Найду и удержу

— Потрясающе, — сказал он. — Я записал на видео и готов показать.

— Как здорово! — закричала она. — Ох, простите за горячность. Покажите!

— В котором часу? — спросил он.

— Вы можете даже сегодня? — Варино сердце упало, потом дернулось вверх. Она сказала себе, что причина в одном — она страстно хочет увидеть бал. Но на самом деле она хочет увидеть его. Больше всего на свете. Это Варя поняла в Москве окончательно.

Казалось, то, что с ней творится, — наваждение. Едва ли не в каждом мужчине ей мерещился Ястребов. Кто-то одет в похожую черную куртку, у кого-то точно такая шапочка, надвинутая на глаза. Серая шапочка с отворотами — на серые глаза.

А когда на встрече с земляками ее взяли под руку, она уже открыла рот, чтобы выпалить: «Александр Алексеевич...»

— Я могу сегодня, — услышала она и вздрогнула от голоса в трубке.

— Приходите в музей к шести, — сказала Варя.

— Хорошо. Я буду.

Варя открыла платяной шкаф, собираясь повесить вещи, которые брала с собой. Она увидела свое бальное платье — с каким старанием она его шила! Перед отъездом надела, покрутилась у зеркала и едва не расплакалась от досады — он не увидит ее на балу в этом платье.

А теперь, разглядывая его снова, Варя подумала, что, может быть, и не так уж плохо, что она не была в нем на балу. Слишком уж оно похоже на свадебное. Только фаты не хватает...

— Фа-ты? — насмешливо произнесла она вслух. — Это, дорогая, мимо...

В музее остались только сторож и они. Тишина, которую больше всего Варя любила, наконец наступила. Она вообще-то не могла пожаловаться, что ее одолевают голоса экскурсантов. Пока еще их не водят по отделу родной природы. Но все остальные залы то и дело вспыхивают воплями школьников. Они приходят классами. До Вари доносятся голоса сотрудников, которые объясняют им события давно ушедшего времени.

Варе нравилось чувствовать себя безраздельной хозяйкой флигеля, которая принимает приятного ей гостя. Неужели почти той, насмешливо спросила она себя, для которой этот домик построил богатый купец? Его любовницей?

Ястребов ничуть не походил на купца, он был другой породы. Она наблюдала, как он вставляет кассету в щель видеомагнитофона. Она смотрела на его длинные пальцы со следами порезов и удивлялась. Эти руки как будто не от его тела — они похожи на руки мастерового человека. Ну да, вспомнила она, вот что значит, когда о ком-то говорят, что он все делает своими руками.

— Выключим свет? — тихо спросил Ястребов.

— Да, — быстро сказала Варя.

— Тогда нам покажется, что мы слились с экраном, — чуть насмешливо бросил он.

Бальная музыка, бальные платья с низким декольте... В них почти не узнать давно знакомых людей. Вон дама из администрации, которая звонила ей насчет награды для Скурихина. Сам пивовар с лоснящимся от удовольствия лицом. Ястребов, его... жена, в форме.

— Были все гусары? — спросила Варя, словно выстраивая шаткий мостик через поток, угрожавший ее утопить.

— Да. И все наши ученики. Отличные танцоры. Ваш дедушка, Варя, тонкий человек. Он заманил к себе на курс самых музыкальных студентов. Посмотрите, как они танцуют.

Молодые пары в мазурке, потом в котильоне.

— А... костюмы?

— Из драмтеатра. Смотрите, вы увидите самих артистов. Они тоже быстро схватывают, — похвалил он.

Камера переместилась в фойе, там проходила лотерея.

— Неужели? — удивилась Варя. — Вы все-таки провели ее?

— Конечно, — сказал Ястребов. — Видите, моя жена принимает коробку пива от Серафима Федоровича.

— Вот это да!

— Вы любите пиво? — спросил он.

— Терпеть не могу.

Даже в темноте он угадал, что ее лицо сморщилось, и рассмеялся.

— А Серафима Федоровича?

— Как и пиво, — вырвалось у нее.

— Ого! Такое сильное чувство?

Варя засмеялась:

— Простите, я уж слишком... — Она подумала, что в ее безудержной откровенности виновата темнота.

— А мне показалось, что он хорошо относится к музею, фонду и к вам.

Варя пожала плечами:

— Я говорю о себе. Он был студентом Родиона Степановича. Я давно его знаю.

— Понятно.

— Ох, — выдохнула она, и ей показалось, что в легких не осталось воздуха. — Стоп, стоп! — прохрипела она.

Ястребов остановил кадр. Если бы в комнате было светло, она бы увидела победоносную улыбку мужчины, который приготовился удивить женщину. И он ее удивил.

— Как это может быть? — спросила она. На ее лицо падал свет от экрана, глаза блестели в темноте.

— Я удивил вас? — Он упивался своей победой.

— В общем, да...

— Я где работаю, Варвара Николаевна?

— Понимаю. Смонтировать можно все, но откуда... взялась я?

— Камера снимала вас.

— Когда?

— На уроке бального танца камера работала. Мы записывали, чтобы показать потом...

— Но вы мне не показывали, — перебила его Варя.

— Вы уехали. Остальные видели. Себя и свои ошибки. Научить танцевать или бегать по всем правилам гораздо проще, если не объяснять человеку ошибки словами, а показать, как он выглядит со стороны.

— Боже мой. Да, действительно, это мое платье. Это я. Я приходила в нем на танцы. Мое выпускное. Я сшила его перед школьным балом.

— Оно вам очень идет, — сказал он и спросил: — Продолжим?

— Конечно.

Кассета крутилась дальше. Но Варя едва видела то, на что смотрела. Она чувствовала сильную, горячую энергию, которая исходила от мужчины, скрытого темнотой комнаты, заливалась краской, глядя на себя на экране.

А что, она неплохо танцует, наконец признала Варя.

«Брось, тебя волнует не это, — одернула она себя. — Ты смотришь, как ты выглядишь. Ты выглядишь замечательно, особенно когда не сводишь с него глаз».

Варя покраснела. Она что, на самом деле смотрела на него вот так, когда он учил ее вальсу? Никогда бы не подумала.

Наконец пленка остановилась. Экран покрылся свинцовой рябью.

— Ну вот и все, — сказал Ястребов.