Страница 36 из 76
Глебу по крайней мере не хотелось. Вот и обернулся он в шерстяной плед на манер египетских жрецов — больших мастеров по части экстериоризации.[13] Те, правда, еще и бодрствовали над телом своего путешествующего собрата, образуя мощную магическую цепь, как для защиты, так и для поддержания его духовной силы. Но чего нет — того нет!
Сойдёт и шерстяное одеяло.
Глеб крутился долго и никак не мог войти в транс. И причиной тому была не жара — что-то мешало. Как только он начинал расслабляться, так тотчас в сознании возникала какая-то непонятная угроза. Просачиваясь неизвестно откуда, угроза становилась всё явственней. Ткач даже подобрался весь, пытаясь слиться с этими подспудными ощущениями. Он впитывал их как губка, всеми порами тела, стараясь почувствовать, понять, осознать, что же за этим стоит….
Нет! Ему ничего не грозило! Это он знал точно. «Кому же кому?! Близким… родным… знакомым?!» — напрягся он, обливаясь холодным потом. И в мозгу что-то «щёлкнуло», и тут же выплыло имя. «Сьюзен!» — кричало всё у него внутри. «Сьюзен!» — вот кто нуждался в помощи.
Он даже знал от кого исходила эта угроза. «Шавки проклятые! Не хватило смелости по-мужски отомстить, так решили с ней посчитаться! Подлюги!»
«Я спокоен, спокоен, спокоен», — произнёс он мысленно фразу, пытаясь вернуть себя в норму. Он повторил её ещё дважды, прежде чем почувствовал, что его перестало колотить.
«Мышцы расслабленные, тяжелые, тёплые», — начал он очередную попытку вхождения в транс, отстраняясь от внешнего мира. «Я всё могу. Я всё могу»….
На этот раз получилось. Под потолком Глеб провисел с минуту — вполне достаточно, чтобы осмотреться и свыкнуться с новым положением.
Тело Хадсона, завёрнутое в клетчатый плед, с бисеринками пота на лбу, лежало чужеродным свёртком и воспринималось как чужое. И только связующая серебрившаяся нить говорила об обратном! — Его это было тело, его! Глебово! Хотя конечно новое и не совсем привычное. Человек ведь и к обновке то не всякой привыкает, а тут тело. В старом то, как никак, двадцать четыре года землю топтал, а в новом — всего три недели. Ну, да не беда. Привыкнет!
Сержант представил себе лицо Сьюзен и чуть напрягся, усиливая желание увидеть её вблизи. Он не знал ни её адреса, ни телефона, но это ему сейчас было и не нужно. Её лицо, которое он представил отчётливо — вот та путеводная звезда, которая указывала дорогу.
Всё произошло почти мгновенно. Пауза темноты, расчерченная полосками красно-голубого цвета и Глеб, даже не успев сообразить, что начался перенос, оказался в метре от девушки. Та безудержно смеялась, как и её мать — приятная женщина лет сорока пяти. В первую секунду сержант подумал, что смеются над ним, но чуть повернувшись, сообразил, что стоит напротив телевизора.
— Мам, мам, ты только посмотри! — в изнеможении хохотала Сьюзен, протягивая руку к экрану, где вовсю потешал публику Бобби Хилл. Да, будь сейчас время, Глеб за кампанию тоже бы посмеялся над ужимками этого популярного комика, но времени, к сожалению, не было.
Опасность приближалась. Становилась явственнее и острее. Сержант стремительно вылетел на улицу и завис.
Дом, окружённый небольшим газоном, открыто стоял среди таких же домов, полосой тянувшихся влево и вправо. В двадцати метрах проходило шоссе. «Пригород», — понял Глеб и подлетел к почтовому ящику, чтобы уточниться по месту. «Гринвей — 64», — с трудом прочитал он плохо освещенный адрес. «Северо-западный район, где-то недалеко от больницы», — прикинул сержант, поднимая голову от ящика и осматриваясь по сторонам.
В ту же секунду между деревьями, росшими вдоль шоссе, замельтешил свет фар. Глеб рванулся навстречу приближающейся машине, явственно осознав, что угроза исходит именно от неё. Он пристроился на крыше и поспешил протиснуть лицо в салон.
— Действуем как договорились! Как только Джек справится с замком, вваливаемся все сразу. А ты, Толстяк, развернёшь машину и встанешь на том месте, где тебе показывали. И смотри в оба!
«Зря я тебя пожалел, недоносок! — узнал Ткач говорившего. — Попадёшься ещё раз — хана тебе, сучонок!»
