Страница 5 из 21
– Давно это?
– Дней десять уже. Стали искать их– метров за триста от опушки нашли, вот там. – Васюков взглядом указал на стену, где висел автомат. – Снасиловали их и убили. Обмундирование забрали и документы.
– Кто же убил?
– А кто знает… После приехали энкэвэдэ с Лиды. Пограничники. На трех машинах, с собаками. Осматривали лес, перестрелка была – будто нашли когото и побили. Опять же, говорят, ктото на мине подорвался. Но точно не знаю: проческу, значит, от нас начали, а больше не приходили. Должно, так лесом на Каменку и вышли.
– Это было, говорите, с неделю назад. А вот в последние дни, вчера или позавчера,вы здесь незнакомых людей не встречали?.Военнослужащих… не видели? Я почему спрашиваю, – пояснил капитан, – кроме меня, посланы еще три группы квартирьеров. Так если мы для постоя одни и те же деревни присмотрим или хутора, ерунда ведь получится.
– Понятно… Нет, насчет квартир последние дни не обращались… А видеть двух командиров вчера видел. Мусить, и с вашей части, – неуверенно заметил Васюков. – Но ко мне они не приходили.
– А где вы их видели, в деревне?
– Нет. Я вчера тут спор улаживал. Тесинского и Семашко. Изза межи разодрались. Пошли, значит, на поле, вот сюда.– Васюков рукой показал за спину.– Обмерили все,столб зарыли. Ну, и после дела, как водится, хлебсоль: бимбера бутылку распили. Сидим у копешек, закусываем. И вижу, от леса идут двое. Командиры. Мусить, и с вашей части.
– Когда это было, в котором часу?
– Вечером. Перед заходом. Часов в восемь, должно…
– А какие они из себя? Как выглядят?
– Обыкновенно. Один постарше вроде и поплотнее. Он, впереди шел. А другой – худой, моложе, видать, этот подлиньше.
– Тот, что постарше, смуглый такой, носастый?! Это же Лещенко! – обрадованно сказал Алехин, называя первую пришедшую на ум фамилию. – Капитан! В хромовых сапогах и в кителе. У него еще фуражка с матерчатым козырьком.
– Там метров двести, ежли не больше. Разве звание разберешь? Но только в пилотках они оба и в гимнастерках. Это точно.
– Может, Ткачев и Журба?– словно размышляя вслух, проговорил Алехин. – Они что же, из леса вышли? А вещи у них с собой какиенибудь были?
– Когда я увидел, они шли от леса. А были они там или нет – не знаю. И вещей не видел. У одного, должно, плащпалатка в руке, а у другого… вроде совсем ничего…
– А эти, Тесинский и Семашко, их видели? Может, они лучше разглядели?
– Нет. У меня глаз дальний. Ежли я не увидел, а тето и подавно. Это точно.
Они поговорили еще минут десять; Алехин понемногу уяснил большинство интересовавших его вопросов и соображал: ехать ли отсюда прямо в Каменку или заглянуть по дороге на хутора, расположенные вдоль леса.
Васюков, под конец разговорясь, доверительно рассказал о знакомом мужике, имеющем «аппарат», и, озорновато улыбаясь, предложил:
– Ежли придется вам здесь стоять– съездим к нему обязательно! У него первачок – дух прихватывает!
У Алехина, к самогону весьма равнодушного, лицо приняло то радостно оживленное выражение, какое появляется у любителей алкоголя, как только запахнет выпивкой. Сдерживаясь, чтобы не переиграть, он опустил глаза и согласно сказал:
– Уж если стоять здесь будем– сообразим. Непременно!
Он поднялся, чтобы уходить,– в это мгновение груда тряпья на печи зашевелилась. Посмотрев недоуменно, Алехин насторожился. Васюков с помощью костылей подскочил к печке, потянулся как мог и, сунув руку в тряпье, вытащил оттуда и быстро поставил на пол мальчонку примерно двух с половиной лет, беловолосого, в стиранойперестираной рубашонке.
– Сынишка, – пояснил он.
Выглядывая изза ноги отца и потирая кулачком ясные голубоватые глазенки, ребенок несколько секунд рассматривал незнакомого военного и вдруг улыбнулся.
– Как тебя зовут? – ласково и весело спросил Алехин.
– Палтизан! – бойко ответил малыш.
Васюков, улыбаясь, переступил в сторону. И только тут Алехин заметил, что у мальчика нет левой руки: из короткого рукава рубашонки выглядывала необычно маленькая багровая культя.
