Страница 100 из 117
— Так и оставлю.
— Не узнют вас.
— Кому дорог, узнавали, — задумчиво сказал Андрей, трогая в кармане письмо.
Елена Антоновна смешалась: она вспомнила, как Аня была рядом, даже взглянула, но не узнала и… прошла!
Андрей горько усмехнулся. Елена Антоновна замахала на него руками:
— Это все борода, борода ваша несносная! Вот дам вам снотворного и сама тайком волосищи ваши срежу! И все пойдет по-старому… Ведь брат-то ваш, Степан Григорьевич, пример вам подал — женился.
— Как! Степан женат?
— А как же! На вдове Дениса Алексеевича Денисюка. Воспитывает трех его сыновей. Золотым человеком оказался.
Андрей опустил глаза. И здесь Степан заменил его, как и на стройке, воспитал завещанных Андрею хлопчиков…
— А я и не знал, — тихо сказал Андрей.
«Женился!.. — думал он. — Аня прошла мимо… прошла. Все проходят… или мелькнут метеором…»
— Румянец, румянец появился! — радовалась Елена Антоновна. — Да что это я, право! Совсем запамятовала. Сюрприз принесла, а молчу. Посылку получайте, голубчик. Как это только адрес ваш узнали?
И Елена Антоновна вынула из объемистой сумки, которая была под стать ее полной фигуре, аккуратную, маленькую посылку.
Пораженный Андрей посмотрел на адрес:
«Авиапочтой. Россия. Строительство Арктического моста. Инженеру Андрею Корневу».
Кто бы это мог быть? Неужели?..
На приклеенной бумажке — знакомый почерк Ивана Семеновича Седых:
«Переслать самолетом в Новый Порт, в портовую больницу А. Г. Корневу».
Елена Антоновна, заметив волнение Андрея, заторопилась и ушла.
Андрей рассматривал посылку. Почтовый штамп: «Япония»!.. Значит, это она! Успела написать раньше, чем он, милая, нежная Кими-тян!
Дрожащие руки развертывали тонкую ткань.
Что это? Ее любимая тетрадь в деревянном лакированном переплете.
Запиской заложена знакомая страница:
Записка написана по-английски, но другим, незнакомым старческим почерком:
«Уважаемый господин! Моя госпожа приказала мне переслать Вам эту тетрадь, сама написав адрес. Я нашел тетрадь в рукаве ее кимоно на скале, где она лежала уже мертвая, разбившись при страшном падении. Ветер лет не высушит слез старого слуги, который так радовался большому счастью маленькой девочки. Извините, мой господин, невежество старика, любовно служившего Вам, и позвольте посочувствовать и Вам в горе, которое для меня так велико, что заслоняет солнце… Я сам видел, как мелькнуло в воздухе ее яркое кимоно, будто бабочка слетела с черной скалы. Под той скалой я и нашел ее, несчастный и верный слуга».
Андрей окаменел, выпрямился, застыл, несгибаемый, как в былые годы. Скулы резко обозначились на его побледневшем лице. Руки непроизвольно перелистывали страницы альбома, но глаза ничего не видели сквозь мутную, возникшую перед ними пелену…
Вот последняя страница:
Вот все, что осталось от Кими-тян, от маленького яркого метеора…
В этот же день специальным самолетом Андрей Корнев вылетел на Аляску.
Напряженным, неподвижным взглядом смотрел он вниз, на белый облачный океан с клубящимися волнами, скрывшими от него море и землю.
Его свежей ране нужен был шов, последний шов…
— Слышите? — Старый рабочий привстал с застывшего конвейера, на котором сидел. — Слышите, ребята? — И он поднял руку.
Рабочие один за другим тоже поднялись. Вся металлическая площадка, тянувшаяся на сотни метров вдоль цилиндрического зала подводного дока, оказалась заполненной стоящими людьми. Все они молча прислушивались.
Док звенел. Все его металлические части слегка вибрировали.
— В последний перегон поехали, — сказал старик и снял шапку.
