиенского.

Талейран и Фуше, тоже опасавшийся мести Бурбонов, решительно выступили «за».

Единственным, кто попытался высказаться «против», оказался Второй консул Жан Жак Режи де Камбасерес.

На это Наполеон заявил:

— Я сумею покарать заговорщиков, и голова виновного послужит мне оправданием.

— Осмелюсь думать, — возразил Камбасерес, — что ваша суровость не дошла бы до такой степени…

— Знайте, — перебил его Наполеон, — что я не собираюсь щадить тех, кто подсылает ко мне убийц.

Камбасерес попытался сказать что-то еще, но Наполеон язвительно заметил:

— Что-то вы стали излишне скупы на кровь ваших королей; вы — человек, голосовавший за смерть Людовика XVI.

Испуганный Камбасерес тут же замолк.

В этом деле имелось лишь два затруднения: во-первых, герцог жил не во Франции, а в Бадене, а это было независимое государство. Во-вторых, он решительно никак не был связан с каким-либо заговором против Наполеона. Первое препятствие для последнего было несущественным: он уже тогда распоряжался в западной и южной Германии как у себя дома. Второе препятствие тоже особого значения не имело, так как Наполеон уже заранее решил судить герцога Энгиенского военно-полевым судом, который за доказательствами никогда особенно не гнался.

Герцог Энгиенский спокойно жил в небольшом городке Эттенхейме, не подозревая о страшной угрозе, нависшей над его головой. В ночь с 14 на 15 марта 1804 года отряд французской конной жандармерии, подчинявшийся генералу Орденеру, вторгся на территорию Бадена, вошел в Эттенхейм, арестовал герцога Энгиенского и увез его во Францию. И что удивительно, баденские официальные власти не показали никаких признаков жизни, пока происходила вся эта операция.

О начале этих ужасных событий мы знаем от самого герцога Энгиенского, так как сохранился его дневник, который он вел по дороге из Эттенхейма в Страсбург: «В четверг 15 марта в пять часов (пополуночи) мой дом в Эттенхейме окружили эскадрон драгун и жандармские пикеты; всего около двухсот человек, два генерала, драгунский полковник, полковник Шарло из Страсбургской жандармерии. В половине шестого выломали дверь. Бумаги мои изъяты, опечатаны. Довезен в телеге между двумя рядами стрелков до Рейна. Посажен на корабль курсом на Риснау. Сошел на землю и пешком добрался до Пфортсхейма. Обедал на постоялом дворе»[246].

До 18 марта арестованный герцог находился в Страсбурге, а 20 марта он был привезен в Париж и заключен в Венсеннский замок. Вечером того же дня собрался военно-полевой суд, обвинивший герцога Энгиенского в том, что он получал деньги от Англии и воевал против Франции. В три часа ночи 21 марта 1804 года несчастный, которому не дали даже сказать слова в свое оправдание, был приговорен к смертной казни.

Председатель суда генерал Юлен хотел написать Наполеону ходатайство о смягчении приговора, но генерал Савари, специально посланный из Тюильри, чтобы следить за процессом, вырвал у Юлена перо из рук и заявил:

— Ваше дело кончено, остальное уже мое дело.

Через пятнадцать минут герцог Энгиенский был выведен в Венсеннский ров и расстрелян.

По сути, «суд был пустая комедия, действительный приговор исходил от Бонапарта»[247].

Шатобриан приводит очень важное уточнение о том, что Наполеон «распорядился заготовить все приказы касательно узника Венсеннского замка.

Один из этих приказов гласил, что, если суд приговорит герцога Энгиенского к смерти, приговор надлежит привести в исполнение немедленно»[248].

Сразу после расстрела возник и стал распространяться слух, что именно герцога Энгиенского Кадудаль и его сообщники планировали пригласить на французский престол после того, как будет покончено с Наполеоном. Все это была очевиднейшая клевета: несчастный герцог никогда не бывал в Англии и никогда не встречался ни с Моро, ни с Пишегрю, ни тем более с Кадудалем.

Таким образом, Венсеннский ров, где был расстрелян невинный потомок Бурбонов, стал важной ступенью, приведшей Наполеона прямиком на императорский трон. По определению Д. С. Мережковского, он «есть рубеж между старым и новым порядком»[249].

Анализируя вышеописанные события, Шатобриан писал в своих знаменитых «Замогильных записках»: «Изучив все факты, я пришел к следующему выводу: единственным, кто желал смерти герцога Энгиенского, был Бонапарт; никто не ставил ему эту смерть условием для возведения на престол. Разговоры об этом якобы поставленном условии — ухищрение политиков, любящих отыскивать во всем тайные пружины. Однако весьма вероятно, что иные люди с нечистой совестью не без удовольствия наблюдали, как первый консул навсегда порывает с Бурбонами. Суд в Венсенне — порождение корсиканского темперамента, приступ холодной ярости, трусливая ненависть к потомкам Людовика XIV, чей грозный призрак преследовал Бонапарта…

Что же до господина де Талейрана, священника и дворянина, он выступил вдохновителем убийства; он был не в ладах с законной династией. <…>

Трудно отрицать, что господин де Талейран подвиг Бонапарта на роковой арест, вопреки советам Камбасереса. Но так же трудно допустить, что он предвидел результат своих действий. Если он позволил себе дать роковой совет, то, разумеется, оттого, что недооценил возможных последствий»[250].

По мнению Шатобриана, Талейрана «не смущала проблема добра и зла, ибо он не отличал одного от другого: он был лишен нравственного чувства и потому вечно ошибался в своих предвидениях»[251].

Другой современник Наполеона Стендаль приводит очень интересные слова будущего императора, пытавшегося оправдать чрезмерную жестокость в отношении герцога Энгиенского исходившей от него угрозой его собственной жизни: «Министры настаивали на том, чтобы я приказал арестовать герцога Энгиенского, хотя он проживал на нейтральной территории. Я все же колебался. Князь Беневентский (Талейран тогда еще не был князем. — С. И.) дважды подносил мне приказ и со всей энергией, на которую он способен, уговаривал меня подписать его. Я был окружен убийцами, которых не мог обнаружить. Я уступил лишь тогда, когда убедился, что это необходимо. <…> Мое законов право на самозащиту, справедливая забота о спокойствии общества заставили меня принять решительные меры против герцога Энгиенского. Я приказал его арестовать и назначить над ним суд. Он был приговорен к смертной казни и расстрелян. <…> Разве не все средства являются законными против убийства?»[252]

Позаботиться хоть о каких-то доказательствах «вины» несчастного герцога Наполеону даже не пришло в голову. Зато на это не могло не обратить внимание ближайшее окружение Наполеона и так называемое общественное мнение. Тот же Стендаль, например, писал:

244

223 Борисов. Шарль-Морис Талейран. С. 189.

245

224 Castelot. Talleyrand ou Le cynisme. P. 216.

246

225 Шатобриан. Замогильные записки. С. 216.

247

226 Мережковский. Наполеон. С. 182.

248

227 Шатобриан. Замогильные записки. С. 217.

249

228 Мережковский. Наполеон. С. 184.

250

229 Шатобриан. Замогильные записки. С. 219.

251

230 Там же.

252

231 Стендаль. Жизнь Наполеона. С. 365–366.