Последний алхимик

Вот какие мысли посетили его, пока мать расцеловывала свою малышку в щечки, смеясь и плача одновременно, и громко благодарила Римо. Она была по-настоящему счастлива, что получила назад свое дитя. Натали Уотсон в это время спрашивала его, понимает ли он, что он сейчас сделал. Потом он подумал, какое кислое станет лицо у Харолда В. Смита, когда он увидит собственными глазами по телевизору, что конспирация нарушена — конспирация, за которую многие отдали жизнь, нарушена вследствие минутного порыва. Ого-го! И Римо Уильямс рассмеялся. Он просто затрясся от смеха.

— Сэр, сэр, скажите, вас переполняет радость? Вы смеетесь от радости?

— Нет, — хохотал Римо.

— Тогда почему вы смеетесь?

— Уберите-ка микрофон, — сказал Римо. От, смеха у него выступили слезы.

Микрофон приблизился вплотную к его губам.

— Уберите микрофон, — повторил Римо, продолжая смеяться.

Но Натали Уотсон, лауреатку журналистской премии, было не так-то легко сбить с толку — по крайней мере, для этого было явно недостаточно такого пустяка, как простая человеческая просьба. Продолжая стоять перед камерой во всей красе, Натали Уотсон еще теснее приблизила к нему микрофон. Натали Уотсон увидела руки смеющегося мужчины. Они двигались очень медленно, но все же быстрее ее рук. И Натали Уотсон вдруг оказалась в кадре с торчащим изо рта микрофонным кабелем. Ей что-то воткнули в глотку, что-то холодное, металлическое. На вкус микрофон отчетливо отдавал алюминием. Интересно, как я выгляжу с этой железкой во рту, подумала она. Она бросила взгляд в камеру и улыбнулась. Если этот псих не повредил ей зубов, тогда можно считать, ничего страшного не произошло. Она видела, как тот, продолжая смеяться, двинулся к оператору и взял камеру. Оператор играл в школьной бейсбольной команде на задней линии. Потом он окончил колледж связи. Таким образом он оказался идеально подготовлен к переносу тяжестей, а также к тому, чтобы нацеливать их куда нужно. И ему не нравились люди, которые хватали его за камеру.

Когда он был спортсменом, то весил 244 фунта — сплошь тренированные мускулы. С тех пор он немного оброс мясом и теперь весил 285 фунтов. Ради прекрасной Натали и своей камеры, к которой тянулся этот психопат, оператор замахнулся кулаком с пудовую гирю и опустил его незнакомцу на голову. Он был уверен, что этим ударом вобьет того в землю по пояс.

Однако под его кулаком оказалось что-то непонятное. Или у этого парня башка из железа? Нет. Это фургон из железа. Фургон репортерской бригады Четырнадцатого канала был из металла. Удар оказался очень громким, потому что оператор влепился в стенку фургона всем телом. Машина задрожала, а бывший спортсмен рухнул наземь.

Камера оказалась в руках у Римо. Модель была ему знакома, она позволяла менять пленку одним движением руки, надо было только сдвинуть крышку назад. Но крышка не хотела сдвигаться. Может, он держит ее не той стороной? Римо попробовал сдвинуть задвижку вверх. Опять не получилось. Она не двигалась ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево.

— Это очень просто, надо только сдвинуть крышку, — сказал продюсер.

Он уже понял, что запись погибла, и теперь хотел спасти хотя бы камеру.

— Я так и делаю, — сказал Римо.

На этот раз он нажал сильней. Он дергал ее во всех направлениях. В руках у него оказались какие-то серые хлопья, затем — пленка, которая обуглилась и распространяла горьковатый запах жженых тормозов. От трения камера оплавилась, а пленка сгорела. Он протянул ее продюсеру.

— С этой крышкой может справиться даже идиот, — сердито бросил продюсер.

— Идиот, да не тот.

Римо был сама любезность. Надо будет освоить эти штуки. Он прыгнул на крышу фургона. Вокруг собралось человек двадцать.

