Последний алхимик

— Ну вот, теперь мы сами убедились. Я не буду тебе говорить, что я давно это знал. Вот до чего тебя довела твоя гордыня! И самоуверенность. А все почему? Надо было слушать, что старшие говорят! Слушать и проявлять почтение к Дому Синанджу, которому ты стольким обязан, который так тебя любил. А ты! — Чиун помолчал и подобрался, дабы полнее выразить переполнявшее его негодование. — Ведь я не возражал против того, что ты служил помешанному императору, хотя на земле есть и по-настоящему почетная работа. Нет, не возражал. Единственное, что мне было от тебя нужно, — это немного уважения, но тебе и этого было для меня жаль! Я и это терпел. И твое неуважение к Синанджу, которое ты демонстрировал изо дня в день, я молча терпел! — Чиун снова замолчал и после некоторых раздумий воскликнул: — Нет, я не должен был это сносить! Вот результат! Вот как ты наказан! Я предупреждал тебя, и ты эту кару заслужил.

— Как вы можете? У меня от вас мурашки бегут, — не выдержала Консуэло.

— А еще и эта девка. Добропорядочная корейская девушка тебе не нравилась...

— И вы для этого выгнали врача? Чтобы читать нотацию покойнику?

Чиун с презрением посмотрел на последнюю подружку Римо. Мальчик совсем распустился. Факт налицо.

— Прошу прощения, мадам, — сказал Чиун.

— Что вы делаете?

— Я говорю с ним по-английски, потому что у него может на время пропасть память на корейский.

— Я не могу в это поверить, — рыдала Консуэло. Она покачала головой и опустилась на пуфик в углу комнаты. — Что я слышу?!

— Ах ты, Фома неверующий. Открой глаза. Взгляни на кончики пальцев. Если ты не в состоянии почувствовать, как к нему возвращается жизнь, потрогай хотя бы, какие они теплые.

— Я не хочу к нему прикасаться.

Чиун не стал спорить. Одним проворным движением руки он притянул ее к кровати. Она перестала плакать.

— Дотронься, — приказал он.

— Я не хочу, — сказала она.

— Дотронься!

Какая-то непреодолимая сила подняла ее руку и опустила на волосатую грудь Римо. Тело еще не остыло. Она почувствовала, как ее рука сильней вдавливается в грудь покойника. Ладонью она ощутила едва слышный толчок. Потом еще. И еще. Сердце билось!

— О Господи, — от изумления она разинула рот. — Вы вернули его к жизни!

— Да нет же, дуреха. Это не подвластно человеку. Даже я не в силах был бы сделать это.

— Но он ожил!

— Он и не умирал. Он был при смерти, но, почувствовав, что слабеет, заглушил все функции организма, чтобы это не совершилось так быстро. Это была не смерть. Это был глубокий сон в целях самозащиты. Я удивлен, что он сумел все сделать правильно. Он сейчас слышит все, о чем мы говорим. Так что будь осторожней! Не вздумай расточать ему похвалы! Я и так уже его испортил.

— Ни разу не слышала, чтобы вы сказали ему доброе слово.

— Говорил, говорил. И много раз. Вот откуда взялась эта самонадеянность. Вот почему я выставлен на посмешище и поругание.

— Когда он поправится?

— Когда я научусь сдерживать свои педагогические порывы. Только тогда он станет слушаться!

Римо чуть-чуть приоткрыл глаза, как будто в комнате было слишком много света. Медленно распрямился один палец, за ним — другой, пока наконец кулаки не разжались полностью. Грудь начала тихонько вздыматься, и Консуэло увидела, что он задышал.

— Он возвращается, — сказала она.

— Он и не уходил, — отозвался Чиун. — Если он будет себя хорошо вести, то мигом поправится.

— Вот и чудесно! — обрадовалась Консуэло. — Страна в опасности. У нас есть все основания полагать, что уран воруют как раз те, кто призван заботиться о его сохранности. Поэтому вся надежда только на нас самих.

— Ваша страна всегда в опасности, — проворчал Чиун. — Только и слышишь, что страна в опасности. У нас есть заботы поважнее вашей страны. Это не единственная страна в мире.

Римо застонал.

— Тихо, — сказал Чиун. — Настало тебе время послушать. Если бы слушал меня раньше с должным уважением, то не был бы сейчас здесь. Какой позор — разлегся в номере мотеля, да еще с незнакомой женщиной!

— Иными словами, вы не хотите помочь? Ему пришлось страдать, но что бы с ним ни случилось, он исполнял свой долг! — заявила Консуэло.

