Страница 71 из 81
Глава сорок вторая
МОРОЗОВ ПРИНИМАЕТ ПОСЕТИТЕЛЕЙ
Весь день Стремянной был очень занят.
Множество дел возникало и требовало немедленного разрешения. На артсклад доставили боеприпасы. Прибыло пополнение. Самолеты противника нарушили связь с одним из полков. Необходимо помочь начальнику связи как можно быстрее восстановить линию. По поручению командира дивизии нужно побеседовать с только что прибывшими корреспондентами, которых интересуют подробности боев за город.
Одним словом, много хлопот у начальника штаба дивизии! Но среди всех этих неотложных дел Стремянной нет-нет, да и возвращался в мыслях к событиям последних дней. Бой на подступах к городу, знакомые улицы со следами пожаров и бомбежек, распахнутые ворота концлагеря. А потом – всклокоченная голова Еременко и его неестественно короткое тело на носилках во дворе госпиталя. Одно воспоминание сменялось другим. Палата на втором этаже и актерское одутловатое лицо этого жалкого предателя – Соколова... нет, бургомистра Блинова... то есть шпиона Зоммерфельда.
Стремянной сам не мог понять, в какую именно минуту он узнал в лежащем на койке человеке того эсэсовского офицера, который прошел мимо него, пряча подбородок в воротник, а глаза – в темную тень очков. Когда он перестал верить рассказу начфина Соколова, такому, казалось бы, простодушному и похожему на правду? И зачем, собственно, понадобилось ему, начальнику штаба дивизии подполковнику Стремянному, эта рискованная, можно сказать, детская выдумка – потушить в палате свет?.. В сущности, довольно-таки нелепая затея... Разве нельзя было бы опознать в Соколове бургомистра Блинова при свете, просто с помощью фотографий и свидетельских показаний? Недаром Воронцов потом так был недоволен. И как только в голову пришло? Откуда? Наверное, из глубины каких-нибудь мальчишеских воспоминаний, из романтической дали прочитанных когда-то приключенческих книг... Впрочем, если говорить правду, все получилось не так уж плохо. Если бы ему, Стремянному, не взбрело на ум погасить свет, Соколов не вздумал бы пуститься наутек, а ведь именно эта попытка к бегству разоблачила его окончательно. Одним словом, выходит, что он недаром увлекался когда-то романтическими историями, за которые ему нередко попадало от старших. Да, надо сознаться, он любил эти перебывавшие в руках у множества мальчиков, зачитанные до дыр книжки о необычайных приключениях путешественников, мужественных, суровых и благородных, о пустынных островах и пещерах, где спрятаны сокровища, о клочках пергамента с зашифрованными надписями.
Кстати, о зарытых сокровищах, – хотел бы он знать, куда все-таки гитлеровцы девали картины. Воронцов, пожалуй, прав, они где-нибудь здесь, в черте города, или, во всяком случае, не так уж далеко. Ведь подумать только! Может, они запрятаны совсем близко – под полом соседнего сарая, например. Сгниют там или крысы их сгрызут, и никто даже знать не будет...
Нет, надо все-таки заехать к Морозову, узнать, как у него там дела, не нашлось ли человека, работавшего в укрепрайоне, да заодно спросить, не слышно ли чего о картинах. Он как будто собирался организовать поиски.
На другое утро, возвращаясь из поездки в полк, он заехал в горсовет и застал Морозова принимающим посетителей. Десятки людей терпеливо ждали своей очереди в приемной и в коридоре. Уже прибыли двое заместителей председателя, они тоже принимали народ, стараясь ответить на многочисленные вопросы, помочь чем можно.
Стремянной поднялся по широкой, еще не отмытой лестнице и прошел по длинному коридору, в котором, тесно прижавшись друг к другу, стояли люди.
Морозов сидел в холодном кабинете с усталым, отекшим лицом. Перед ним стояла пожилая женщина в черном вязаном платке и старом, защитного цвета ватнике с аккуратными синими заплатами на локтях.
– Я все понимаю, – тихо говорил Морозов, – мне все ясно, Клавдия Федоровна!
– Нет, не понимаете! – почти кричала женщина, перегибаясь к нему через стол.
– Уверяю вас, понимаю!
– У меня двадцать детей... Двадцать! Вы слышите?.. От пяти до четырнадцати лет!.. И ни одного полена дров. Это вы понимаете?
