Страница 53 из 64
— Так ты сын Алевтины Тимофеевны Чуждой? — удивился скоропалительной догадке Черепов.
— Да, — сознался пионер и смущенно потупился, словно его мать была героиней или кинозвездой.
— А я пойду отдыхать, набираться сил к схватке, — решил детектив.
— Сам дойдешь? — спросил Павлик. — Может, костыль тебе принести?
— Не впервой, — ответил детектив и сердечно попрощался с рукой юного друга.
Но, проковыляв километр, или чуть больше-меньше (он не считал, хотя должен был по инструкции), Черепов понял, что после дневных передряг вряд ли доберется на своих двоих, а не свалится в кусты на обочине. К тому же он потерял тапочек Чернилова, а где — не заметил, задумавшись о постороннем. «Господи, опомни меня, сам я уже не в силах!» — попросил детектив и посмотрел на сновавшие такси с вожделением, достал бумажник и долго разглядывал радужные купюры. «Как можно тратить такие красивые картинки без крайней необходимости? Не расстанусь с ними никогда!» — решил он и оставшийся путь пропрыгал на одной ноге, обутой в уцелевший тапочек. «Куплю Чернилову новые, белые», — утешал он себя в потере…
В холле привычно пробавлялась бездельем Чуждая. Недолго думая (да и времени думать не было), детектив подмигнул ей и вызвал лифт кнопкой, раздумывая в ожидании, зачем подмигнул заговорщически и почему Чуждая не ответила взаимностью. Неожиданно двери разошлись, из лифта выскочил чудной Чеймберс — трезвый и с перекошенным от страха (ненависти? зависти? дурости?) лицом. Черепов по-лошадиному прянул в сторону, очищая путь разъяренному фантасту, хотя успел подумать, что успел бы, изловчившись, в прыжке вывернуть Чеймберсу руку и задать пару нескромных вопросов на засыпку. Но пока он размышлял в сторонке, фантаст порвал какие-то бумаги в клочья и убежал в непонятном направлении, постреливая молниями в волосах. Детектив собрал за Чеймберсом мусор, как уборщица, фотографию которой только что обещали повесить на Доску почета, поднялся на пятый этаж и возле двери вспомнил, что, уходя на задание, не присыпал порог мучицей, а значит — наверняка упустил размер обуви того, кто попытался бы в отсутствие детектива тайком подобраться к секретам следствия с помощью отмычки или дубликата ключа. От удивления («Как я мог забыть?!»), злости на себя («Остолоп безответственный!») и удара кулаком в лоб («Вот тебе, халтурщик!») ослабевший после драк и врачей Черепов поскользнулся на зеркальном полу уцелевшим тапочком, рассыпал ценный мусор, брошенный Чеймберсом, и набил шишку с кулак возле правого уха. «Ну уж она мне вовсе ни к чему, — подумал Черепов. — Одно дело, когда бандиты уродуют и издеваются, тут еще можно стерпеть как-нибудь, но когда сам летишь на ровном месте — это форменная рассеянность. А я должен быть постоянно собранным, ждать выстрелов и нападений из-за всех углов». Прочитав себе короткую нотацию и вновь собрав клочки, Черепов поднялся, но так неудачно и бестолково, оперевшись на ногу в скользком тапочке, что опять не удержался, шлепнулся и набил шишку под левым ухом. Держась за уши и как бы не пуская боль в голову, детектив на коленях одолел расстояние до входной двери и без сил рухнул в номер, захлопнув дверь ногой…
Черепов не ведал, сколько времени и как провел он на полу, свернувшись калачом, но, видимо, много и бесполезно, так как сквозняк основательно потрудился над поясницей детектива. «Еще пару дней активного розыска, — подумал Черепов, — и бандиты от радости будут носить мне передачи в больницу. Надо спешить изо всех оставшихся сил».
Быстро наметав в голове извилинами оперативный план действий, Черепов, кряхтя и охая, открыл портфель и выудил из походной лаборатории два пузырька с соляной и азотной кислотой. Резиновые перчатки, обязательные техникой безопасности («Хорошо еще техникой, а не комитетом», — мрачно пошутил он и мрачно улыбнулся), Черепов забыл на работе. Но грустить и проклинать себя по такому поводу не было времени. Оставив графин без стакана и боясь нажечь дыр в ковре или на полировке неосторожным движением, так как руки от волнения плохо слушались, а плечи подпрыгивали от нетерпения, детектив перебрался в ванную комнату и без труда приготовил «царскую водку» — три объема соляной на один объем азотной кислоты. «Царская водка» понадобилась Черепову для эксперимента над серьгой, обнаруженной накануне в постели. Видимо, когда-то где-то какой-то царь проверял таким напитком крепость духа подданных, но времена поменялись, царь помер, и теперь вот криминалисты пользовались старыми рецептами в повседневной работе.
