Страница 33 из 56
— Они решили, — сказал Кунье, кончив свой доклад, — преследовать нас, спрятавшись в высокой траве берега, и напасть во время одной из наших остановок, так как мы должны, по их соображению, останавливаться, чтобы доставать пищу или отдыхать на земле. А в данную минуту они приготовляются съесть остатки жертвы Уале.
Лаеннек, услышав последние слова, подумал было, что негр шутит, но скоро мог убедиться в справедливости его заявления, потому что мог сам незримо присутствовать при страшном пире и убедиться, что имеет дело с людоедами...
Труп был изжарен и изрублен на его глазах, и хотя чувствительность дезертира значительно притупилась, от обычных опасностей, которым он подвергался столько лет, он чувствовал тошноту, глядя сквозь листья, тихо волнуемые вечерним ветром, на тело фана, окруженное пламенем и дымом.
Лаеннек счел за лучшее сразиться, наконец, с дикарями, чем подвергаться угрозе ежедневных засад. Приходилось, однако, ждать восхода солнца.
План его был очень прост. Ив знал, что можно положиться на бдительность Буаны. Незадолго до рассвета, убежденный, что фаны бросятся преследовать пирогу, он стал с Кунье напротив того места, где его ждали Барте и Гиллуа; таким образом он имел возможность предупредить негритянку об опасности в надлежащую минуту. Он, правда, мог бы сообщить молодым людям о своих намерениях, но, вполне уверенный в том, что они не будут застигнуты врасплох, так как он караулит, предпочел не увеличивать их беспокойства опасениями новой борьбы. Все произошло, как он предвидел. Фаны на восходе солнца начали преследование. В ту минуту, когда они подошли к корнепускам, под которыми была спрятана пирога, Кунье подал Буане сигнал поскорее отчалить от берега… Ничто не расстроило искусного плана обитателя пустынь…
В продолжение двух дней путники покидали лодку только для того, чтобы изжарить наскоро рыбу, которую Кунье ловил неводом. Птицы, подстреленные на лету, дополняли их провизию. Друзья плыли даже ночью, ни на минуту не переставая грести.
Действительно, можно было предполагать, что фаны, встревоженные участью своего авангарда, пошлют разведчиков и вверх и вниз по реке.
Пленник, видя, что жизнь его не подвергается пока опасности, мало-помалу смягчился; он объявил Кунье, что его зовут Йомби, и даже предложил грести в свою очередь; из осторожности Лаеннек не согласился.
За двое суток путешественники проехали около двадцати миль; несколько раз они встречали по пути большие болота, почти слившиеся с рекой и перерезавшие лес до самого горизонта; погоня теперь стала невозможной, и друзья могли вздохнуть свободно.
Лаеннек решил дать отдохнуть денек своему маленькому отряду. Действительно, все до того устали, что еще накануне решились испытать добрую волю Иомби и дали ему грести, старательно наблюдая, впрочем, за всеми его движениями.
Негр принялся петь странную песню родины и греб всю ночь, не отдыхая ни минуты.
Опять показался лес со своими большими тюльпанниками, баобабами, пальмами и лианами, покрытыми цветами, которые то причудливо обвивались вокруг ветвей, то падали гирляндами в воду; Лаеннек, выбрав песчаный берег, поднимавшийся покато к тенистой рощице тамариндов, велел причалить.
Все тотчас же прыгнули на берег, чтобы насладиться заслуженным отдыхом после необычайных волнений.
Кунье поручили передать Йомби, что он может идти куда хочет, так как никто уже не опасается погони его соотечественников.
Бедняга нерешительно сделал несколько шагов к лесу, потом вдруг передумал, сел на берегу, и путешественники с удивлением увидали, что из глаз его катятся крупные слезы.
— Ну, — сказал ему Кунье, служа переводчиком Лаеннеку, — разве ты не рад, что можешь возвратиться к твоим?
— Если Йомби воротится в свое племя, Йомби будет съеден.
— Отчего это?!
— Оттого, что Йомби обязан был умереть, стараясь отомстить за своих братьев!
От него нельзя было добиться больше ничего, и, когда спросили, что же он намерен делать, он ответил, что, будучи взят в плен, стал невольником и должен повиноваться.