– Но у меня еще нет своего транспорта. Город всего три дня, как освобожден. Подождите немного. Обеспечу вас в первую очередь... Ну разберите забор, сожгите его. Построим новый.
– Забор! – усмехнулась женщина. – Какой забор? Я уже не только свой забор сожгла, но и пять заборов в окружности...
– Привет, товарищ Морозов! – сказал Стремянной, подходя к столу. – Как работается?
– И не говори! – Морозов с надеждой поднял к нему глаза в припухших веках. – Вот, Клавдия Федоровна, пришла сама военная власть. – Он рукой указал на Стремянного. – Обратимся к ней. Авось поможет.
Женщина поднялась и быстрым, порывистым движением протянула Стремянному руку.
– Шухова Клавдия Федоровна, – сказала она. – Будем знакомы. Вот рассудите нас, товарищ командир!..
Стремянной остановился у края стола между спорящими сторонами, с невольным уважением глядя на эту пожилую женщину, сразу завоевавшую его симпатию.
– Товарищ Шухова – заведующая детским домом, – пояснил Морозов, – требует от нас всего, что положено.
– Правильно, – сказал Стремянной. – Правильно требует.
– Не возражаю, – развел руками Морозов, – но транспорта еще нет. Подвоз не организован. Надо подождать, перебиться как-нибудь...
Шухова посмотрела на него с нескрываемой злостью.
– Я-то могу ждать, товарищ Морозов, – повысила она голос, – я-то сколько угодно могу ждать, но дети ждать не могут! И этого вы никак не хотите понять!..
– А что вам нужно? – спросил Стремянной.
– Да не бог весть что, – сказал Морозов, – всего две машины дров.
Стремянной вынул из планшета записную книжку и карандаш.
– Будут вам дрова, Клавдия Федоровна, давайте адрес.
– Будут!.. – повторила Шухова, тяжело опустилась на стул и громко заплакала, закрыв лицо руками.
Морозов вскочил и подбежал к ней:
– Клавдия Федоровна, что с вами?
Стремянной молчал, понимая, что сейчас никакими словами успокоить ее нельзя.
– Так трудно!.. Так трудно!.. – стараясь подавить рыдания, говорила Клавдия Федоровна. – Силы уже кончаются... Ведь что здесь было!..
– Все скоро войдет в свою колею, товарищ Шухова, – говорил Морозов, неловко придерживая ее за плечи. – Я рад, что вы живы. Большое вы дело сделали. Продовольствием мы ребят уже обеспечили, а дрова сегодня привезут. Ну, вот и хорошо... А дней через десять приходите – у нас уже все городское хозяйство будет на ходу. Увидите!..
Шухова понемногу успокоилась, вытерла слезы и встала.
– Спасибо, большое вам спасибо! – сказала она, обращаясь к Стремянному. – Груз с сердца сняли... Адрес вот здесь, на заявлении. – Она показала на бумагу, лежащую перед Морозовым.
– Не беспокойтесь, найдем, – улыбнулся Стремянной. – Вы очень торопитесь, Клавдия Федоровна?.. А то я сейчас тоже еду – могу подвезти вас.
Шухова кивнула головой и вновь опустилась на стул, украдкой вытирая глаза краешком платка.
Не вмешиваясь в разговор, она глядела в окно и, видно, думала о чем-то своем. Но, когда разговор зашел о картинах, она как-то оживилась и стала прислушиваться к беседе.
– Нет, я все-таки думаю, что поискать их стоит, – сказал Морозов. – Уж если в спешке отступления они не успели их вывезти, то спрятать как следует и подавно не успели. Сунули на ходу в какой-нибудь заброшенный сарай или на чердак, там они и лежат. А только мы не знаем...
– Не думаете ли вы, – вдруг сказала Шухова, – что в этом деле могут немного помочь мои старшие ребята? Они в городе каждый уголок знают.
– А ведь верно! – улыбнулся Стремянной. – Ребята для этого самый подходящий народ. Да будь мне тринадцать-четырнадцать лет, я бы за счастье считал, если бы мне доверили участвовать в таком деле!
Морозов кивнул головой:
– Еще бы! Всякому парнишке это лестно, а только лучше таких поручений им не давать. Напорются где-нибудь на мину.