Страница 11 из 107
Новый владелец делал многое, чтобы репутация фотоателье-замухрышки поскорее изменилась. Он решительно выбросил из ателье всю рухлядь, начиная с тумбочки, которая оставляла синяки на коленях, и кончая бархатной скатертью с бахромой в виде шариков. Теперь в комнате, где ожидали клиенты, на столике лежали не только итальянские, но и французские, немецкие журналы и целая кипа газет. Но сменить вывеску «Моменто» новый владелец не захотел: пусть висит старая.
Конечно, Сигизмунд Скарбек мог бы открыть в Турине богатое ателье в центре города, но его больше прельщала третьеразрядная фотография.
Обычно городские торговцы или ремесленники хорошо знают друг друга и все вместе начинают дотошно и назойливо интересоваться новым конкурентом – что это еще за птица прилетела из-за границы, чтобы отбивать у них покупателей или заказчиков? Так что фотоателье в центре города, под враждебными взглядами конкурентов, было бы менее надежной «крышей», чем захудалое «Моменто».
Скарбека вполне устраивает, что фотография находится на заводской окраине, а клиентами его стали преимущественно рабочие с заводов Мирафьори, Линьотто, с военных заводов, расположенных по соседству.
В ту пору многие цехи туринских заводов становились секретными и там вводили пропуска с фотокарточками. Благодаря этим фотографиям-малюткам Скарбек хорошо осведомлен о секретной сущности заводов.
Ну, а кроме фото для пропусков, для паспортов, для членских билетов фашистской партии, кроме семейных фотографий, посылаемых в армию, Скарбек успешно занимался также художественной фотографией; он был незаурядным мастером своего дела, подлинным художником.
Прошло всего полгода, и теперь у витрины «Моменто» торчали зеваки. Портреты красоток заставляли иных прохожих замедлять шаг, а то и надолго задерживаться у витрины. Новый владелец «Моменто» умел потрафить самым капризным клиенткам, и были случаи, когда к нему приезжали фотографироваться важные синьоры и синьорины.
Иные клиентки терпеливо ждали своих фотографий по нескольку недель – так много стало заказчиков у «Моменто». Тем же, кому нужны фото для документов, заказы старались выполнить срочно…
– Когда будет готово? – спросил очередной клиент, сидевший в ателье перед громоздким аппаратом.
– Не раньше вторника. – Скарбек сбросил с себя черное покрывало и тяжело вздохнул.
– Где же ваше обещание «сегодня снято – завтра готово»? И как я в понедельник попаду на завод?
– Теперь всюду ввели пропуска, все засекречены, кроме меня, – усмехнулся Скарбек.
Когда Скарбек появился в «Моменто», городские фотографы снисходительно назвали его «этот маленький фотограф». А сейчас о нем говорили: «Маленький фотограф с большим мешком денег». Фотоателье «Моменто» процветало, в этом помогали Скарбеку не только его жена Анка, но и лаборант Помпео. Пальцы у него желто-коричневые, оттого что вечно мокнут в ванночках с проявителем-закрепителем и прочими химикалиями.
Конечно, Помпео не мог сравниться в искусстве со своим шефом, да и откуда было бывшему фотокопировщику, работавшему на военных заводах Ансальдо, научиться сразу волшебной метаморфозе – превращать заурядных жительниц рабочей окраины в фотопринцесс? Но Помпео очень добросовестно выполнял поручение, данное ему товарищами, он по-прежнему входил в подпольный антифашистский комитет на заводе, хотя и работал теперь в «Моменто».
Скарбек ни о чем в открытую своих клиентов не расспрашивал. Но его смелое острословие и откровенная общительность, подчеркивающая доверие к клиенту, очень часто вызывали ответную откровенность. Он всегда знал много заводских новостей, и это касалось не только Турина, но в известной степени также верфей Специи, Генуи и других пунктов, где находились дочерние предприятия германского рейха, скрывавшего до поры до времени свой военный потенциал.
