Страница 17 из 54
Не всем картинам была уготована такая судьба, как «Весёлым ребятам» и «Чапаеву». Но справедливости ради нужно сказать, что критиковались в основном действительно не самые сильные фильмы. Вот, например, ещё одна выдержка из записок Бориса Шумяцкого о реакции Сталина на снятый в СССР фильм эмигрировавшего из Германии театрального режиссера Эрвина Пискатора «Восстание рыбаков».
Сталин: Кто ставит такие нудные, мрачные картины, как «Восстание рыбаков», кто их принимает?
Шумяцкий указывает, что постановка была начата ещё с 1931 года и преследовала цель использовать огромную театральную культуру крупнейшего европейского режиссёра.
Сталин: Дело не в этом, а во влиянии на зрителя. Картина беспросветно мрачна, нарочито холодна. Зачем такие фильмы, кого они трогают, кто будет их смотреть, для кого их делают? К тому же, говорят, на неё истрачены непомерные суммы советских денег и даже валюты. <…> Какой дурак мог её хвалить, хотя уже по одному тому, что она нудна, скучна, перепевает какие-то старые мотивы. Да вообще, надо перестать пичкать зрителя старыми темами, хотя и неплохими, как памятники прошлой культуры вроде «Грозы».
Закончилось все это для немецкого режиссёра печально. Он не получил ни обещанного ему журнала на немецком языке, ни немецкого театра, ни возможности снять антифашистскую картину. Вопрос о нём ставился в 1935 году на Оргбюро ЦК, но потом был снят Ежовым и Андреевым. Но добраться до режиссёра по-серьёзному Ежову не удалось, – в 1936 году тот отбыл во Францию, а затем в США.
Или ещё одна выдержка из записей Бориса Шумяцкого – о просмотре фильма-оперетты «Гармонь».
– Со второго ролика и до конца И. В. стал выражать неудовольствие рядом сцен. Особенно резко критиковал переигрывание путём внешней «весельчинки» и длиннот.
Сталин: Второй раз смотреть её не пойдём.
Жданов: Какой тут второй раз, когда в первый едва доглядели. Картина отчаянно примитивна, и отсюда всякая фальшь сильно выглядывает.
Каганович: Эх, били мы, били на ЦК кинематографистов. Видно, недостаточно.
Шумяцкий: Видно, одного битья недостаточно. На нём одном таких новых и труднейших жанров не поднимешь.
Слова Бориса Шумяцкого оказались пророческими. В том числе и для него самого. После поездки для ознакомления с опытом кинодела в США он замышлял создание «Советского Голливуда» в Крыму и слишком часто говорил об отставании нашего кинематографа, его материальной базы, плохом качестве плёнки и пр. Одним из последних опубликованных документов Шумяцкого является его записка Молотову 4 января 1938 года о кинофикации Большого Кремлёвского дворца, в которой он говорит о том, что «неиспользование импортной звукозаписывающей аппаратуры не должно быть допущено» и о покупке американской аппаратуры стоимостью около 340 тысяч рублей.
Безусловно, Шумяцкий прекрасно понимал и шаткость, и опасность своего положения. Ведь когда ещё несколько лет назад Сталин с соратниками смеялись над репликами одного из создателей «Весёлых ребят» сценариста Николая Эрдмана, тот уже отбывал срок в лагере под Енисейском. И его имя из титров фильма тоже уже исчезло. Табличка с фамилией Шумяцкого была снята с его кабинета 8 января 1938 года. Через несколько месяцев он был арестован и приговорён к высшей мере наказания «за попытку организовать в просмотровом кинозале в Кремле террористический акт против товарища Сталина». 29 июля 1938 года приговор привели в исполнение.
Маршруты советской киномузы крайне причудливы. Место расстрелянного Шумяцкого во главе Комитета по делам кинематографии занял начальник управления НКВД по Воронежской области Семён Дукельский, который целый год искал в ведомстве «врагов народа». По воспоминаниям людей, имевших в то время отношение к советскому кино, это был человек фантастической глупости и некомпетентности. Единственным его «кинематографическим опытом» была работа в молодости тапёром – музыкантом, сопровождавшим игрой на пианино немые фильмы. Судя по воспоминаниям кинематографистов, ему принадлежал проект реорганизации кинопроизводства, по которому все режиссёры и все сценаристы перенумеровывались от № 1 до № 100. Производство фильмов по замыслу Дукельского должно было происходить по следующему принципу: режиссёр № 1 ставит сценарий сценариста № 1; режиссёр № 2 – сценариста № 2, № 5 – № 5, и так далее до сотни. С таким пониманием искусства он продержался на своём посту год. В 1939 году получил орден Ленина и ушёл на повышение – наркомом Военно-морского флота. Во время войны был уполномоченным ГКО на оборонных заводах в Челябинской области, а закончил карьеру заместителем министра юстиции.