— В последний! — восторженно воскликнул Коля Смирнов, стоявший рядом. — Ура, товарищи! Ура! — И он замахал кепкой, восхищенно глядя на всех голубыми, все еще детскими глазами.
— Ну, раз мы поехали — значит, выровняли американскую часть. Две недели, поди, возились… Все канаты перетягивали.
— Еще бы! — вмешался Коля. — Ведь на целых десять километров от меридиана в сторону ушли!
— Эх, чем бы отметить такое событие? А? Сергей Иванович!
Старик сварщик, налаживавший сварку в комбайне, надел на лысую голову шапку, почесал затылок и сказал:
— А это мы сейчас сообразим. А ну, ребята, где тут диспетчерский телефон? Давай сюда трубку!
И вот по всем закоулкам подводного дока раздался голос старика сварщика.
— Я вот что, ребята, думаю, — начал попросту он. — Это я, Сергей Иванов, говорю. Скоро закончится великое строительство, большое трудовое дело к концу подходит. А в старину так полагалось: последние кирпичи самые заслуженные люди должны класть. И вот думаю я, что надо нам будет этих почетных людей по имени назвать. Так, что ли?
Со всех диспетчерских пунктов, около которых собрались рабочие: на туннельном комбайне, в насосной, в шлюзах, на атомной электростанции — отовсюду послышались радостные возгласы. Все с охотой согласились участвовать в импровизированном митинге.
— Согласны слушать вас, Сергей Иванович, спрашивайте!
Сергей Иванович расправил усы и, держа перед собой переносный микрофон, которым обычно пользовался начальник смены центрального сборочного зала, сказал:
— Так вот, товарищи, ответьте мне: есть среди нас такой, кто с самого начала строительства моста при нем находится? Кто самый первый проект туннеля составлял, в Америку с ним ездил, неудач не пугался, от ударов не падал? Кто работал с утра до утра, ко сну не клонился, усталости не знал? Кто всегда был самый спокойный и рассудительный? Кто на себе туннель к Северному полюсу тянул и дотянул? Ответьте мне на эти вопросы, товарищи дорогие!
Толпа колыхнулась. В единый гул слились голоса:
— Корнев! Товарищ Корнев! Корнев!
— Правильно! Вот уж как есть правильно! — довольно улыбнулся Сергей Иванович. — Наш Степан Григорьевич — подлинный отец Арктического моста! А потому обращаюсь к вам, Степан Григорьевич, товарищ главный инженер и заместитель начальника строительства, — наверное, вы меня слышите, — обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: заварите последний шов! Закончите строительство, Степан Григорьевич, как начинали его когда-то!
— Ура! — прокатилось по центральному сборочному залу и по всем репродукторам подводного дока. — Ура! Последний шов — товарищу Корневу! Ура!
…В цилиндрическом кабинете с обитыми тисненой кожей стенками сидели двое.
Старик с седыми волосами ежиком и высоко поднятыми широкими плечами пристально смотрел на своего собеседника — полного человека лет за пятьдесят, с несколько черствым лицом, казавшимся усталым из-за темных кругов под глазами. Человек сидел в кресле, откинувшись на спинку, скрестив руки на груди.
В репродукторе слышались раскаты «ура».
— Ну, Степан, поздравляю тебя, — сказал старик Седых. — Честь великая — заварить последний шов! Рабочий класс тебя выбрал, автором Арктического моста назвал всенародно. Поздравляю! — И он протянул руку.
Степан Григорьевич даже не взглянул в сторону старика. Он продолжал сидеть, слегка раскачиваясь во вращающемся кресле. Не дождавшись протянутой руки, Иван Семенович первый пожал руку Корневу.
— И чудной ты все-таки, Степан Григорьевич! — продолжал Седых поднимаясь. Был он теперь уже не такого высокого роста, как прежде. Плечи его оказались на одном уровне с опущенной головой. — Чудной ты, я говорю. Столько лет на тебя смотрю и никак не пойму, что ты там внутри чувствуешь.