Страница 4 из 14
Вокруг стола стояло несколько человек с заискивающими улыбками на лицах.
— Дай им! — сказал Кострыгин, подмигивая рыжему толстому еврею.
— С удовольствием! Вам сколько?
— Пятнадцать рублей!
— И мне, пожалуйста!
— И мне!
К нему протянулось несколько рук. Он брал золотые монеты и раздавал торопливо и радостно.
— Попрошу тридцать рублей… до завтра, — хрипло произнес сухой, как щепка, отставной корнет в выцветшей синей куртке.
— Ну, и довольно! — властно произнес Кострыгин, — человек, шампанского и счет!..
Трое лакеев, почтительно согнувшись, стояли в ожидании и теперь быстро метнулись исполнить приказание.
Кострыгин положил пухлую руку на локоть Виталина и дружеским тоном проговорил:
— Тебе, Федя, как говорится пофартунило. А почему? Потому что я тебя сюда привез! Ведь правда? Сам бы не поехал?
— Да я и не знал, — смеясь ответил Виталин.
— Совершенно верно! Так ты, Федя, мне помоги, дружок. Одолжи три сотни… на недельку!
— Сделай милость! — поспешно ответил Виталин и отсчитал ему триста рублей.
Три тысячи рублей! Он никогда не имел сразу более двухсот рублей и теперь эта сумма казалась ему миллионом.
— Вот друг! — с чувством произнес Кострыгин, небрежно опуская в карман деньги. — А теперь выпьем и домой!
— Домой! Домой! — оживленно повторил Виталин и его охватило нетерпение поскорее увидеть жену и поразить ее и рассказом, и деньгами.
— Да, я домой! Ты уж один! — повторил он, наскоро выпивая стакан вина, и вскочил с места.
— Стой! А твой адрес? Завтра будешь?
Но Виталин уже торопливо шел к выходу.
Кострыгин добродушно махнул рукой, сел поудобнее и стал медленно пить вино.
— Кто это? — спросил его шепотом юркий брюнет, садясь за столик.
Кострыгин усмехнулся.
— Пижон! В первый раз! Совсем с ума сошел. Художник Виталин.
— Тс… — сказал подходя к столу толстый армянин, — все равно все деньги назад принесет.
— Ну, это как! — серьезно ответил брюнет, — везло ему непостижимо. Насквозь!
Подле столика образовалась группа и все расспрашивали Кострыгина о его приятеле.
— Ты его притащи сюда! — заключил беседу высокий брюнет с физиономией бандита.
— Сам вернется! — смеясь ответил Кострыгин и встал от стола.
— Да, и везло! — задумчиво проговорил брюнет и, сосчитав свои деньги, снова направился в игорную залу.
VIII
Гони не жалея! — говорил Виталин извощику и мчался по пустым улицам в глухую улицу Петербургской стороны, радостно думая, как обрадует свою Наташу.
Три, четыре часа тому назад он был полон отчаянья с последним рублем, а теперь — богач!
— Гони, братец! — повторял он извощику, подъезжая к Ружейной улице.
Извощик свернул с Каменноостровского проспекта; потянулись заборы, за которыми торчали опушенные снегом деревья, темные домики с закрытыми ставнями.
Виталин перегнулся в санях.
— Направо! У фонаря! Стой! — закричал он, выскочив из саней, и, сунув извощику два целковых, вошел в калитку.
Сердце его колотилось от волнения; он шел по темным сеням, ощупывая свои карманы, полные денег.
— Отвори! Это я! — крикнул он, когда на его стук послышался опрос заспавшейся кухарки.
Дверь обитая рогожей с шуршанием открылась. Виталин вошел в тесную кухню, слабо освещенную лампадкой; кухарка скрылась за пестрой занавеской.
— Это ты? — послышался тревожный оклик жены.
— Я, Наташа! — громко ответил Виталин, сбрасывая галоши. Потом, вбежав в первую темную комнату, он быстро сбросил пальто и шапку и вошел в спальную.
Узкая маленькая комната была занята столом, стулом и двумя кроватями.
В маленькой кроватке у стены спал четырехлетний сын Виталиных, на другой — проснувшаяся Наталья Семеновна, приподнявшись с подушек, зажигала свечу.
— Где ты был так долго? Я жда… — начала она, но он тотчас перебил ее восклицанием:
— Мы спасены! Мы разбогатели! Понимаешь, богачи! — и нагнувшись порывисто обнял ее.
Она испуганно освободилась из его объятий:
— Что случилось? Скажи толком!