Черепов без сожаления уронил серьгу в стакан, понимая всю необходимость эксперимента, и, подперев щеку ладонью, сел на край ванны смотреть, что будет. Но ничего интересного моментально не произошло, даже пустячного взрыва, разметавшего бы все в ванной комнате и убившего детектива. Не зная, чем себя занять в ожидании какого-нибудь результата, и не имея в походной лаборатории других химических препаратов, Черепов побросал в стакан шерстинки из свитера Чудачкавы, а за ними — и носовой платок Чернилова. Шерстинки и платок не стали испытывать адское терпение следователя и мгновенно растворились. Все-таки действовала «царская водка»! Не подкачала! Черепов даже пальцами щелкнул от удовольствия, хотя серьга держалась из последних сил, морщилась, кукожилась, худела не по часам, а по минутам, выжимая из себя примеси, но держалась…
И тут Черепов краем уха услышал, как кто-то возится с дверным замком. Он хотел крикнуть: «Входите, незаперто!» — но, увлеченный опытом, затаился, как мышка, и даже свет погасил от страха. Между тем кто-то, навалившись плечом, и без телепатических подсказок детектива сообразил, что дверь открыта, бесшумно проник в номер и сразу прошмыгнул в комнату. Черепов досчитал до пятидесяти, загибая пальцы и давая преступнику возможность освоиться как дома, и выпрыгнул из ванной, готовый к схватке, щупая пистолет в привычном месте и вспоминая, что убрал его в задний карман брюк. Но пистолет не понадобился: возле кровати Черепова стояла безоружная и беззащитная с виду Ничайкина и трясла простыни.
— Вот это подарок! — завопил детектив, подкравшись, как барс, и схватил критикессу за бока.
— Я… я… просто заглянула, дверь меня пустила…
— Без стука, без приглашения, собственным ключом… — подсчитывал Черепов.
— Просто положить некуда, карманов нет.
— А зачем вам куда-то класть ключ от моего номера?
— Тут во всех номерах такие замки, что к ним любой ключ подходит и даже палец к некоторым.
— А что вы потеряли в моих простынях?
Ничайкина стушевалась и сникла, по розовой щеке поплыла черная слеза.
— Этого я вам никогда не скажу, хоть под пыткой.
— Немедленно признавайтесь в содеянном, — посоветовал Черепов, — и советский народ в лице советского самого гуманного суда немедленно вас простит так, как вы этого заслуживаете!
— Но в чем сознаваться? Посоветуйте!
— Лучше во всем сразу, даже в побочном.
— Нет, во всем я не могу: половину просто не помню — ту, что из девичьей жизни, — да и признание займет не один день.
— Тогда!.. — грозно начал Черепов, растопыривая руки, как символ справедливости.
Но Ничайкина перебила его:
— Да ведь я полюбила вас, дурачок вы мой недогадливый! Простите… — Она забросала лицо ладонями и ускакала в свой номер, вскидывая пунцовые коленки.
«Однако! Какой я хват! — подумал Черепов, оставшись наедине с мыслями, и любовно рассмотрел себя — изувеченного и покореженного — в зеркало. — Сейчас она мне все выложит как на духу, или я ничего не понимаю в женщинах, в которых любой дурак разберется, не то что следователь со стажем. Представлюсь, что взаимен в любви, и покорю без труда, как Чудачкава — Четвертинку Черного. Жаль только, что у Ничайкиной глаза цвета моего поноса, и долго я с ней не побеседую — живот не позволит», — решил детектив.
Но сразу же не понесся вдогонку, а заглянул в ванную и посмотрел на результат экспертизы. Результат оказался вполне положительным: серьга растворилась полностью. Следовательно, она была золотая. Что и требовалось доказать любым подручным способом. На то и «царская водка», чтобы растворять царские металлы без остатка. Проклиная судейскую бюрократию, Черепов тут же накатал акт экспертизы по форме, и, не решив ничего путного, как обойтись с раствором, спустил его в унитаз. «Ну-с, а теперь поболтаем с барышней!» — Черепов от удовольствия полюбовной схватки даже потер ладонь о ладонь и алчно постучал уцелевшими зубами…