Саваоф

Следователи уже давно догадались, что эта очевидность липовая, но остановиться, видимо, не могут. Чтобы примерно понять их логику, попробуйте укусить собственный локоть: это занятие способно сильно увлечь, поскольку локоть действительно очень близко. Я как-то пробовала, провозилась минут пять, — мне все казалось, что плечо чуть-чуть изогнется и я буду первым человеком на земле, которому удалось это сделать.

Главный в команде — Гергиев — тоже увлекся не на шутку. И его тоже можно понять: четверо подозреваемых — это даже не круг, это крохотный отрезок. Наверное, начиная расследование, он мысленно примерял форму полковника. На нашей корпорации много полицейских сделали карьеру, а ведь у них бывало и сорок подозреваемых, и четыре тысячи... Бедный! Мог ли он представить, что у каждого из четверых, как у дракона в бою, повырастают дополнительные головы?

За звуконепроницаемой перегородкой, в моем так называемом кабинете поселился сложнейший прибор со множеством щупальцев — эдакий гигантский кальмар, достойный соперник нам, четырем драконам. Детектор лжи новейшего поколения... Думали, его принесут и унесут, что тут сложного, но он прописался, наверное, навсегда. Иногда мне кажется, что это и будет его кабинет — его, главного нашего начальника на всю оставшуюся жизнь.

Сама процедура довольно смешная: нам надевают датчики на пальцы, пластиковую шапку на голову и задают разные вопросы. «Изменяли ли вы мужу?» — вот что спросила у меня ассистентка на последнем сеансе. Я ответила отрицательно, и мне было очень неловко, что это так. Гергиев еле заметно усмехнулся. Наверное, я показалась ему невыносимо скучной в этот момент. Могу представить, сколько женщин у него самого.

— Любите ли вы шоколад?

— Да.

— Хотите ли быть очень богатой и не работать?

— А вы?

— Будьте серьезной, пожалуйста. Уж в вашем-то положении...

— В каком моем положении?

Ассистентка беспомощно оглядывается на следователя — он снова усмехается, с любопытством глядя на меня.

— Итак, вы хотите быть богатой и не работать?

— Хочу.

— Есть ли у вас деньги на то, чтобы завести ребенка?

— Нет.

— Вы мечтаете о детях?

— Нет.

— Прибор показывает высокий уровень напряжения, — торжествующе говорит ассистентка. — И выброс адреналина значительный. Вы говорите неправду?

— Хочу ли я детей? — мечтательно повторяю я. — Откуда мне знать? Уж такой я уродилась: без ярко выраженного материнского инстинкта. Мне надо сильно подумать, прежде чем решиться на то, чтобы десять лет вытирать кому-то сопли. Это ведь, наверное, неприятно — чужие сопли?.. Может, высокий уровень напряжения происходит от мыслей о соплях?

Гергиев не выдерживает и начинает ухмыляться во весь рот. Ассистентка очень недовольна. Кажется, она в него влюблена. Точнее он, видимо, переспал с ней пару раз, а потом бросил.

— Я это записываю как утверждение с большой вероятностью неправды, — говорит она.

Гергиев, довольный, кивает.

— Кого из ваших сотрудников вы считаете способным на кражу?

Ох, какой тяжелый вопрос! Второй подозреваемый после меня — Горик. Улики против него почти такие же убедительные. На третьем месте — Борис. Инна чиста... Кому я не поврежу своим ответом?

— Кого я считаю способным? Может быть, Инну?

— Высокий уровень напряжения... — замечает Гергиев. — Опять мысли о соплях?

Тут мне, конечно, стыдно — я солгала. Инну я подозреваю в последнюю очередь. Она богатая женщина, ей незачем...

— Вы крали эти деньги?

— Нет (и никаких соплей — графики на экране ровны и лазоревы).

— Вы действительно называли пароли вашим друзьям?

— Да.

— Очень высокий уровень напряжения!

— Вы продолжаете утверждать, что на вашей пленке были изменены некоторые слова?

Я думаю о Елене, вижу ее хитрое лицо, когда она таинственно намекала на нечто, известное только ей.

— Да. Некоторые слова были изменены.

От любопытства Гергиев вытягивает шею, ему интересно, что происходит на экране. А происходит всегда одно и тоже: никакого напряжения, никакого адреналина при этих словах.

