Подкопы

Владимiръ Иванычъ.

О, полноте, Господь съ вами!

Марья Сергѣевна.

Нѣтъ, вы его не знаете! Онъ злецъ ужасный: я всѣ ночи теперь не буду спать и ожидать, что онъ ворвется ко мнѣ въ квартиру и убьетъ меня!

Владимiръ Иванычъ.

Если вы его ужъ такъ боитесь, такъ уѣзжайте куда нибудь на время изъ Петербурга, а записочку эту передайте мнѣ съ письмомъ отъ себя, въ которомъ опишите все, что мнѣ теперь говорили, и просите меня, чтобы я эту записку и самое письмо представилъ графу, какъ единственному въ этомъ случаѣ защитнику вашему.

Марья Сергѣевна.

Что-жъ графъ сдѣлаетъ ему за это?

Владимiръ Иванычъ.

О, графъ многое можетъ сдѣлать ему: вопервыхъ, видя изъ вашего письма, какъ безчестно этотъ человѣкъ поступилъ уже въ отношенiи одной женщины, онъ, конечно, не пожелаетъ выдать за него дочь, да и сама Ольга Петровна вѣроятно не рѣшится на это.

Марья Сергѣевна (понявъ).

Это такъ!.. Да!..

Владимiръ Иванычъ.

А по случаю трехсотъ тысячъ и записки, которую Алексѣй Николаичъ писалъ къ вамъ объ нихъ, графъ, полагаю, посовѣтуетъ ему жениться на васъ, такъ какъ вы владѣете весьма серьезною его тайною.

Марья Сергѣевна.

Ахъ, я очень бы этого желала, потому что я до сихъ поръ ужасно еще люблю его, да и привыкла къ нему – сами посудите!

Владимiръ Иванычъ.

Вѣроятно такъ это и будетъ, и мы мѣсяца черезъ три назовемъ васъ «madame Андашевскою».

Марья Сергѣевна.

Благодарю васъ за ваше доброе желанiе.

Владимiръ Иванычъ.

Записочку эту вы позволите, значитъ, мнѣ взять съ собою! (кладетъ записку себѣ въ карманъ). А письмецо отъ себя, какъ я вамъ говорилъ, вы потомъ пришлете!

Марья Сергѣевна.

Непремѣнно пришлю! Только я хоть и больна теперь, но завтра же уѣду изъ Петербурга – я ужасно боюсь здѣсь оставаться!

Владимiръ Иванычъ.

Это какъ вамъ угодно!.. Конечно, если ѣхать, такъ чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше! Главное, не забудьте письмецо-то ко мнѣ написать и прислать!

Марья Сергѣевна.

Никакъ не забуду!

(Владимiръ Иванычъ цалуетъ у нея руку, а она его въ лобъ, и затѣмъ Вуландъ уходитъ).

Явленiе XI

Марья Сергѣевна (оставшись одна и видимо повѣрившая всѣмъ словамъ Вуланда).

Какъ только я сдѣлаюсь женою Алексѣя Николаича, такъ непремѣнно стану покровительствовать Вуланду!.. Онъ и жена его такое участiе показали мнѣ въ теперешнемъ моемъ непрiятномъ положенiи, что, ей Богу, рѣдко встрѣтишь подобное отъ самыхъ близкихъ родныхъ!

(Занавѣсъ опускается).

Конецъ втораго дѣйствiя.

«Гражданин», No 9, 1873

Дѣйствiе третье

Огромная и красивая дача, большая тераса которой, увитая плющемъ и задрапированная полотномъ, выходитъ въ садъ, простирающiйся до самаго взморья. На горизонтѣ виднѣется заходящее солнце.

Явленiе I

На одномъ концѣ терасы сидитъ графъ Зыровъ, сѣдой уже старикъ, съ энергическимъ и выразительнымъ лицомъ, съ гордой осанкой и съ нѣсколько презрительной усмѣшкой; привычка повелѣвать какъ бы невольно высказывалась въ каждомъ его движенiи. Одѣтъ онъ былъ довольно моложаво, въ коротенькомъ пиджакѣ и съ однимъ только болтающимся солдатскимъ Георгiемъ въ петличкѣ. На другомъ концѣ терасы помѣщалась дочь графа, Ольга Петровна Басаева, молодая вдова, съ нѣсколько cуxoй, черствой красотою; но, какъ видно, очень умная и смѣлая. Костюмъ ея отличался безукоризненнымъ вкусомъ и былъ самой послѣдней моды.

Ольга Петровна (замѣтно горячась).