— Мы богаты! Смотри! — и он стал торопливо освобождать свои карманы, выбрасывая деньги на одеяло.
Сотенные, по пятьдесят рублей, по двадцать пять, трехрублевые и целый дождь золотых монет.
— Вот смотри! Еще! Еще! Тысячи! — говорил задыхаясь Виталин, а жена его словно окаменела. Рубашка спустилась и обнажила плечо и грудь, распущенные волосы свисли на лицо, одна рука лежала на подушке, а другая на одеяле и теперь скрылась, засыпанная золотыми монетами.
Наконец, она очнулась, отбросила сбившиеся волосы, оправила рубашку, потрогала рукою деньги и тихо спросила:
— Откуда?
— Ах, это прямо сказка! — ответил он, взмахнув руками.
— Папа! — раздался голос из кроватки.
— Проснулся, Сашурка! — Виталин взял несколько монет и бросил их в постель сына: — играй! У папы много их. — Он встал, поцеловал сына и снова сел на кровать.
— Откуда же? — повторила жена, пересыпая из руки в руку золотые монеты.
— Говорю, сказка! Выиграл!! — Он сбросил пиджак, жилетку и сапоги и стал рассказывать по порядку историю вечера от встречи с старым товарищем.
Ей казалось, что она слушает сказку. Она видела карточную игру, у них собирались приятели мужа и играли в стуколку. Проигрывали и выигрывали по восьми, по десяти рублей, но чтобы можно было выиграть столько, она и не думала и теперь с недоверием взглянула на мужа.
— Неужели это правда, Федя? — спросила она и голос ее дрожал от радости и страха.
Он засмеялся.
— Что же, я украл их что ли? Ах, глупая! Подожди, я еще и еще выиграю!
— Сколько же тут? — и голос ее понизился до шепота.
— Тысячи три! Было три, да я раздал. На нас хватит! — ответил он и, нервно рассмеявшись, снова обнял жену.
Она приникла к его плечу и замерла. Через минуту они очнулись.
— Спрячь деньги-то, — деловым тоном сказал он, — пока хоть под подушку!
Она торопливо стала собирать золото и бумажки и совать их под подушку.
— Еще рассыплятся, — подумала она вслух и, сдернув со стены полотенце, переложила деньги в него, завязала узлом и сунула узел за подушку у стенки.
Виталин разделся, лег подле жены, погасил свечу и сказал:
— Ну, спать теперь!
Но спать они не могли. Нервы были слишком напряжены, ум возбужден — и они, лежа друг подле друга, стали распределять эти деньги.
— Завтра уж ты сама сходи к приставу и заплати эти поганые 80 рублей, — сказал он.
— Понятно, прежде всего! Вот удивится-то! — и она засмеялась.
— За квартиру и в лавочку; Лизавете тоже…
— Всем, всем!..
— А потом, знаешь что я решил, Наташа? — он повернулся к ней: — бросим эту дыру, найдем хорошенькую квартирку, обставим ее и я тогда примусь за картину. Знаешь, за ту!.. Сон!.. Теперь это можно. Одну тысячу истратим, на другую — проживем месяцев шесть, а там и — картина! А?
— Понятно, это можно! — Она тоже обернулась к нему лицом и заговорила с оживлением: — спальная, гостиная, столовая и мастерская. Четыре комнаты! А как обставим их! Вот Чирковы удивятся-то! И Евгения Львовна тоже. Вчера пришла, жалела, жалела нас! Даже противно! А потом сплетничать стала… Мы не скажем, Федя, что выиграли?
— Понятно, — быстро ответил он, — кому дело? Получил заказ, наследство…
— А обставим красиво, красиво… Я, Федя, еще себе платье сделаю.
— И платье, и шубу. Все! И Сашку оденем…
— Как куклу! О, милый!.. — Она горячо поцеловала его. Он счастливо засмеялся.
— То ли будет еще! Если бы ты знала, как мне везло…
Черт радовался, выскользнув из клуба.
«Ну, веревку заплел», ухмыляясь, подумал он, «займусь с ним денька три и — баста!»
И он отправился до зари сделать еще две, три мелких пакости.
В эту ночь от одного почтенного господина сбежала жена; сгорело от поджога застрахованное имущество; застрелился юноша и был убит швейцар французского посольства.
В сутолоке жизни все эти явления считаются обычными и даже заносятся досужими людьми в графы статистических таблиц, а между тем эту статистику ворочают и так, и этак черти, которые толкаются между нами, как цыгане на лошадиной ярмарке.