— Нет, никакой не “долг”. Это ему наказание за непочтение. Что такое — этот ваш долг? И что все его страдания? Ассасину страдать не полагается. Другим — пожалуйста, — сказал Чиун.

— Так вы не хотите помочь Америке?

Чиун посмотрел на женщину так, словно она и впрямь сошла с ума. Есть вещи, которые Римо должен понимать. Он должен знать, почему на этом золоте лежит проклятие. Он должен знать летопись Мастера Го, тогда он поймет, почему — стоило убрать подвеску — как его тело избавилось от злого влияния. Он должен опять начать думать правильно.

— Значит, вы нам не поможете?

— Я и так помогаю. Помогаю тому, кому я должен помочь.

— А вы знаете, что похищенного урана хватит, чтобы взлетели на воздух тысячи и тысячи людей? Ведь это страшные бомбы!

— Я не делал никаких бомб, — отрезал Чиун. О чем она говорит, эта женщина?

— Но вы можете помешать тем, кто хочет их сделать!

— Это кому? — не понял Чиун. Он теперь видел, что функции организма постепенно восстанавливаются — от кончиков пальцев сила побежала вверх. Он стал массировать Римо плечи. Потом пальцем приоткрыл губы и осмотрел десны. Хорошо. Цвет хороший. Процесс не успел зайти слишком далеко.

— Мы этого не знаем, — вздохнула Консуэло.

— Тогда как же я могу бороться с кем-то, кого я знать не знаю? Эта страна погрязла в насилии. Я видел по телевизору. Я знаю вашу страну! Здесь убивают Президентов почем зря, но при этом ни одного настоящего ассасина! Все дилетанты! Я знаю вашу страну, юная леди, — сказал Чиун. Он поднял Римо веки и посмотрел на белки глаз. Отлично. Зрачки тоже оживают.

— Ну, пожалуйста, — взмолилась Консуэло. — Римо хотел бы, чтобы вы помогли нашей стране.

— Минуточку, — сказал Чиун и повернулся к ней. — Президент Мак-Кинли. Убит. Любительская работа. Джон Фицджеральд Кеннеди. Убит. Опять дилетант. Нигде никакого гонорара. В президента Рейгана стреляли на улице, но промахнулись. Кто? Психически больной мальчик. Еще один любитель. И вы хотите, чтобы эту страну спас профессиональный убийца? Да стоит ли вас спасать!

— Римо, поговори с ним. Пожалуйста! — сказала Консуэло.

Римо не отвечал.

— Тогда я все сделаю сама. Римо, если ты меня слышишь, запомни, что я отправляюсь в штаб-квартиру НААНа. Я согласна с тобой. Я согласна, что мы единственные, кто еще может спасти эту страну. И я прошу тебя, если я не вернусь, Продолжить наше дело. Я знаю, что ты тоже любишь Америку. Наверное, я всегда слишком усердствовала в попытке доказать, что могу работать не хуже любого мужчины. Но сейчас я лишь хочу спасти нашу страну.

— Вы кончили? — спросил Чиун.

— Да, — ответила Консуэло. В глазах ее стояли слезы, но она их не стыдилась.

— Тогда закройте дверь с той стороны, будьте так добры. Благодарю вас, — сказал Чиун.

— Если Римо меня не слышал, передайте ему, пожалуйста, мои слова, когда он придет в себя, хорошо?

— И не подумаю, — сказал Чиун.

— А я считала вас милым человеком.

— Вы не ошиблись, — ответил Чиун.

— Знаете, вы страшный человек! Действительно страшный. Римо был прав.

— Он так говорил?

— Нет, он говорил, что с вами трудно иметь дело.

Чиун улыбнулся.

— Не может быть, — сказал он. С его учителем тоже было трудно иметь дело. И с его дедом тоже. Но единственным, что он знал про себя, было то, что с ним как раз легко иметь дело. Когда у него возникает какая-нибудь проблема, он, наоборот, старается быть как можно любезней. В этом и состоит его беда. Вот откуда все несчастья.

Чиун слышал, как она повернулась кругом и вышла. Он осмотрел грудь, ноги, уши, все жизненно важные центры организма. Хорошо. Повреждений нет. Тело лишилось цельности, ритмы отсутствуют, но это все восстановится. Он станет прежним Римо, зато Чиун будет уже не тот. Больше не будет мистера Добрая Душа. Больше никто не станет вить из него веревки. Он этого не допустит. С него довольно!