Страница 36 из 56
Эмили смотрела на нее с холодком в желудке.
— Что ты имеешь в виду? — потребовала она. — Объясни, что ты имеешь в виду!
Шарлотта оставалась совершенно спокойной.
— Я имею в виду, что если ты позволишь своим страхам проявляться именно теперь или позволишь Джорджу думать, что не доверяешь ему, то тебе никогда не удастся восстановить то, что ты разрушишь, вне зависимости от того, как сильно ты будешь жалеть об этом впоследствии или насколько банальным это окажется, когда ты узнаешь правду. И тебе стоило бы подготовиться к тому, что мы можем никогда не узнать, кто убил Фанни. Не все преступления раскрываются.
Эмили резко уселась на стул. Было ужасно думать, что они могут никогда не узнать, кто убийца, что все они на Парагон-уок могут провести остаток жизни, глядя друг на друга и сомневаясь друг в друге. Каждое проявление близости, каждый тихий вечер, каждый простой разговор, каждое предложение дружбы или помощи будут омрачены темным пятном неуверенности, внезапной мыслью: «А может ли быть, что это он убил Фанни?» или «А знает ли она об этом?..»
— Они должны найти его, — настаивала Эмили, отказываясь слышать о чем-то ином. — Кто-то же будет знать, если убийца действительно один из нас. Жена, брат, друг найдут правду!
— Не обязательно. — Шарлотта глядела на сестру, чуть покачивая головой. — Если его личность осталась тайной до сих пор, почему так не может остаться навсегда? Может быть, кто-то и знает о нем правду, но он ни перед кем не признается в этом — может быть, даже перед самим собой. Мы не всегда говорим о вещах, которые не желаем признавать.
— Изнасилование? — Эмили с недоверием выдохнула это слово. — Почему, ради бога, любая женщина защищает мужчину, который…
Лицо Шарлотты напряглось.
— Много разных причин, — ответила она. — Кто захочет поверить в то, что их муж или брат — насильник и убийца? Если женщина хочет оградить себя от правды, она просто закрывает на это глаза. Или убеждает себя в том, что такого никогда больше не случится, или что это была не его вина. Ты сама видишь: половина Парагон-уок уже убедила себя в том, что Фанни была абсолютно потерянной девушкой, что она сама накликала на себя, что она заслужила такую судьбу…
— Довольно! — Эмили повысила голос и сердито посмотрела на Шарлотту. — Ты не единственная, кто режет правду-матку! Ты так самодовольна, что я просто заболеваю от тебя! Пусть у нас есть время и деньги, и одеваемся мы хорошо, а вы на ваших грязных узких улочках вынуждены работать по двадцать четыре часа, — мы здесь, на Парагон-уок, не большие лицемеры, чем вы! Вы тоже знакомы и с ложью, и со стремлением к выгоде…
Шарлотта резко побледнела. Эмили мгновенно пожалела о своих словах. Ей захотелось протянуть к ней руки, обнять ее, но она не смела сделать это. Эмили испуганно смотрела на сестру. Шарлотта была единственным человеком, с кем она могла говорить открыто, чья любовь не вызывала сомнений, с кем она могла делить тайные страхи и желания, которые живут в каждом женском сердце.
— Шарлотта?
Та стояла тихо.
— Шарлотта? — попыталась она снова. — Я не хотела…
— Я знаю, — очень тихо сказала Шарлотта. — Ты хочешь знать правду о Джордже — и боишься ее.
Время остановилось. Несколько ледяных секунд Эмили не решалась говорить. Затем она задала вопрос, который должна была задать:
— Ты знаешь? Томас говорил тебе?
Шарлотта никогда не умела лгать. Даже с возрастом она не была способна обмануть Эмили, чей острый, практичный взгляд всегда замечал ее колебания и нерешительность перед лицом лжи.
— Ты знаешь, — напирала Эмили. — Скажи мне.
Шарлотта нахмурилась.
— Это все уже в прошлом.
— Скажи мне, — повторила Эмили.
— Не будет ли лучше, если…
Эмили ждала. Они обе знали, что правда, какой бы та ни была, лучше, чем утомительные метания от страха к надежде, чем тщетные попытки обмануть себя, чем давать волю своему воображению.
— Это была Селена? — спросила она.
— Да.