— Но белые не могут взять тебя с собою!
— Стало быть, если у Йомби нет пироги, чтобы ехать по реке, и нет оружия, чтобы отыскивать себе пищу, Йомби умрет с голоду или будет съеден тиграми!
— Он прав, — вмешался Барте. — Мы не можем бросить его таким образом; позвольте мне взять на себя заботы о нем, Лаеннек.
— Тем охотнее, — ответил Лаеннек, с улыбкой смотревший на эту сцену, — что он может оказаться недурным приобретением. Негры вообще или очень добры, или очень злы, и у них не хватает искусства долго притворяться. Я два дня наблюдал за ним и думаю, что его можно отнести к категории добрых. Умея дружить с ним, а главное, развив в нем человеческое достоинство, вы легко можете сделать из него второго Кунье, то есть настоящего товарища и брата.
Услышав эти слова, Кунье ответил чванно и комично, что не может быть никакого сравнения между ним и красной головой, которая ела человеческое мясо, и что хорошо еще, если ее можно приручить, чтобы сделать товарищем Уале.
Эта выходка рассмешила путешественников, и Йомби решили оставить.
Рабство побежденного в центре Африки — военный закон, не оспариваемый ни одним племенем, и во многих местах тот, кто даст взять себя в плен и потеряет свою свободу, не может уже воротить ее. Поэтому понятно, что пропитанный предрассудками фан не желал возвращаться к своим. Вернувшись к соплеменникам, бедный Йомби был бы вынужден признаться, что белые как-никак продержали его несколько дней в плену, и этого было бы достаточно, чтобы наложить на него неизгладимое пятно рабства. Поэтому, когда ему растолковали, что он может остаться, он лег возле Барте, поставил его правую ногу на свою голову и поклялся ловить рыбу и охотиться для него, разводить костер и всегда наливать в его горлянку чистую воду.
Менее чем в час два негра, ставшие почти друзьями, несмотря на гордость Кунье, и негритянка устроили лиственный шалаш, а покончив с этим делом, принялись собирать сухие ветви для ночного костра.
Ужин был великолепен, Барте и Гиллуа давно не имели такой трапезы. Она состояла из раков и рыбы, которых Кунье выловил в Конго, трех маленьких зайцев, найденных Йомби в норе, и разных плодов, которых Буана принесла из леса.
Но больше всего пришлись по вкусу путешественникам, так давно лишенным хлеба, пять или шесть крупных плодов хлебного дерева, испеченные под золой. Это вкусное кушанье, заменяющее даже европейцам картофель и хлеб, было найдено в лесу Лаеннеком.
Во время приготовления пиршества все радостно суетились; Лаеннек и Барте между делом чистили оружие и осматривали состояние зарядов, лежавших в ящике из камфарного дерева. Гиллуа попутно с хозяйством занимался своей любимой естественной историей, он осматривал каждую рыбу, которую Буана приготовляла к ужину.
Это занятие скоро внушило ему сильную печаль, потому что он ничего не приготовил заранее для того, чтобы сохранить любопытные сорта рыб, проходившие пред его глазами.
Особенно две породы — бишир и четырехзубец — привлекли его внимание.
По мнению Шерубини, который уже наблюдал эти породы в верхнем Ниле, бишир — рыба необыкновенная как по своей величине, так и по форме и по особенностям внутренней организации.
Некоторые экспансивные ученые считают ее существом совсем особого рода; как киты или кашалоты, она снабжена в верхней части черепа дыхалом, выбрасывающим воду; формами и кожей, жесткость которой не поддается острому железу, бишир походит на пресмыкающееся. Только жаря его в печи, можно извлечь из его оболочки, как из футляра, очень белое и довольно вкусное мясо. Широкая пасть, снабженная множеством зубов, заставляет считать его хищником. Бишир живет в глубокой тине, поймать его трудно. Электрический аппарат, которым он снабжен, причиняет сильное потрясение всякому, кто дотронется до него.
Четырехзубец отличается той особенностью, что у него на брюхе есть нечто вроде пузыря, который он надувает по желанию и который позволяет ему плавать на поверхности воды.