Алехин был несентиментален и за войну перевидел всякое. И все же ему сделалось не по себе при виде этого крошечного калеки, с такой подкупающей улыбкой смотревшего ему в глаза. И, не удержавшись, он проговорил:
– Как же это, а?
– В отряде был. В Налибоках зажали нас – осколком мины задело, – вздохнул Васюков. – Ну, умываться! – велел он сынишке.
Мальчуган проворно шмыгнул за перегородку.
– А жена где? – поинтересовался Алехин.
– Ушла. – Переставив костыли, Васюков повернулся спиной к Алехину и шагнул за перегородку. – В город сбежала. С фершалом…
Опираясь на костыль и наклонясь, он лил воду из кружки, а малыш, стоя над оббитым эмалированным тазиком, старательно и торопясь тер чумазую мордаху ладошкой.
Алехин в душе выругал себя– о жене спрашивать не следовало. Ответив, Васюков замолчал, замкнулся, и лицо у него стало угрюмое.
Умывшись, мальчик поспешно утерся тем самым полотенцем, каким отец вытирал скамью для Алехина, и проворно натянул маленькие, запачканные зеленью трусики.
Его отец тем временем молча и не глядя на Алехина отрезал краюшку хлеба, сунул ее в цепкую ручонку сына и, сняв со стены автомат, повесил себе на грудь.
Алехин вышел первым и уже ступал по росистой траве, когда, услышав сзади сдавленный стон, стремительно обернулся. Васюков, стиснув зубы и закрыв глаза, стоял, прислонясь к косяку двери. Бисеринки пота проступили на его нездоровобледном лице. Ребенок, справлявший у самого порога малую нужду, замер и, задрав головку, испуганно, не подетски озабоченными глазами смотрел на отца.
– Что с вами? – бросился к Васюкову Алехин.
– Ничего…– приоткрыв глаза, прошептал Васюков.– Рана… открылась… Уж третий день… Должно, кость наружу выходит… Мозжит, мочи нет. А тут задел костылем – аж в глазах потемнело…
– Вам необходимо в госпиталь! – с решимостью заявил Алехин, соображая, как это лучше устроить. – Насчет машины я позабочусь, вас сегодня же отвезут в Лиду!
– Нет, нельзя, – покачал головой Васюков и, зажав костыль под мышкой, поправил автомат.
– Вы что, за ребенка боитесь– оставить не с кем?
– Нет… А в госпиталь не могу!– Морщась от боли, Васюков переставил костыли и двинулся, выбрасывая вперед ногу и подпрыгивая на каждом шагу. – Сельсовет оставить нельзя.
– Почему?– Алехин, проворно открыв калитку, пропустил Васюкова вперед.– У вас заместитель есть?
– В армию забрали… Никого нет… Секретарь– девчонка. Несмышленая… Никак нельзя. Понимаете– не могу!– Опираясь на костыли, Васюков стал посреди улицы и, оглянувшись, вполголоса сказал: – Банды объявились. Третьего дня пришли в Соломенцы человек сорок. Председателя сельсовета убили, и дочь, и жену. А печать забрали…
О бандах Алехин знал, но о случае в Соломенцах не слышал. А деревня эта была неподалеку, и Алехин подумал, что в лесу, где будут вестись поиски, можно напороться не только на мины или на мелкую группу, но и на банду – запросто.
– Как же мне в госпиталь?– продолжал Васюков. – Да я здесь как на посту! Одинодинешенек – и печать передать некому. За мной вся веска смотрит. Лягу в госпиталь, а подумают: струсил, сбежал! Неет! Не могу… Я здесь – советская власть, понимаете?
– Понимаю. Я только думаю: ну а в случае чего – что вы сможете?
– Все!– убежденно сказал Васюков, и лицо его сделалось злым.– Партейный я – живым не дамся!
Их нагнали две женщины, босые, в платочках, и, сказав обычное: «День добрый», пошли в стороне, несколько поотстав, – очевидно, им нужен был председатель, но говорить с ним при Алехине они не хотели или же не решались.
Близ проулка Алехин простился с Васюковым, причем тот попытался улыбнуться и тихонько, вроде виновато или огорченно сказал:
– И какой же я председатель: образования – три класса. А никуда не денешься – другого нету!
Отойдя шагов тридцать, Алехин оглянулся– подпрыгивая на костылях, Васюков двигался посреди улицы, на ходу разговаривая с женщинами. Позади него, силясь не отстать, бежал малыш с краюшкой, зажатой в руке.