Разумеется, все эти графики — не улики и не алиби. Дело так усложнилось, так разветвилось вовсе не из-за них.

...Все началось месяц назад, когда мне вживили под кожу чип. Я заподозрила в нем камеру и решила не рисковать, не стала просить Алехана, чтобы он изменил запись. Я до сих пор не знаю, камера у меня под кожей или нет, но оказалось, что мой страх привел к куда более выгодным для меня последствиям, чем могла бы привести наглость.

Придя домой, я рассказала Алехану про кражу. Вначале он радостно кивал головой, но потом постепенно въехал. При слове «чип» он вообще побелел. Я сказала: только четыре человека должны были знать пароли, понимаешь?

— Понимаю, — испуганно кивнул он.

— Не знаю, совпадение это или нет, но я ведь проболталась именно о паролях на этот месяц. Правда, это были близкие люди, правильно? Разве я могла подозревать...

— Что?

— Ну, когда мы ругались в тот день... Ведь перед этим мы говорили о паролях. Помнишь?

— Да, это помню.

— И я, выпив коктейль... как он назывался?

— Бабекка.

— Да, бабекка, как я опьянела, ужас какой-то! Так вот я думаю: неужели это моя болтовня сподвигла кого-то из них на эту кражу?

Алехан сидит и хлопает глазами.

— И вот что странно, Алехан, — быстро-быстро говорю я, чтобы не дать ему опомниться, — ведь потом эта запись была изменена! Елена это заметила! Но она покончила с собой. И теперь у меня нет доказательств, что я называла пароли! А ведь украсть деньги мог даже Микис, у него достаточно знаний для такой операции, про Антона я уж молчу!.. Алехан, если мы не подтвердим, что я называла пароли, меня посадят на сорок лет, а наше имущество конфискуют. Вот.

Я наконец, выдыхаю. Он молчит, глядя в пол. Кажется, понял.

— Значит, на диске были изменены твои слова о паролях? — спрашивает он. Не очень умный вопрос, но это лучше, чем «Ты с ума сошла, что ли? Я прекрасно помню, о чем мы говорили тогда! Не называла ты никаких паролей! Ты сказала, что это строго секретная информация».

— Увы! Но этого не доказать...

— А если Микис и Марианна скажут, что этого не было?

— Как они могут это сказать?! — Я изумленно таращу глаза, стараясь не переигрывать. Как бы он не подумал, что я рехнулась.

— Ну... если?

— Что ж. Тогда их слово против нашего... Видишь, Алехан, моя судьба в твоих руках. Ты всегда об этом мечтал, не так ли?

Больше на эту тему нами не было сказано ни слова. А то, что он был задумчив и молчалив — что ж, такой вот мне муж попался, молчун. Попробуйте-ка докажите обратное...

Интересно, что Гергиев, пришедший к нам на следующее утро с каким-то мрачным сопровождающим, тоже был необычно молчалив. Он сел перед телевизором, не говоря ни слова, Алехан включил «Саваофа», на экране появилась комната со столиком, креслами, бильярдом, над бильярдом склонился Микис, у окна встал Антон, снова заговорили о неудавшейся краже, покойная Елена лениво спросила: «И охота вам считать чужие деньги?», и когда я, по моему собственному утверждению, должна была назвать пароли, я их не назвала. Я попросила остановить запись и объяснила Гергиеву, что она была кем-то изменена, что мы заметили это, когда все вместе смотрели программу несколько дней назад. Это нас страшно удивило, но мы не успели выяснить, кто это сделал — столько событий навалилось на следующий день.

Гергиев вопросительно посмотрел на моего мужа и Алехан сказал: «Да».

— Почему же вы вчера говорили, что имеется запись?

— Я боялась. И я хотела, чтобы вы меня все-таки выслушали... А вы бы не стали, если бы знали, что никакой записи нет.

Я думала, он разорется, но он только вздохнул и попросил снова включить прибор.

Мы досмотрели все до конца. Я смотрела очень внимательно: теперь меня интересовало, что же заметила Елена. Из-за всех этих бурных событий, связанных с ее смертью и кражей денег из корпорации, у меня даже не было времени выяснить, о какой фразе шла речь на самом деле.