В 1939 году фильмы Сталину начал показывать Иван Григорьевич Большаков, бывший до этого управляющим делами Совнаркома. Поначалу называя «кинематографию» «кимографией», был очередной мишенью острых на язык киношников, но удерживался на своём посту 14 лет. И остался жив, стал кандидатом наук и союзным министром!
Рассказывают, что он никогда, даже на прямой вопрос самого Сталина, не отвечал прямо, не давал свою оценку фильма. В этой феноменальной способности почти всегда умолчать по поводу, «хороша кинокартина или нет» Большаков превзошёл даже сталинских соратников из Политбюро, которые до вынесения вердикта Вождём изворачивались как могли. Ибо осознавали характер последствий в случае расхождения с его оценкой.
Большаков как-то сам про себя сказал: «Я всего лишь извозчик, перевозящий коробки с кинолентами». В результате он не только продержался до кончины Сталина, но и стал в конце концов первым заместителем министра культуры, дожив до преклонного возраста (умер в 1980 году в возрасте 77 лет).
Перед началом Великой Отечественной войны еженедельные просмотры в кремлёвском кинозале не прекращались. Известно, что 12 июня 1941 года Сталин вместе с членами Политбюро смотрел фильм «Максим Горький». А потом пришло время других фильмов. В кинозале демонстрировали военную кинохронику, в том числе и снятый по инициативе Сталина фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», который позднее был выпущен гигантским для тех лет тиражом – 800 копий! Скорее всего, именно в отношении этой картины Сталин бросил известную фразу: «Один хороший фильм стоит несколько дивизий».
Фронтовые киносборники, художественные и документальные фильмы о войне просматривались членами Политбюро и приглашёнными обычно раз в неделю. И продолжалось это до 1946 года. Странное дело, но тогда Сталин, с одной стороны, принял решение о создании Министерства кинематографии, что, несомненно, повышало статус ведомства, а с другой – резко сократил финансирование отрасли. В 1946 году было снято 22 картины, в 1948 – 18, в 1951 – только 9. В кремлёвском кинотеатре, где демонстрация зарубежных картин до войны была редкостью, стали вовсю показывать «трофейные» фильмы – захваченные в архивах Германии немецкие, американские, английские картины. Они же, кстати, заполнили вакуум, образовавшийся из-за падения отечественного кинопроизводства в кинотеатрах.
Любопытны воспоминания Анастаса Микояна, неоднократно принимавшего участие в кремлёвских просмотрах. И воспоминания не собственно о фильме, а о реакции Сталина на его сюжет.
– Сталин очень любил смотреть кинокартины, особенно трофейные. Их тогда было много. Как-то Большаков, бывший тогда министром кинематографии, предложил показать картину английского производства. Название её не помню, но сюжет запомнил хорошо. В этой картине один моряк, полубандит-полупатриот, преданный королеве, берётся организовать поход в Индию и другие страны, обещая привезти для королевы золото, алмазы. И вот он усиленно набирает команду таких же бандитов. Среди них было 9 или 10 близких соратников, с которыми он совершил этот поход и возвратился с богатством в Лондон. Но он не захотел делить славу со своими соратниками и решил с ними расправиться. У него в несгораемом шкафу стояли фигурки всех его сотоварищей. И если ему удавалось уничтожить кого-то из них, он доставал соответствующую фигурку и выбрасывал её. Так он по очереди расправился со всеми своими соратниками и все фигурки выбросил. Это была ужасная картина! Такое поведение даже в бандитском мире, наверное, считалось бы аморальным. В этом мире ведь своя мораль есть – товарища своего не выдавай и т. д. А здесь отсутствие даже бандитской морали, не говоря уже о человеческой. А Сталин восхищался: «Молодец, как он здорово это сделал!» Эту картину он три или четыре раза смотрел. На второй или третий раз после показа этой картины, когда нас Сталин вызвал к себе, я стал говорить, что это бесчеловечная картина и т. д., конечно, не в прямой полемике со Сталиным, а с другими. Мы говорили между собой и удивлялись, как Сталин может восхищаться таким фильмом. По существу же, здесь он находил некоторое оправдание тому, что он делал сам в 1937–1938 годах – так я, конечно, думаю. И это у меня вызывало ещё большее возмущение.