Страх

— Конечно, шеф, — отозвался тот, ухмыльнувшись.

— Вот видишь, прокурор! — «обрадовался» Коломиец подтверждению своих слов. — Причем, делает он это настолько профессионально, что ни один эксперт не прикопается. Я прав, Саша?

— Конечно, товарищ майор.

— А знаешь, прокурор, чего Саша особенно не любит?… Ты почему молчишь, прокурор, когда тебя спрашивает милицейское начальство. Больно гордый что ли?

— Я слушаю. — Калюжный чувствовал, что ещё чуть-чуть и он расплачется от всего этого издевательства.

— Это хорошо, что слушаешь. Это правильно. Чтобы потом не было претензий. Так о чем это я? — продолжал куражиться майор. — Ах, да. Вот я и говорю — наш Саша особенно не любит, когда ему вешаеют лапшу на уши. Скажи, Саша?

— Точняком, шеф! — подтвердил старший лейтенант. — Я очень этого не люблю. Когда мне «лапшу» — я натурально зверею.

— Вот видишь, прокурор. Так-что ты хорошенько это запомни, чтобы без всяких обид. Понял? — Не дождавшись от Калюжного ответа, угрожающе переспросил: — Так понял или нет?!

— Понял, — обреченно ответил тот.

В Заельцовском райуправлении Коломиец объявил Эдуарду Васильевичу, что он задерживается по подозрению в убийстве заместителя транспортного прокурора Татьяничевой Маргариты Львовны и оформил протокол задержания. После чего, Коломиец и старший лейтенант отвели Калюжного в пятнадцатый кабинет, майор запер его на ключ, и, строго глядя на подозреваемого, указал на стул за письменным столом и деловито сказал:

— Садись. Пиши.

— Что писать? — не понял Калюжный.

— Ты что тут мне прикидываешься, сученок?! — взревел майор. — Явку с повинной пиши. Как ты угрохал бедную женщину.

— Послушайте, Антон Борисович, неужели же вы действительно верите в то, что говорите? — попробовал было вразумить майора Калюжный. — Ведь это же абсурд! Я даже не знаю как и при каких обстоятелствах убита Магарита Львовна. Поэтому, если бы я и согласился написать эту самую явку, то я даже не знаю о чем писать.

— Так, значит, так! — Выдохнул Коломиец. Он снял с себя ветровку. Под ней оказалась тонкая тенниска, рельефно подчеркивающая бугры тренированных мышц майора. — Ты слышал, Саша? — обратился он к своему помощнику. — Этот козел опять меня не понимает. Я уж и не знаю, как с ним разговаривать. Похоже, он только одного тебя понимает. Займись.

— Как скажешь, шеф, — нехорошо ухмыльнулся старший лейтенант и двинулся на Калюжного.

— Не надо, — поспежно проговорил Эдуард Васильевич, обренченно садясь за стол. Он понимал, что они все равно выбьют из него нужные им показания. Так для чего терпеть боль, издевательства? Может быть это даже к лучшему. На суде все, даст Бог, выяснится. Окажись он сейчас на свободе, то непременно бы попал в лапы киллеров. А те миндальничать не будут. Очень даже не будут. Однако о видеокассете на следствии ни в коем случае говорить не надо. Иначе… Иначе даже трудно представить, что может быть.

— Что писать? — спросил он Коломийца.

— Ну вот, это же совсем другой разговор, — обрадовался тот. — Пиши: «Прокурору Заельцовского района Парфенову А.П. от гражданина Калюжного Э.Д. Явка с повинной. Гражданин прокурор, хочу признаться, что мной 27 июля сего года из личных неприязненныйх отношений была убита заместитель Новосибирского транспортного прокурора Татьяничева М.Г. прн следующих остоятельствах. Убийство Татьяничевой мной было задумано давно, так как она постоянно насмехалась надо мной, называя идиотом и рохлей. С этой целью я просил транспортного прокурора Грищука П.В. выдать мне табельное оружие, якобы для самообороны. А когда он мне отказал, для совершения преступного умысла, решил завладеть пистолетом самой Татьяничевой. В указанный мной день вечером я купил бутылку шампанского и отправился к Татьяничевой домой. Она очень удивилась моему приходу, но встретила радушно, накрыла на стол. Когда мы выпили уже по первому бакалу шампанского, я вновь наполнил бокалы и попросил Татьяничеву принести мне соли. Она ушла на кухню, а подлил ей в шампанское большую дозу клофелина. После ужина, когда мы смотрели телевизор, она уснула. В секретере в железной банке из-под индийского чая я нашел её пистолет и двумя выстрелами в голову убил её. После чего уничтожил свои отпечатки на пистолете и покинул квартиру. Эти два дня я скрывался на даче своего знакомого Друганова О. Д., где и был задержан сотрудниками милиции».

