Страница 2 из 117
Андрюше было больно, но он стыдился в этом признаться.
— Во мороз! — заметил возница. — Гляди, перемерзнет Светлая до самого дна.
Степану еще не отвели заводской квартиры, он жил за перегородкой у рабочего-такелажника Денисюка, которого очень ценил за необыкновенную изобретательность во всем, что касалось поднятия тяжестей.
Алексей Денисович Денисюк был уже немолод. Он хромал на правую ногу, отдавленную еще в молодости сорвавшейся балкой. Желтые концы его пшеничных усов упрямо торчали вперед.
Он сам открыл дверь приехавшим:
— Здоровеньки булы, Степан Григорьевич! Жинка зараз самовар поставит, да с морозца лучше бы горилки…
Едва Степан и Андрюша вошли в комнату за перегородкой, а Денисюк внес чемоданы, зазвонил телефон. Оказывается, директор завода узнал, что главный механик уже приехал.
— Пока вы устраиваете свои семейные дела, — раздраженно говорил он в трубку, у нас завод без воды остался, доменные печи останавливаются! Вы понимаете, что повлечет за собой остановка завода? Прошу немедленно явиться ко мне.
Озабоченный Степан велел Андрюше ложиться спать и позвал Денисюка пойти вместе с ним на плотину, посмотреть уровень воды в пруду.
Андрюша стал умолять брата взять его с собой. Хоть бы на плотину посмотреть, около завода постоять, побыть вместе со Степаном… Тот не стал спорить: пусть идет парень, в конце концов ему следует привыкать к заводской обстановке.
Короток зимний день. На улице успело потемнеть, в окошках зажглись огоньки. Шли вдоль заборов. Два раза Андрюша попадал в сугроб, пока не пригляделся. Стало как будто еще холоднее, и Андрюша тер рукавицей нос и щеки, стараясь не отставать от Степана и Денисюка, который, несмотря на хромоту, шел удивительно быстро.
Около плотины стояла маленькая будочка: за нею простирался лед пруда. Фонари плотины и освещенные окна домов цепочкой очерчивали берег, а на противоположном берегу огоньки едва различались.
В будочке было тоже холодно, но не чувствовалось ветра. Степан и Денисюк рассматривали крашеную планку с делениями и качали головой.
Андрюша мысленно повторил фразу Степана, что уровень воды в пруду понижается катастрофически. Тело его напряглось, словно он готовился к прыжку или удару. Всем существом своим он ощущал катастрофу. Андрюша не понимал, чем она вызвана, но расспрашивать брата ему не хотелось, и он только незаметно дотронулся до его полушубка.
— Вот так, — задумчиво сказал Степан. Кажется, Алексей Денисыч, это единственное в мире, чего тебе не поднять…
— Воду-то? — переспросил Денисюк и сдвинул шапку с затылка на лоб. — Це дило треба разжуваты.
— Где-то вверху лед на реке до самого дна дошел, вода там поверху идет, намерзает.
— Так разумию: приподнять лед треба.
— Эх, Денисюк, Денисюк! Целое ледяное русло не поднимешь.
— Это так, — согласился Денисюк и вздохнул.
Степан пошел к директору, а Денисюк повел Андрюшу спать.
Мальчик решился расспросить своего нового знакомого, которого он называл мысленно запорожским казаком. Прихрамывая, тот шел рядом и объяснял:
— То ж тут устройство немудреное, уральское. От старого заводика осталось. А теперь тут вон яка махина дивная! Краше, чем у нас на Украине у Донбассе или Кривом Роге. А вода тут как идет? В пруде накопляется. Для того на плотине уровень воды держат, как треба… На завод вода течет по громадной трубе, вроде туннеля. Ее потом насосами на домны и мартены качают, для охлаждения. А без охлаждения никак неможно, бо производство металлургическое.
— Что же теперь будет? — допытывался Андрюша.
— То не добре, Андрей Григорьевич. Воды не станет — домны останавливай. А долго простоят — козел будет.
— А что такое козел?
— То ж когда металл у печи застынет. Домну тогда рушить треба. Денисюка кликнут: подымай, друже, глыбу металла, до ямы вырытой передвигай — и зараз у землю. Так и похоронят козла. Бают, немало таких «самородков» в уральской земле зарыто. И брешут, будто бывало, что и инженера зараз хоронили. Стрелялись. То не добре. В дидово время было…
— Нет! — протестующе воскликнул Андрюша. — Степан не будет! И вот увидите, он не даст домнам остановиться.