Он скользнул вверх и через мгновенье оказался около входных дверей.
Дверь была крепкой. Но замок, замок — настоящее дерьмо. Хоть отверткой, хоть кредитной карточкой открывай, чем хочешь. Только в щель найди что засунуть. Глеб решительно шагнул внутрь дома: задвижка — не закрыта, цепочка — не наброшена.
— Эх, бабы… мать вашу так! — не выдержал сержант.
Напряжение нарастало. Он чувствовал, как вокруг дома усиливается поле зла. Должно было случиться что-то страшное. И даже женщины в комнате, видно ощутив тревогу, перестали смеяться. По крайней мере Глеб их не слышал. Всё замерло. Астрал потемнел, переходя в фиолетово-чёрные цвета и сделался плотнее, гуще, готовясь навечно запечатлеть очередное информационное клише.
«Задержать их надо как-то, задержать!» — лихорадочно метался его взгляд по двери, которая вот-вот должна была распахнуться. С массивной цепочкой и задвижкой он бы, конечно, не справился, а вот опустить маленький стопор замка стоило попробовать.
«Только бы он нормально работал… только бы он нормально работал… а то если как у меня дома, то всё… конец!»
Глеб внутренне сжался и, концентрируясь, нанес мысленный удар. Пластмассовая кнопка дрогнула, но не сдвинулась ни на миллиметр. Он снова сжался и нанёс второй удар, третий, четвёртый, пятый…. Стопор стоял мёртво! Вот уже снаружи кто-то подошёл и легонько потянул дверь на себя. Щель между замком и косяком расширилась и туда проникло лезвие ножа. Лезвие двинулось вверх. Вот оно уже скребет по язычку. Сейчас отодвинет!
…Шестой… седьмой…. «Не успею!» — Па-а-длы! — с отчаянной яростью завопил он, вкладывая в этот последний удар ВСЁ!!!
И защелка соскользнула, соскользнула вниз, надёжно прихватив замочное жало.
Глеб обмяк, собираясь с силами, чувствуя себя канарейкой, по пьяной лавочке выжатой вместо лимона в стакан с коньяком. А снаружи Вонючка - Джек упорно сопел под дверью, пытаясь сдвинуть это чёртово жало, которое ещё вчера, пока женщин не было дома, он дважды отжимал с завидной лёгкостью.
Сержант отдыхал не более минуты. Дольше он себе позволить не мог. Он сосредоточился и, представив свою комнату в клинике, через мгновенье очутился там, где хотел. Он завис над телом и плавно потёк к макушке, становясь снова Ричардом Хадсоном.
«Не зря я плед намотал», — подумал он, благополучно вселившись в оставленное тело. «Окажись здесь сейчас лярва…». — Б-р-р-р! — передёрнул он плечами, суматошно выбираясь из шерстяного свёртка и вставая с кровати. В ногах чувствовалась слабость и чуть подташнивало.
Проковыляв к телефону, Глеб набрал служебный номер Митчелла.
— Двенадцатый полицейский участок, сержант Джонсон, — услышал он в трубке.
— Я бы хотел переговорить с лейтенантом Митчеллом!
— А по какому делу? Сейчас уже ночь, а лейтенант три часа назад убыл домой.
— Моя фамилия Хадсон! Дело идёт о нападении на двух женщин, адрес: Гринвей — 64. Сейчас бандиты вламываются в дом, нужно срочно направить патруль! Их пятеро, возможно вооружены!
— А вы откуда звоните, мистер Хадсон!
— Из клиники Эйремана, — опрометчиво брякнул Глеб, тут же сообразив, что этого говорить не стоило.
— Вы их пациент? — сразу заинтересовался сержант.
— Да, но поймите, это не имеет никакого отношения к делу!
— Хорошо, мистер Хадсон, ваше сообщение мы приняли и предпримем незамедлительные меры.
Сержант бросил трубку и расхохотался. Звонок «психа» скрасил утомительную скуку ночного дежурства. «Артист! — весело подумал он. — С такой тревогой в голосе говорил, что я почти поверил».
Когда через полчаса вернулся его напарник, притащив из соседней забегаловки пакет с сэндвичами, Джонсон, жуя очередной бутерброд и прихлёбывая из чашки кофе, между делом заикнулся и о насмешившем его звонке.
— Ты мудак, Дик! — сразу взвился Райтнер. — Хотя откуда тебе знать, ты три дня как из отпуска! Звони в четвертый участок, это их район, пусть немедленно отправляют туда патруль. А я позвоню лейтенанту!
13
ЭКСТЕРИОРИЗАЦИЯ — выход в астральный мир.