Дело профессора Заслонова

— Однажды был такой у нас случай, — решил рассказать я ему историю из практики агентства. — Наш журналист получил пачку фотографий, компрометирующих жену одного городского политика, да вы его, наверное, знаете…

Профессор опять прервал меня. Его явно не интересовали поучительные истории.

— Я понимаю, — сказал он, — что всякая работа стоит денег. И готов оплатить вашему агентству счет, скажем, на сумму десять тысяч долларов. Дайте мне ваши реквизиты.

Я молча написал на бумажке номер нашего счета. Что сказать профессору, я не знал, поскольку названная им сумма явно не соответствовала объему предполагаемой работы.

— Это не единственное задание, — тут же сказал мне профессор. — Просто я хочу, чтобы вы все делали качественно и с учетом перспективы.

— Какие задания последуют в дальнейшем?

— У меня много конкурентов и недоброжелателей. Я не хочу связываться с бандитами. И хотел бы все делать совершенно легально. Мне понадобится рекламная кампания в прессе. Кроме того, за мной следят. Я хотел бы узнать — кто?

Неожиданно рядом с нашим столиком оказался немолодой мужчина в старом коротком пальто. Я подумал, как же такого пустили в приличное заведение. Он схватил профессора за лацканы дорого пиджака и стал тихо тянуть на себя. Профессор, как я уже говорил, был в теле, и сил у нападавшего явно не хватало на то, чтобы сдвинуть его с места. Профессор, что меня несколько удивило, не стал кричать: «Помогите, убивают!». Он даже не сопротивлялся. А молча ждал, когда официанты отцепят от него мужчину и выведут его из зала.

— Вы знаете этого человека? — спросил я профессора.

— Да. Это священник. Он спятил и считает, что я виноват в том, что Христа распяли. Хотя никакого отношения к евреям я не имею.

На этом мы расстались. Я пообещал, что уже завтра утром заеду к нему домой и предоставлю отчет о том, что удалось узнать о компромате в прессе.

3

Работа на профессора показалась мне исключительно легкой. Я заехал в агентство. Запах там стоял уже не тот, что утром. Дядя Володя возился с какой-то трубой. Лида, опершись о любимую швабру, с которой она не расставалась уже лет двадцать, беседовала с Валей Горностаевой о разных проявлениях геноцида русского народа. Горностаевой я сухо кивнул, поскольку беседовать с ней даже о геноциде мне совершенно не хотелось. Несмотря на достаточно яркую внешность, она, пожалуй, единственный человек в агентстве, с которым я не хочу работать. Она демонстративно не выполняет требования к личному составу, которые я вывесил в каждом кабинете. Например, курит в неположенных местах. Более того, она категорически не желает пользоваться пепельницами и постоянно, как бы по рассеянности, стряхивает пепел на пол.

Я попросил Марину Борисовну, заведующую нашим архивно-аналитическим отделом, найти мне публикации с компроматом на профессора.

Пока надо было разобраться с проблемой закупки бумаги для агентства. Собственно, проблемой была не закупка бумаги — тут как раз никакой проблемы не было, иди в магазин и покупай сколько хочешь, — а разумные объемы этой закупки. Поскольку агентство в целом и каждый его сотрудник в отдельности готовы ежедневно расходовать бумагу в абсолютно неимоверных количествах. При этом все они утверждают, что для их ручек и их принтеров подходит бумага только особой плотности и качества.

За день агентство готово сожрать и две, и три, и даже пять пачек бумаги. При том, что на выходе продукции у наших журналистов как минимум в десять раз меньше. Куда они девают остальные листочки — совершенная загадка. Я уже неоднократно ставил перед Обнорским вопрос о необходимости ограничить потребности агентства в бумаге, поскольку скоро все наши доходы будут уходить только на бумагу. Шеф в конце концов сказал, чтобы я самостоятельно решил эту проблему.

Проблема решалась просто — я быстро написал инструкцию, в соответствии с которой каждому отделу на неделю будет выдаваться одна пачка «хорошей» бумаги для распечаток и одна пачка «плохой» для заметок. Если не хватит — пусть покупают из зарплаты.