— Як же не дать? — вздохнул Денисюк. — Як ее подымешь, воду-то бисову? Зараз не зацепишь…
Директор Веков распекал главного механика. Он считал это своим долгом воспитателя молодых кадров, долгом командира важнейшего фронтового участка:
— И я воюю, и вы должны чувствовать, что воюете! Остановка завода это поражение крупнейшего воинского соединения, а не просто производственная неполадка. Разговаривать нам с вами в трибунале придется! Понижается не только уровень воды в пруду, которым вы ведаете, товарищ главный механик, а понижается соответственно выпуск танков, пушек, снарядов из нашего металла.
Степан мрачно стоял перед маленьким чернявым человеком в военной форме и молча выслушивал горькие слова. Рядом с директором сидел главный инженер, седой, рыхлый, больной. Как начальник штаба, созданного в связи с чрезвычайным положением, он встал с постели и по требованию директора явился на завод.
Директор Веков прошел школу первых пятилеток, всю жизнь работал неистово, был замечен самим Серго Орджоникидзе, никогда не жалел себя, да и никого, кто работал вместе с ним. Он считал, что на работе следует гореть… Ну, а если горишь — так и сгораешь… На своего главного механика он давно имел зуб за постоянный срыв им же самим названных сроков ремонта машин и прокатных станов. Молодой инженер Корнев всегда старался назначить срок самый короткий, не жалел себя, чтобы в него уложиться, но… часто краснел перед бушующим директором.
— Вы на фронте, товарищи инженеры! — внушительно сказал Веков и даже ударил по столу кулаком. — Придумывайте, изобретайте, чувствуйте себя саперами, черт возьми!.. Там, на передовой, каждому из вас пришлось бы быть сапером!
Главный инженер, держась за сердце, сказал:
— Взрывать надо, Николай Сергеевич, уж коли о саперах вспомнили.
— Возьметесь? — взглянул на Корнева директор.
— Взорву, — решительно сказал Корнев.
— Ну, смотрите, товарищ главный механик… если домны остановятся, не взыщите.
— Не остановятся, — спокойно ответил Корнев, чувствуя, как внутри у него все холодеет. Он знал, что домны не должны остановиться, но он никогда прежде не руководил взрывными работами.
— Выполняйте, — приказал директор.
— Есть выполнять, — по-военному повторил Корнев и, резко повернувшись, вышел из кабинета.
Веков посмотрел ему вслед, переглянулся с главным инженером, похлопал себя по золотому погону и сказал:
— Двойную тяжесть, Борис Александрович, я ощущаю, как эполеты эти надел. Каждую секунду должен чувствовать себя не только инженером, как прежде, не просто директором, а командующим важным участком фронта… А тут не только с людьми, а еще со стихией воевать приходится, да еще кадры воспитывай… А ведь у меня не запасный батальон!
— Да… смена нужна, — вставил главный инженер.
— Завод не должен встать, не должен! — вскочил директор. — Не для того меня генералом у вас сделали, чтобы мы с вами сводку о таком поражении сообщили.
— Но что же делать?
— Бороться, взрывать, выдумывать, черт возьми! В этом Корневе что-то есть… В бою ему, пожалуй, полк бы дали…
— Вы ему и так уже дали больше полка.
— Дал! Но если он сорвется… — не договорив, директор снял с вешалки шинель и, надевая ее на ходу, пошел в цеха.
Глава вторая
ТРУБА
Степан начал воспитание младшего брага в тяжелые для себя дни. Он решил прививать ему нужные черты характера и любовь к технике с практических дел. Зимние каникулы позволили ему взять Андрюшу с собой на взрывные работы.
Андрюша был счастлив и серьезен.
По узкоколейке ехали на ручной дрезине. Андрюша вместе с рабочими качал приводной рычаг, а Степан сосредоточенно думал. Въехали в удивительно узкое устье туннеля, совсем непохожего на московское метро, а скорее напоминавшего ствол пушки. Андрею казалось достаточным протянуть руку, чтобы коснуться стенок. В ушах шумело, ветер бил в лицо, словно дрезина неслась по туннелю с невероятной быстротой.