— Послушайте, — обратился он к толпе. — Я прошу вас оказать мне услугу. Не говорите никому о том, что здесь произошло. У меня есть на то свои причины. Если к вам начнут приставать репортеры — включая и тех, что здесь, — скажите, что девочка не падала в воду, а просто споткнулась на берегу, и мать тут же ее подняла.

— Вы не хотите никакого вознаграждения? — раздался голос из толпы.

— Я хочу, чтобы вы говорили, что ничего не было. Скажите, что телевизионщики нанюхались кокаина — придумайте что-нибудь.

— Да что угодно! — воскликнула мать. Люди обступили ее и стали тыкать пальцами в репортеров.

— Я видела, как они нюхали, — заявила одна женщина. — А вы — нет?

— И я видел, — подхватил другой голос.

От толпы потихоньку отделился какой-то человек. Это был инспектор отдела зерновых культур Министерства сельского хозяйства. Свои отчеты он сдавал в вычислительный центр конторы недалеко от мичиганского города Калкаски. Около двадцати лет назад он получил особое задание. Правительство, обеспокоенное ценами, поручало ему докладывать обо всем необычном. Эта директива носила самый общий характер, и он не был вполне уверен, что именно от него требуется, его только просили сохранять конфиденциальность. Он знал, что по меньшей мере двое других инспекторов калкаскинского филиала получили аналогичное задание — они вслух удивлялись его странности. Он же никому и ничего не сказал, потому что его просили не говорить. Вскоре те двое уже рассуждали о том, как быстро оказалась предана забвению эта загадочная программа. Вот так и все правительства — не ведают, что творят.

Но для него задание оставалось в силе, и он понимал, что произошел отсев. Позже он стал докладывать по специальному телефону. В основном их интересовала преступность. Он никогда не знал, была ли какая-нибудь польза от его докладов, но пару раз прокуратуре удавалось прижать по его наводке людей, которые сами не подозревали, кто их заложил. Однажды предводитель банды мошенников, прославившийся тем, что безжалостно устранял свидетелей, был найден раздавленным, как виноградина, в своем номере, куда можно было проникнуть только из коридора двадцать первого этажа. Никто не мог понять, как удалось загнать туда аппарат, который причинил такие разрушения. Однако вслед за главарем исчезла и вся банда рэкетиров, паразитировавших на хлебных дельцах.

Когда появились компьютеры, ему дали специальный код, воспользоваться которым мог только он один. И он продолжал закачивать свою информацию. Во всей этой истории две вещи оставались для него загадкой. Во-первых, от него требовали информации обо всем странном и удивительном, независимо от того, имели ли эти необычные события отношение к сельскому хозяйству или нет. А во-вторых, он никогда не получал никакого ответа на свои сообщения — только подтверждение о приеме. Каждый месяц ему домой приходил чек из министерства, своего рода премия — так, ничего особенного, но он знал, что он единственный, кто ее получает.

Сейчас, выехав за город и проезжая мимо полей, на которых уже буйно расцветала весна, он задумался об этой своей работе. Интересно, думал он, может быть, и не стоит докладывать о том, что случилось на пруду? В этом происшествии не было ничего противозаконного, разве только нападение на телевизионщиков, но с этим легко может справиться местная полиция, если, конечно; она сумеет найти свидетеля.

То, что сделал этот человек, было, конечно, удивительно. Вот только заинтересует ли это его боссов? Так и не придя к какому-то заключению, он сел за компьютер. Сообщение должно быть кратким. Может, и вообще не следует об этом докладывать.

“Видел, как человек бежит по воде. Пятьдесят ярдов. Спас тонущего ребенка, потом попросил свидетелей сказать, что никто ничего не видел. Разбил телекамеру. Похоже, обладает невероятной физической силой. Мне показалось, это может представлять интерес. Если я ошибся, прошу извинить. На меня случившееся произвело большое впечатление”.

Он дал отбой.

И тогда, впервые за двадцать лет, на экране возник вопрос, а не просто подтверждение приема.

“Бежал по воде? Расстояние?”

Пальцы у инспектора Министерства сельского хозяйства вдруг перестали слушаться. Он стал нажимать клавиши, несколько раз ошибся и набрал текст заново.