Страх

— Нет, у него внешность обманчива, а так он очень сообразительный.

— Ты его почаще выводи к людям.

— Спасибо за совет. Я обязательно им воспользуюсь.

— Намылю шею, — предупредил меня Роман и продемонстрировал свои внушительные кулаки, один вид которых вызывал уважение к их обладателю.

— Ты голоден? — спросила меня Тамара.

— Не то слово.

— Тогда пойдем на кухню.

Плотно накормив, Тамара уложила меня спать на диване в большой комнате, где я тут же благополучно уснул, едва добравшись головой до подушки. Проснулся от чьего-то прикосновения. Открыл глаза. В окне маячил рассвет, а надо мной огромной черной тенью статуи командора нависал мой друг, тормоша за плечо.

— Тут это… Тут мой шеф. Тебя. — Он протянул мне телефонную трубку.

У меня неприятно засосало под ложеской. Странно, зачем это я такую рань понадобился Рокотову. Уж не случилось ли что с Мариной. Взял трубку.

— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич!

— Привет, герой! А Иванов телефон разбил, тебя разыскивая.

— А что случилось?

— Убийство воровского авторитета Степаненко по кличке Бублик. Убийство не совсем обычное. Собирайтесь. Через полчаса мы с Сергеем Ивановичем за вами заедем.

— Хомо пропонит, сэд дэус диспонит, — тяжко вздохнул я.

— Чего это ты опять?

— Человек предполагает, а бог, в смысле, начальство, располагает.

— Вот именно. Ты правильно понимаешь жизнь, и это обнадеживает, — сказал Рокотов и положил трубку.

Мы с Романом стали собираться.

Глава вторая: Жалоба.

Ночью случилась гроза, шумная, неистовая, какая бывает в Сибири в зените лета. Мощные раскаты грома разбудили Эдуарда Васильевича. Спросонья он первое время ничего не мог понять. Подумал, что где-то идут военные учения или что-то в этом роде. Но вот комнату озарила новая вспышка молнии, а через несколько секунд загромыхало.

«Бог ты мой, гроза!» — очень обрадовался Эдуард Васильевич. Вот уже почти месяц стояла нестерпимая жара. Дождь был очень кстати.

— Черт знает, что такое! — сонно проворчала жена Ирина Борисовна, переворачиваясь на другой бок и тут же вновь засыпая.

«Эту уже ничего не волнует», — непрязненно подумал о жене Эдуард Васильевич и был этим несколько озадачен. В последнее время с ним положительно что-то происходит, накопилась внутри желчь какая-то, жжет, не дает покоя. Вот и жена стала все больше раздражать. А вообще-то женой Ириной он был вполне доволен. Двадцать лет прожили они без скандалов и нервотрепки, сына вон какого вырастили. Нормально. Любовь? А при чем тут любовь? Главное, чтобы в семье было согласие. Верно? О любви этой слишком много говорят, но никто её в глаза не видел, не знает, что это такое.

Эдуард Васильевич попытался вновь уснуть, но безуспешно. Он осторожно встал, нашарил на прикроватной тумбочке сигареты, зажигалку, накинул махровый халат, вышел на лоджию, закурил. Смотрел в окно лоджии на разбушевавшуюся стихию, а перед глазами промельнула вся жизнь. Сорок пять, а будто и не жил вовсе. Правда. Из этих воспоминаний самый значительный кусок занимает детство. А дальше… Дальше и вспомнить нечего. После окончания школы хотел было поступить в летное училище, но не прошел медицинскую комиссию. Пошел работать на завод. Потом служба на Тихоокеанском флоте. И снова завод. Там он и познакомился с Ириной, работавшей раздатчицей в инструменталке. Она ему нравилась. У неё улыбка была хорошая. Но малоразговорчивый, стеснительный парень никогда бы не сделал шага к их сближению. Это сделала Ирина, неожиданно предложившая пойти в кино. Они стали встречаться, а через пару месяцев поженились. Осенью оба поступили на вечерние факультеты в институты: он — в Юридический, она — в Торговый. После окончания он был принят на работу в прокуратуру.