Записывая продиктованный ему текст, Калюжный понял, что в его составлении принимал самое непосредственное участие прокурор Грищук. Майор не мог знать, что Татьяничева называла Эдуарда Васильевича рохлей.

— Записал? — спросил Коломиец.

— Да.

Майор взял лист, прочел, сказал удовлетворенно:

— Ну вот, это же совсем другое дело! А говорил, что не знаешь об обстоятельствах убийства. А оказалось, что ты все прекрасно знаешь и помнишь. Молодец! Распишись.

— Теперь знаю, — равнодушно согласился Калюжный, подписывая написанное.

Коломиец снял телефонную трубку, набрал номер.

— Привет, Родион Иванович! Клиент созрел и желает с тобой встретиться… Обижаешь. У нас как в аптеке, без обмана… Нет, он оказался очень понятливым. Искренне раскаивается в содеянном. Написал явку с развернутом виде… Ага. Через полчаса будем.

Майор положил трубку, сообщил Калюжному:

— Едем к следователю прокуратуры. И смотри у меня там, без выкрутасов. А то Саша реализует свой потенциал на полную катушку. Понял?

Эдуард Васильевич ничего не ответил, лишь горько усмехнулся. Он сейчас себя не уважал. Очень даже не уважал.

Следователь прокуратуры оказался рыжим рыхлым мужчиной лет тридцати пяти. На его некрасивом одутловатом лице было написано явное равнодушие к происходящему, даже какая-то брезгливость, вероятно оттого, что приходится иметь дело с такими типами, как Калюжный.

— Старший следователь прокуратуры Дробышев Родион Иванович, — представился он Эдуарду Васильевичу и вялым движением руки указал на стул. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Калюжный сел. Следователь поднял глаза на Коломийца.

— Ну что у тебя? Где?

Майор раскрыл папку, достал документы, положил их перед следователем.

— Это протокол задержания, а это явка с повинной. Все, как обещал. — Он коротко хохотнул.

— Ну да, это конечно… — Дробышев почмокал полными губами, бегло ознакомившись с явкой. Сказал Коломийцу: — Ты вот что, майор. Ты там подожди. — Он кивнул на дверь.

— А может быть мне… — начал было майор, но Дробышев его перебил:

— Не нужно. Теперь решетка на окне у меня прочная, никуда не денется.

Говоря это, следователь имел в виду факт полуторагодичной давности, когда из этого кабинета, выставив решетку, бежал подследственный Говоров, работающий сейчас старшим следователем облпрокуратуры. Говорова, кстати, задерживал также Коломиец.

После того, как майор вышел, Калюжный спросил Дробышева:

— Родион Иванович, сколько вы работаете в прокуратуре?

— Двенадцать лет. А при чем тут это?

— Я потому, что вы, опытный следователь, должны понимать, что это, — Эдуард Васильевич кивнул на лежавшую перед следователем явку с повинной, — на воде вилами писано и в суде рассыпется, как карточный домик.

Следователь долго смотрел на Калюжного с таким выражением лица, будто тот ему уже до чертиков надоел и если бы не долг службы, то он бы давно его выставил из кабинета.

— Ну зачем же вы так, Эдуард Васильевич, — наконец лениво проговорил Дробышев. — Зря вы нас недооцениваете. Что ж вы думаете, что на одном вашем признании мы пойдем в суд? Ну зачем же вы так?! Мы уже сейчас располагаем массой косвенных доказательств вашей виновности.

— Это каких же, позвольте полюбопытсвовать?

— Всему свое время, Эдурад Васильевич… Впрочем, если вы настаиваете, то я не буду делать из этого тайну. Во-первых, свидетелем вашей бурной ссоры с потерпевшей, при которой вы угрожали ей убийством, была секретарь прокуратуры Концовская Ольга Викторовна. Во-вторых, в день убийства вечером вас видела соседка Татьяничевой входящим в их подъезд. В-третьих, ваша жена… Правда, я лично с ней не встречался, её по моему заданию допрашивал Коломиец. Так вот, ваша жена сказала, что 27 апреля вы пришли домой очень поздно и в сильно возбужденном состоянии, сказали, что вам на какое-то время придется уехать.