Молчание сонного пригорода

Я поднял глаза и увидел, что Джейн отделилась от группы. Я едва успел подойти к ней, как мисс Хардин, циркулировавшая по классу, словно хозяйка дома среди гостей, встретилась с нами взглядом.

— У вас есть минутка? — спросила она. — Может быть, пройдем вперед?

Обменявшись тревожными взглядами, мы двинулись по проходу, как семейная пара. Мы встали рядом с учительским столом, как бы в ожидании выговора.

Она помолчала, подыскивая верные слова.

— Я хочу поговорить об Алексе.

Джейн кивнула за нас обоих.

— Как его дела?

— О, Алекс очень умненький мальчик. — Мисс Хардин улыбнулась еще шире. — Уверена, что вы это знаете. Ему хорошо удаются и языки, и математика. Еще он очень живой. Этой осенью он подавал такие надежды, — улыбка стала чуть уже, — но в последнее время стал какой-то сам не свой.

Джейн наклонила голову:

— Что вы имеете в виду?

— Ну, он часто ведет себя вызывающе…

— Вы хотите сказать, он хулиганит? — Джейн сразу же поняла свою ошибку: это было все равно что сказать «он калека» или «умственно отсталый».

— Скажем, у него появились причуды. Он то хнычет, что ему не нравится обед, то жалуется, что ему загораживают обзор. Он спорит по всякому поводу, а иногда кидает вещи на пол. — Мисс Хардин кашлянула. — К тому же он часто куксится. Как бы уходит в себя.

— Хм, — сказал я.

— Правда? — сказала Джейн.

— Иногда он даже пытается спрятаться. — Мисс Хардин показала на место между компьютером и последним шкафчиком. — Обычно он сидит там, но дважды без спросу выходил из класса.

«Ремень по нему плачет». Кто это сказал? Сногз? Мартин? Как поступают в «Халдоме» с руководящими сотрудниками, которые прогуливают работу?

Джейн сделала озабоченное лицо:

— Как по-вашему, что мы должны сделать?

— Ну что ж. — Мисс Хардин наклонилась вперед. — Такой вопрос всегда трудно задавать, но все ли у вас хорошо в семье?

Мы с Джейн мельком переглянулись.

— По-моему, да… — ответил я. Психиатр высказал взвешенное мнение.

— Хорошо, значит, это может быть просто такой период. — Ее учительская улыбка растянулась до прежних размеров. — Знаете, как правило, он очень забавный ребенок.

Еще несколько фраз, в том числе похвала читательским способностям Алекса, и нас отпустили. Мы еще немного покрутились, осмотрели книжные полки. Особенно трогательным я нашел «Одинокого кролика».

Бедные мы, бедный Алекс. «В последнее время он сам не свой? — услышал я бурчание Сногза. — А чей же?» Я опять посмотрел на открытку Алекса, которую успел помять, нервно сжав руку. Я перевернул ее и вдруг заметил, что на оборотной стороне тоже что-то написано. В левом углу малюсенькими буквами, практически налезавшими друг на друга, был маленький заголовок «Что мне не нравится дома». А под ним два слова: ссоры и споры. Когда я показал это Джейн, она так посмотрела на меня, как будто ее ударили. А я чувствовал себя как человек, который оказался прав, но жалеет, что не ошибся. Похоже, мы таки получили то, за чем пришли.

По дороге домой за рулем сидел я, и мы оба довольно долго молчали. У меня было такое чувство, что мы едем по туннелю. Наконец Джейн тихо сказала:

— Нам нужно быть внимательнее.

«Нам» — это хорошее начало.

— Да уж.

«А раньше мы не могли об этом подумать?» — съязвил Мартин, но я был намерен оставаться славным парнем.

— По крайней мере, он не провалил математику. Интересно, что сказали другим родителям.

Дух соперничества в Джейн одержал верх. Она фыркнула.

— Скорее всего, мисс Хардин не очень довольна Лили. Уайлин сказала мне, что в последнее время она хули… то есть что в последнее время она вела себя вызывающе. Написала несмываемым маркером телефонные номера магазина через целую книжную полку.

— А что Райза? — неуклюжая девочка с жиденькими косичками. Каждый раз, когда я отвозил Алекса в парк Дэвис, мы видели ее там с матерью, Райза пыталась долететь до неба, яростно раскачиваясь на качелях.