И вот, уже семнадцать без малого лет работал Эдуард Васильевич Калюжный в Новосибирской транспортной прокуратуре в должности старшего помошника прокурора и работой своей был не то, чтобы доволен, но она его вполне устраивала. Конечно, в его годы он бы мог добиться большего. Но так уж получилось. Для успешной карьеры необходимо быть либо очень пробивным, либо уметь предвидеть и предупредить желание начальства. Ни тем, ни другим качеством он не обладал. По молодости все стеснялся заявить о себе — боялся, что могут не правильно понять, а потом, когда стукнуло сорок, стал бесперспективным, как говорится, вышел в тираж. Он был той самой серой лошадкой, тянущий основной воз черновой работы. Да нет, он не жаловался. Нормально. Работа, как работа. А карьера? На кой она ему. Чем выше должность, тем больше отвественность. Нужно ему это? То-то и оно. А получает он чуть меньше прокурора.

Непосредственным начальником Калюжного была заместитель прокурора Татьяничева Маргарита Львовна, весьма эмансипированная и экспансивная сорокалетняя особа, сверх меры деловая и жутко энергичная. Из всех мнений она уважала только свое, а потому не терпела возражений, сразу начинала покрываться красными пятнами и кричать, что ей невозможно работать, когда кругом такие бездари и недоучки. Своим подчиненным она откровенно помыкала, а в дурном настроении издевательски называла рохлей. Эдуард Васильевич не придавал этому значения. За семнадцать лет он пережил многих начальников. Татьяничева была не худшей. Эта хоть сама работала, как ломовая лошадь. А были и откровенные бездельники, норовившие переложить всю работу на Калюжного. И потом, начальство не выбирают. Верно?

Единственным, кого искренне любил Эдуард Васильевич был сын Анатолий. При воспоминании о сыне, Калюжный почувствовал, как потеплело у него внутри. Экий парень вымахал, любо, дорого смотреть. И ростом удался, и внешностью, да и умом Бог не обидел. После окончания школы сын решил пойти по стопам отца, и поступил в Томский университет на юридический факультет. Но через пару лет его планы изменились. Перевелся на вечернее отделение, вместе с бывшими школьными друзьями Сергеем Поповым и Игорем Вахрушевым организовали торговую фирму, взяв ссуду в банке. Эдуард Васильевич опасался, что при нынешней конкуренции у ребят ничего не получится, но, к счастью, оказался не прав. Через год фирма стала приносить ощутимый доход. Анатолий смог даже купить двухкомнатную квартиру. Женился.

Эдурд Васильевич почувствовал, что основательно продрог и, решив принять ванну, вернулся в квартиру.

Не успел он появиться на работе, как к нему в кабинет зашла Татьяничева с какими-то бумагами в руках.

— Здравствуй, Эдуард Васильевич! — привествовала она своего подчиненного, загадочно улыбаясь.

— Здравствуйте, Маргарита Львовна! — ответил Калюжный, настораживаясь, так как по опыту знал, что подобная улыбка заместителя прокурора ничего хорошего ему не сулит.

— Ты где был вчера после обеда?

— На Инской. Проверял полноту регистрации заявлений и сообщений. Я ведь вам говорил.

— Ах, да. Извини, запамятовала. Как настроение?

— Нормальное. А что?

— Хочешь, я тебе его испорчу? — Татьяничева рассмеялась, будто портить настроение Калюжному доставляло ей истинное удовольствие. — Вот полюбуйся! — И выложила перед Эдуардом Васильевичем жалобу Ксении Петровны Устиновой на имя генерального прокурора на незаконный, по её мнению, отказ в возбуждении уголовного дела по факту обнаружения трупа её мужа Устинова Геннадия Федоровича,

Сердце Калюжного упало. Страшно захотелось уйти немедленно в отпуск. «Ну сколько же можно?!» — с тоской подумал он. Бывают такие жалобы, что лучше расследовать десять уголовных дел. Всю душу вымотают. Честно. Эта жалоба именно такая. В верхнем углу заявления Устиновой Западно-Сибирским транспортным прокурором было написано: «Тов. Грещуку А.П. Самым тщательным образом проверить доводы заявительницы. Представить заключение в установленный срок. Жалоба на контроле в Генеральной прокуратуре».

И Павел Иванович понял, что с этой жалобой он ещё хлебнет лиха. Точно. Устинова вбила себе в голову, что её мужа непременно убили, и разубедить её нет никакой возможности. Она напрочь отвергала факты и доводы, а верила лишь своей интуиции, как она говорила: «Мне сердце подсказывает». Это уже клиника. А там где клиника, бесполезно призывать логику и здравый смысл.