Фотоателье, так же как, например, парикмахерская, или лавка, или часовая мастерская, или врач, практикующий на дому, – очень удобное место, куда может войти каждый и каждый может выйти, не обратив на себя особого внимания. Но наивно было бы думать, что ОВРА не знает об удобствах такого рода «ходких» учреждений и не держит их под пристальным наблюдением. Тем более удачно, что фотоателье «Моменто» находится в руках опытнейших конспираторов, какими являются Сигизмунд Скарбек и не в меньшей степени Анка.
Удачно была снята и квартира, она находилась в таком доме, где швейцар служил в полиции. Он сам доверительно сказал об этом Скарбеку, когда тот пришел снимать квартиру:
– Можете, синьор, быть спокойным. Ни один жулик не посмеет показать носа в наш подъезд.
Ежемесячно Скарбек платил швейцару больше ста лир и мог не сомневаться в том, что справки о нем в полицию тот дает самые хорошие.
Нужно отдать должное Скарбеку, он умел создать себе добрую репутацию. С радостным удивлением и доброй завистью следил Этьен за тем, как быстро Скарбек преуспел в Турине. И все это – без посторонней помощи, без чьей бы то ни было поддержки. Он сам изучил все особенности акклиматизации в Италии иностранных подданных и поселился под надежной «крышей».
Было бы неестественно и даже подозрительно, если бы поляк Скарбек не знался в Турине ни с кем из своих сородичей. Пришлось завести знакомства с тамошними поляками – поиграть вечером в бридж или скат; эту игру любят только в Силезии и Познани. Когда Анка играла удачнее Зигмунда, он вспоминал самые язвительные польские присловья: «Редька сказала: я с медом очень хороша, а мед ответил: я без тебя куда лучше».
Один из польских гостей осмелился заметить, что Скарбек занимается делом ниже своего плеча, он мог бы найти себе дело и прибыльнее. Хозяин ответил ему польской пословицей: «Лучше воробей в кулаке, чем канарейка на крыше», – и напомнил, что многие миллионеры начинали с совсем малого.
Деньги – вокруг них за карточной игрой вертелись все разговоры, все интересы, все планы, надежды и мечты…
Жизнь в Турине была бы еще приятнее и легче, если бы Скарбеков не допекали многочисленные родственники в Германии, Чехословакии и Польше, если бы им так часто не нужно было ездить туда по семейным обстоятельствам.
13
Судя по тому, что в течение восьми месяцев Ингрид четыре раза меняла комнату, она была неуживчивой, капризной квартиранткой. И каждый раз переселялась в совершенно другой район города! Теперь она жила недалеко от ипподрома, в конце длинной виа Новаро.
Ингрид вполне устраивали окраины, было бы удобное трамвайное сообщение с центром города, в частности с консерваторией и с «Ла Скала». Комната в центре Милана в два-три раза дороже, и потому все студенты, как правило, живут на окраинах, даже в пригородах.
Она брала частные уроки и собиралась в следующем году держать экзамен в консерваторию. Там училось немало молодых людей из других стран, всех прельщала итальянская школа пения «бельканто». Удобно и то, что в Италии для поступления в университет или консерваторию требуется минимальное количество всевозможных документов.
Ингрид собрала богатейшую коллекцию граммофонных пластинок – симфоническая музыка, рояль, арии и романсы в исполнении знаменитостей. Больше всего ее интересовали записи арий и романсов для лирико-драматического сопрано. Ей важно было уловить нюансы, особенности исполнения одних и тех же произведений разными певицами. Так, например, ария Чио-Чио-Сан из второго акта у нее была в записи семи певиц.
Потайной радиопередатчик, известный Центру под названием «Травиата», был вмонтирован в патефон устаревшей марки, несколько громоздкий, но весьма добротный, безотказный. Это был патефон известной английской фирмы «Виктор», марка «Голос его хозяина». Фабричная марка изображает пса, сидящего перед рупором граммофона и внимающего своему хозяину. Под аккомпанемент пластинок Ингрид проводит радиосеансы.
Этьена предупредили, что в Германии появились специальные приборы для радиопеленгации, немцы в этой области радиотехники обогнали всех, и русских в том числе. Итальянцы не умели засекать радиопередатчики даже в радиусе трех километров, но где гарантия, что гестапо, при столь нежной дружбе с итальянской контрразведкой, не поделится с ней своими секретными приборами?