Марина Борисовна уже нашла статьи, в которых ругался мой профессор. Публикации были очень похожи. Там сначала говорилось о заказниках, заповедниках и национальном достоянии. Потом о том, что есть некая фирма «Техлесимпорт», которая это национальное достояние ни в грош не ставит. Затем о том, что директор этого «Техлесимпорта» В. В. Заслонов отказался чего-то там прокомментировать корреспонденту и даже прямо нахамил ему, нарушив при этом пару статей закона о печати. Под конец делались намеки на подозрительную связь моего профессора, то есть Заслонова, с кем-то из чиновников из областной администрации. Статьи были подписаны неким И. Ивановым, что сразу говорило о том, что сделаны они на заказ, автором, решившим скрыть свою настоящую фамилию.

Я в очередной раз удивился щедрости профессора — пусть даже потенциальной. Зачем платить деньги за то, что и так видно. А из напечатанного видно, что у фирмы «Техлесимпорт» есть конкуренты. Какие — сам профессор Заслонов наверняка знает. И эти конкуренты решили немного напакостить профессору и его бизнесу.

Тем не менее для отчета надо было узнать кое-что поподробнее. Я позвонил Михаилу Коровину, ответственному секретарю той газеты, в которой я когда-то работал и которая напечатала столь разоблачительный материал о разбазаривании российского леса.

— Миша, мы тут занимаемся расследованиями в области лесозаготовок. А у вас как раз замечательный материал вышел на эту тему. Не подскажешь, кто его готовил?

Коровин сказал, что у них в редакции никто лесом, к сожалению, не занимается, а публикацию подготовило рекламное агентство «МикС». «МикС» было достаточно известным агентством. Периодически ходили слухи, что оно принадлежит «тамбовцам». Потом говорили — «казанцам». В общем, было понятно, что оно готово работать со всеми, кто дает деньги. Оставалось только выяснить, кто именно заплатил «МикСу» в этот раз.

Но с руководителями «МикСа» отношения у меня были плохие, и звонить я туда не стал. Решил, что пока профессору хватит и имеющейся информации. Вот когда заплатит — займемся его делом плотнее.

4

Утром я поехал к профессору. Он жил на Юго-Западе в одном из недавно построенных домов.

Профессор лежал на земле возле своего дома. Я узнал его по седой пряди и позвонил в «скорую». Крови на теле видно не было. Скорее всего, он упал из приоткрытого окна на седьмом этаже, где находилась его квартира.

Ко мне из подъезда вышла старушка.

— Вы не видели, что с ним случилось? — спросил я ее.

— Да упал он из окошка. Минут десять назад.

— А чего ж в милицию не позвонили?

— Так у меня ж телефона нет.

— А видели кого-нибудь тут недавно?

— Да машина долго стояла, а потом уехала.

— Какая машина-то?

— Да черная.

— А еще что видели: выходил кто, входил?

— Вроде женщина какая-то выходила. А может, это и вчера было.

«Скорая» и милиция приехали практически одновременно. Врачи убедились, что профессор мертв. А за меня взялся старший лейтенант.

— Да, — сказал я чистую правду, — была назначена деловая встреча. Приехал — а тут труп.

Мы поднялись в квартиру на седьмом этаже. Она была закрыта изнутри. Замок был цел. Потом дверь взломали, и мы вошли внутрь. В квартире царила какая-то нереальная чистота. В прихожей, кроме двух пар мужских ботинок, никакой другой обуви я не заметил. В шкафу висели вчерашний профессорский костюм и светлый летний пиджачок.

— Похоже, он здесь жил один, — сказал старший лейтенант.

— Похоже, он здесь вообще не жил, — ответил я.

Окно было приоткрыто. Чтобы установить контакт с милиционером, я решил рассказать ему какой-нибудь забавный случай

— У меня был знакомый, — сказал я, — который упал в детстве из окна. С тех пор он классно говорит по-английски. Даже не как англичанин, а как шотландец. Но по всем остальным предметам он получал только двойки. Он всегда говорил, что жалеет только о том, что не запомнил, каким именно боком он стукнулся при падении. Он считан, что если бы запомнил, то смог бы писать потом научные работы и получить какое-нибудь звание. Может, даже Нобелевскую премию.