— Кажется, у нее проблемы с учебой. — Джейн помолчала, как будто собираясь изречь какой-то неожиданный вывод. — Ее родители разводятся.

— Хм. — Я подумал о том, как рос в Уайт-Плейнз и как воспитывали Джейн в Норуоке. — Гены или окружение? Мы тоже были такие? — Я протянул руку в темноте и взял Джейн за плечо. — Скажи, это не ты висела вниз головой на турнике и всем показывала свои трусики?

— Может быть. А это не ты на меня наябедничал?

— Нет, — соврал я, — я подглядывал в бинокль.

На самом деле в возрасте шести лет я действительно видел девочку постарше себя за таким занятием. Ее звали Мэри Бет, и про нее говорили, что она малость не в себе, но кажется, это ее нисколько не напрягало. Я был в некотором роде оскорблен увиденным и всем о нем рассказал, хотя оно же меня и взволновало. И до сих пор волновало. Слава богу, Джейн не страдает излишней скромностью.

А потом мы приехали домой. Было уже десятый час, но Алекс еще не ложился. Они со Стеффи смотрели японский мультфильм по мультипликационному каналу. Огромный киборг уничтожал мегаполис лучами из глаз. Мы вчетвером посмотрели, как плавятся окна небоскреба и стекают по стенам здания, словно слезы. Потом началась реклама печенья, и я выключил телевизор.

— Пора спать, — объявил я, прежде чем кто-нибудь успел возразить.

— Он хорошо себя вел? — с надеждой спросила Джейн.

— Ой, да. Он вдруг чего-то раскапризничался, и я дала ему еще порцию десерта. Без проблем, да, Алекс? — Она пощекотала ему живот, я знал, что это ему не нравится. И все-таки он не стал ворчать — может, потому, что был просто рад, что на него обратили внимание. Казалось, он не больно-то счастлив нас видеть.

Стеффи была уже достаточно взрослая, чтобы водить машину, но только не ночью, поэтому я имел честь ее отвезти. Она жила в Хаймедоу — районе Фэрчестера, где дома походили на пакеты из-под молока, потому что никто не переделал их в типовые симпатичные домики. Она сидела на пассажирском сиденье, и от нее доносился слабый запах перечной мяты и пачулей — новое поколение заново открыло для себя Индию. Ее длинная белая рука лежала на спинке моего сиденья, страстно и по-свойски обнимая его, но я решил, что она просто привыкла так сидеть в машине. В любом случае, у Стеффи был панкующий друг по имени Чед, и пирсинга на нем было гораздо больше, чем на ней.

Когда мы выехали на ее улицу, я увидел, что большинство почтовых ящиков свернуты набок и помяты. Пара ящиков загибалась вверх, как будто принимая почту с небес. Праздник панков в Фэрчестере? Наверное, какие-нибудь старшеклассники хотели самовыразиться. Жалкие попытки ограниченного пригородного вандализма. Я свернул в квартал, где жила Стеффи.

— Кажется, здесь? — Второй или третий справа пакет молока, тот, возле которого стоял совершенно нетронутый почтовый ящик в виде акулы, а извилистая дорожка вела к передней двери, хотя там всего-то было идти полтора метра.

— Ага. Знаете что, мистер Эйслер? — Стеффи наклонилась ко мне, ее губы находились в нескольких сантиметрах от меня. На миг я подумал, что ошибся и сейчас она меня поцелует на прощание.

— Нет, а что?

Спокойно.

— Алекс — самый умный ребенок, с которым мне приходилось сидеть. Но я не знаю, что-то в последнее время с ним творится.

— Вот как? — типичное междометие психиатра. Если бы мы были в моем кабинете, то я бы сидел со сложенными руками и чуть нахмуренным лбом. В машине мне пришлось удовольствоваться тем, что я облокотился на руль.

— Да, сегодня он сказал одну очень странную вещь.

— Правда?

— Он сказал мне, что вы ему не родители.

— А?

— Ага. Он сказал, что его настоящие мама и папа — цыгане.

Ага. Одетые в лохмотья, стоящие у обочины, бедные, но скромные и все же экзотичные — и безумно любящие своего отпрыска. То, что Фрейд называл семейным романом: стойкое убеждение, что тупицы, с которыми ты проводишь детство, никак не могут быть твоими родственниками. Только в данном случае Алекс захотел себе родителей, которые не так много думают о самих себе и меньше спорят.