Прощай, гвардия!

А плешивого вообще видел первый раз, его физиономия ни о чем мне не говорила.

Лучи яркого морозного солнца били сквозь высоко поднятые окна. В комнате было натоплено до одурения. Печи, наверное, раскалились.

Мужик усердно потел, но шубу не сбрасывал, хотя по насупленному лицу его то тут, то там пробегали тонкие маслянистые потеки, а под ногами уже образовалось мокрое пятно.

Одуряюще пахло травой и благовониями, будто, прежде чем меня сюда притащили, по дому прошелся священник с кадилом. Из красного угла глядели отстраненные лики святых.

— Шапку с него снимите. Да кланяется пусть боярину, — велел из-за спины кто-то невидимый.

Один из холуев сбил с моей головы шапку. Я рванулся, попытался достать его ногой, но сразу трое навалились сзади и оттащили прочь.

— Ишь ты какой! Ерепенится, немчура окаянная! — восхитился невидимый. — Кланяться его заставьте. Хучь лоб ему расшибите.

— Пошли вы! — на чистом русском ответил я. — Перебьетесь!

Сильные руки надавили на шею, заставляя склониться, но я напряг все мышцы, и, как ни пыхтели схватившие меня мордовороты, ничего у них не выходило, пока самый сметливый не догадался применить подсечку. Ноги невольно подогнулись, но даже тогда я не прекратил сопротивляться. Кем бы ни был этот «боярин», унижаться перед ним я не стану.

— Оставьте его, — приказал мужик в шубе, порядком утомленный безрезультатной возней.

Холуи моментально отхлынули. Я сумел выпрямиться во весь рост, поднял с отскобленного до идеальной чистоты дощатого пола шапку, отряхнул и водрузил на природой предназначенное место.

Во мне заговорила злость.

— По какому праву меня схватили? Вам что, жить надоело?

Плешивый и невидимый с издевкой засмеялись. Дождавшись, когда они перестанут трясти животами, я повторил:

— Еще раз спрашиваю: по какому праву вы меня схватили и привезли сюда?

— Как ты смеешь с болярином Тишковым так разговаривать, немец поганый?! — вынырнул сзади невидимка, оказавшийся узкоглазым (не иначе с татарской кровью) кривоногим толстяком с необъятным пивным чревом.

Я окончательно обозлился:

— А тебе какое дело, дядя? Чего пузо на меня выпятил, болван? Стоишь, как баба на сносях.

Толстяк чуть не поперхнулся, зато боярину мой наезд неожиданно понравился. Он захохотал, но уже безо всякой издевки. То был смех нормального веселого человека.

Тут я сообразил, что фамилия боярина мне знакома. Уж не Настин ли это сродственник?

Так уж получилось, что ничего толком о ее семье мне узнать не удалось, некогда было этим заниматься: то многочасовые совещания Военной комиссии, то поход в степь. Про то, как валялся без памяти после ранения, вообще молчу. Знаю лишь, что сиротой казанской моя драгоценная точно не была. И приданое за ней маячило немаленькое. Анна Иоанновна, когда занималась обустройством моей с Настей личной жизни, недвусмысленно об этом говорила.

А что из этого следует? Да то, что устроили мне такие вот своеобразные смотрины родители невесты.

Долго же они моего возвращения дожидались! Ладно, «папаня», понятия не имею, чего ты от меня добиваешься, но я с тобой потолкую как положено.

Но без свидетелей. Нечего чужим в семейные разговоры вмешиваться.

Взгляд в сторону. Так, вот этот мордоворот вырубил меня в повозке. С него и начнем.

— Эй, чучело, ну-ка поближе подойди.

— Ась?

Хрясь! На силушку я не поскупился, в нокаут отправил с одного удара. Так, кто тут проходит как номер второй? Дуй сюда, голубчик.

Драка на кулачках — известная русская забава, однако британские джентльмены не зря разрабатывали свои хуки и апперкоты. Сила силой, но, как говорят педагоги, знания, умения и навыки сбрасывать со счетов нельзя.

Занятия боксом вновь сослужили добрую службу. Я обманным ударом подловил противника, он раскрылся и тут же получил незабываемые ощущения от пробитого брюшного пресса или что там у этого товарища было вместо него.

Как выяснилось насчет третьего верзилы — техникой «стальной мошонки» он владел слабо, за что и поплатился.