Теперь, когда Эмили узнала, ей стало гораздо легче. Возможно, она и догадывалась об этом раньше, но отказывалась признаться себе. Было ли это все, чего боялся Джордж? Как глупо. Как это глупо. Она легко прекратила бы эту связь. Она бы стерла с лица Селены ее самодовольную улыбочку. Эмили еще не решила, стоит ли сказать Джорджу, что она все знает. Она даже подумала, не позволить ли ему продолжать беспокоиться, не дать ли страху как следует вжиться в его сердце, чтобы он никогда не смог избавиться от него? Может быть, она никогда не скажет ему, что ей все известно…
Шарлотта смотрела на Эмили с беспокойством, наблюдая за ее реакцией.
— Спасибо, — спокойно, даже весело сказала Эмили. — Теперь я знаю, что мне делать.
— Эмили…
— Не беспокойся. — Она протянула руку и очень мягко коснулась Шарлотты. — Я не буду ссориться с ним. Фактически я совсем ничего не буду делать. Пока.
Тем временем Питт продолжал свои расспросы на Парагон-уок. Форбс раскопал интересные сведения о Диггори Нэше. Эта новая информация удивила Питта, и теперь он злился на себя за то, что позволил своему предубеждению против Диггори сформировать такое мнение о нем. Глядя на внешнюю привлекательность, комфорт и благополучие существования на Парагон-уок, Томас начал полагать, что, поскольку все эти люди жили одинаково — приезжали в Лондон на светский сезон, посещали одни и те же клубы и балы, и тому подобное, — все они были одинаковыми внутри под их одинаково модной одеждой и под маской их одинаково благовоспитанных манер.
Диггори Нэш был заядлым игроком с большими деньгами, которые не зарабатывал сам. Он был щедр и флиртовал почти с каждой приятной и доступной женщиной. Питт устыдился и своего поспешного заключения о нем, когда Форбс рассказал ему, что Диггори субсидировал строительство приюта для бездомных женщин. Только бог знает, сколько беременных служанок каждый год лишаются хорошей работы. Они бродяжничают на улицах, прося милостыню, и заканчивают в работных домах и борделях. Поразительно, что именно Диггори Нэш дал посильную защиту многим из них… Может, это было следствием угрызений совести? Или просто жалостью? Чем?
В любом случае, ожидая Джессамин в комнате для утренних занятий, Питт испытывал чувство замешательства. Она не могла знать, какие темные мысли бродили у него в голове до встречи с ней, — но он-то знал, и этого было достаточно, чтобы сковать его обычно свободный язык. Не облегчало участь Томаса и то, что, вполне возможно, Джессамин не была в курсе всех дел Диггори.
Когда она вошла, Питт снова был поражен тем, каким мощным воздействием на людей обладала ее красота. Не просто цвет лица или симметричность бровей и щек; было что-то неосязаемое в округлости ее губ, в меняющейся яркости ее голубых глаз, в хрупкости ее шеи. Неудивительно, что она добивалась того, чего хотела, зная наверняка, что получит желаемое. И неудивительно, что Селена никогда не спорила с ней, всегда подчиняясь этой яркой женщине. До того, как Джессамин заговорила с Томасом, в его голове мелькнула мысль, сумела бы Шарлотта поставить ее на место, если бы между ними произошел какой-нибудь конфликт… если, например, Шарлотта тоже захотела бы завлечь Аларика. Любил ли кто-нибудь француза по-настоящему или он был просто спортивным трофеем, символом победы?
— Доброе утро, инспектор, — холодно сказала Джессамин. Она была одета в летний бледно-зеленый наряд и выглядела свежей и цветущей, как нарцисс. — Я не могу придумать, чем еще вам помочь. Но если есть нечто, о чем вы пока не спросили, я, конечно, попытаюсь вам ответить.
— Спасибо, мэм. — Томас подождал, пока она села, затем тоже сел, свесив, как обычно, по краям стула длинные фалды своего пиджака. — Я должен сказать вам, что мы еще не нашли никаких следов Фулберта.
Ее лицо слегка напряглось — совсем слегка, — и она опустила свой взгляд на руки.
— Надо полагать, что не нашли. В противном случае вы сказали бы нам об этом. Но вы не могли прийти только за тем, чтобы сообщить о ходе следствия, не так ли?