Этотъ князь Янтарный, папа, или, какъ ты очень мѣтко его называешь, азiатскiй князь, на вечерѣ у madame Бобриной, на всю гостиную á pleine voix кричалъ: «Какъ это возможно: графъ Зыровъ на такое мѣсто, которое всегда занимали люди нашего круга, посадилъ никому неизвѣстнаго чиновничка своего!» Я вышла наконецъ изъ себя и сказала: «Князь, пощадите!.. Вы забываете, что я дочь графа!» «Ахъ, pardon, madame, говоритъ, но я графа такъ люблю, такъ уважаю, что не могу не быть удивленнымъ послѣднимъ выборомъ его, который никакъ не могу ни понять, ни оправдать чѣмъ-либо…»

Графъ (презрительно усмѣхаясь)

Какъ же ему и понять мой выборъ, когда онъ самъ просился на это мѣсто.

Ольга Петровна.

Я это предчувствовала и даже кольнула его этимъ: «нельзя, говорю, князь, требовать, чтобы всѣ назначенiя дѣлались по нашему вкусу. Мало-ли чего человѣкъ желаетъ, но не всегда того достигаетъ!» Его немножко передернуло. «Англiйская, говоритъ, аристократiя никогда не позволяетъ себѣ открывать такой легкiй доступъ новымъ людямъ въ свою среду!» «Позвольте, говорю, а Робертъ Пиль и Д'Израели?» «Робертъ Пиль и Д'Израели и г. Андашевскiй двѣ вещи разныя: то люди генiальные!»

Графъ (съ прежней презрительной усмѣшкой).

А можетъ быть, и Андашевскiй человѣкъ генiальный! Почемъ они знаютъ его? Они его совершенно не вѣдаютъ.

Ольга Петровна.

Они нисколько и не заботятся узнать его; а говорятъ только, что это человѣкъ не ихъ общества, и этого для нихъ довольно.

Графъ (вспыливъ наконецъ).

Что-жъ мнѣ за дѣло до ихъ общества!.. Я его и знать не хочу – всякiй дѣлаетъ какъ ему самому лучше: у меня собственно два достойныхъ кандидата было на это мѣсто: Вуландъ и Андашевскiй – первый безспорно очень умный, опытный, но грубый, упрямый и по временамъ пьяный нѣмецъ; а другой хоть и молодой еще почти человѣкъ; но уже знающiй, работающiй, съ прекраснымъ сердцемъ и наконецъ мнѣ лично преданный.

Ольга Петровна (съ нѣкоторой краской въ лицѣ).

Тебѣ онъ, папа, преданъ и любитъ тебя больше чѣмъ сынъ родной.

Графъ.

Это я знаю и многiя доказательства имѣю на то! Неужели же при всѣхъ этихъ условiяхъ не предпочесть мнѣ было его всѣмъ?

Ольга Петровна.

Объ этомъ, папа, и рѣчи не можетъ быть!.. Иначе это было-бы величайшей несправедливостью съ твоей стороны, что я и сказала князю Янтарному: «если, говорю, графъ въ выборѣ себѣ хорошаго помощника проманкировалъ своими дружественными отношенiями, то это только дѣлаетъ честь его безпристрастiю!» «Да-съ, говоритъ, но если всѣ мы будемъ такимъ образомъ поступать, то явно покажемъ, что въ нашемъ кpyгy нѣтъ людей способныхъ къ чѣму либо болѣе серьозному.»

Графъ.

И дѣйствительно нѣтъ!.. хоть-бы взять съ той-же молодежи: развѣ можно ее сравнить съ прежней молодежью?.. Между нами всегда было, кромѣ ужъ желанiя трудиться, работать, нѣкотораго рода рыцарство и благородство въ характерахъ; а теперь вотъ они въ театрѣ накричатъ и набуянятъ и вмѣсто того, чтобы за это бросить, заплатить тысячи двѣ, три, они лучше хотятъ идти къ мировому судьѣ подъ судъ – это грошевики какiе-то и алтынники!

Ольга Петровна.

Все это, можетъ быть, справедливо; но тутъ досадно, папа, то, что, какъ видно, всѣ, старые и молодые, раздѣляютъ мнѣнiе князя Янтарнаго, потому что я очень хорошо знаю Янтарнаго: онъ слишкомъ большой трусъ, чтобы позволить себѣ въ такомъ многолюдномъ обществѣ такъ рѣзко выражать свое мнѣнiе, если-бы онъ ожидалъ себѣ встрѣтить возраженiе, напротивъ: одни поддерживали его небольшими фразами, другiе ободряли взглядами; наконецъ, которые и молчали, то можно навѣрное поручиться, что они думали тоже самое.

Графъ.

И пусть себѣ думаютъ что хотятъ! Я на болтовню этихъ господъ никогда не обращалъ никакого вниманiя и обращать не буду.

Ольга Пeтpoвна.

Ты этого не говори, папа!.. Крикъ этихъ господъ для тебя и Андашевскаго гораздо опаснѣе, чѣмъ что нибудь другое, а тѣмъ больше, что къ этому присоединилась опять какая-то статья въ газетахъ.

Графъ (нахмуривая брови).

Опять статья?

Ольга Петровна.