Следующим был толстяк. Связываться с таким — все равно что руки марать. Бить его было противно и жалко. Он помог мне избавиться от затруднения, ломанувшись в закрытые двери с криком: «Убивают!» Башкой об косяк треснулся основательно, и, если бы не выпяченное пузо, искр из глаз у него посыпалось бы в несколько раз больше.

Сегодня я мог гордиться собой с полным основанием. Драка длилась секунд тридцать. За это время мне удалось вырубить троих, четвертый лишил себя сознания сам. Неплохой результат.

Мой родственник не успел слезть со своего стула, больше походившего на трон. Все же не зря говорят, что, если не открутить каждому боярину башку, он непременно будет метить в цари. А что? Пример перед глазами: у нас в восьмидесятых не придавили вовремя местных хомячков-бояр, вот они и разорвали страну на кусочки. Займись Горби «селекцией» местной элиты, начиная с приснопамятного первого президента невеликой и немогучей, как оно замечательно бы сложилось в исторической перспективе. Но не по Сеньке была та генсековская шапка.

Я подошел к боярину, протянул руку:

— Так понимаю, вы мой будущий тесть. Будем знакомы — лейб-гвардии майор Дитрих фон Гофен.

— Князь Александр сын Алексеев Тишков, — представился он. — Настя Тишкова, фрейлина императорская, мне дочкой приходится.

— А этот брюхатый… не сынок, чай? — полюбопытствовал я.

Вот был бы конфуз.

Обошлось.

— Управляющий это мой, Ерошка.

— Понятно. Жаль, что у нас так первое знакомство случилось, — вздохнул я. — По-другому мне это представлялось, совсем по-другому. Ежели думаете обо мне что плохое, забудьте. За вашим богатством я не гонюсь. Все, что мне нужно, трудом своим праведным заработаю. Могу в том и расписку дать. А дочку мне вашу сама императрица сосватала. Нет, вы, конечно, можете супротив ее воли пойти, но я не советую. Согласны, что не стоит?

Боярин кивнул. Ему явно не хотелось перечить монаршей воле.

Я продолжил:

— С удовольствием продолжил бы нашу беседу, но, увы, спешу. Дела. Андрей Иванович Ушаков в Тайной канцелярии совсем меня заждался. Не будете возражать, если я сейчас вас покину?

— Н-н-не буду, — произнес боярин.

После того как в комнате прозвучало имя Ушакова, тесть отчетливо застучал зубами. Здоровая реакция, я бы сказал.

— Мы с вами еще обязательно увидимся, — пообещал я.

По-моему, мы расстались с будущим «папой» почти друзьями. Он даже любезно выделил для меня сани с кучером.

По дороге я предался размышлениям насчет родственников. Кое-какие соображения успели возникнуть.

Я не беру во внимание явную борзоту, проявленную Тишковым и его людьми. Это как раз нормально и понятно. Кто для него свалившийся из Курляндии (название-то какое смешное, ей-богу!) мелкий дворянчик? Да никто! «Немец — перец, колбаса, кислая капуста», нищий охотник за приданым. Прищучить такого, напугать до полусмерти — богоугодное дело. Глядишь, побоится женихаться и от свадьбы откажется. А там и партия куда выгоднее сыщется. Слева Голицыны, справа Нарышкины какие-нибудь.

Только отстал от жизни мой тестюшка. Не хватило ему мудрости вникнуть в детали и осознать, что ситуация не так проста, как могла бы показаться с первого взгляда.

Я теперь не просто немец, я — человек государственный. Да, не богат, не родовит, но за моей спиной самая страшная и могучая сила в стране — государственная машина, винтики которой трогать опасно и глупо.

Она нынче не обращает внимания на то, чей предок каким полком командовал на Куликовом поле. У нее иные приоритеты. Не заслуги прошлые, а дела нынешние ей интересны. А паршивый гвардейский сержантишка вполне может определить знатную фамилию на постоянное место жительство в Ханты-Мансийский край.

Следующий нюанс. Слово «боярин» уже практически исчезло из отечественного лексикона, ибо при Петре свет Алексеевиче их «душили-душили» и в итоге загнобили основательно. Нынче этот термин встречается разве что в иностранных газетах, когда тамошним редакторам жутко хочется подколоть нас за нашу «азиатчину», вот и выводят заграничные борзописцы, ухмыляясь, «руссиш бояре». Бывает, что справедливо.