Кровавый закон

   Олиф слабо кивнула. Ей хотелось узнать, как Лексу удалось выбраться из-под зоркого ока Песчаников, но она продолжала разглядывать песок. Ведь если спросить у него об этом, то он точно подумает, что и она решила воспользоваться его способом, начнет злиться... Вряд ли в этот момент он сможет догадаться, что Олиф уже все равно. Она приготовилась умирать, и лишь напоследок хотела удовлетворить свое любопытство.

   - Разглядывай небо, - неожиданно сказал мужчина.

   - Что?

   - Небо разглядывай, а не пески. На них ты еще насмотришься, а вот на небо... нет.

   Олиф подняла глаза и вгляделась в лазурную даль, похожую на озеро, которое они нашли на оазисе, только намного светлее и чище. Оно напоминало большой, длинный ковер, и то тут, то там на нем виднелись небольшие размытые облака. Если понаблюдать за ними некоторое время, то белоснежная фигурка, напоминающая нечто вроде головы собаки, разделялась на две части, а иногда и на три, и этот кусочек облака присоединялся к другому собрату. И так они плыли дальше, не обращая внимания на двух одиноких людей, наблюдавших за ними прищуренным взглядом.

   Олиф завидовала этим облакам. Они безмятежно плыли по размеренному течению, уготованному им судьбой, и только она сидит на раскаленном песке и мечтает о глубоком сне. А проснувшись, ей бы очень хотелось обнаружить, что все это лишь игра света и тени, что на самом деле она лежит дома, на своей жесткой постели, а рядом бегает Тимка, и пытается вернуть свою сестру в тяжелую реальность.

   Но, увы, таких снов не бывает. Единственное, что могли преподнести ей Берегини - это вечный сон, без шанса на пробуждение.

   - Интересно, почему небо голубое? - спросила Олиф.

   - В смысле? - Лицо Лекса становилась все мрачнее и мрачнее.

   - Ну, ведь мы привыкли называть голубое голубым. Но что, если голубой вовсе не голубой, а на самом деле зеленый? Тогда и небо должно быть зеленым, а огурцы синими.

   - О Берегини, ты еще спроси почему называется называется называется.

   - Нет, правда, мы могли бы назвать голубое зеленым! - провокационно воскликнула девушка.

   - Могли бы, но не называем, - раздражался Лекс.

   - Но могли бы!

   - Но не называем!

   - Но ведь можно было бы предположить...

   - Нельзя. Называй, как тебе нравится. Можешь считать петуха супом, а суп - ведром. Твоей больной фантазии здесь никто не мешает.

   "Ты мешаешь", - мысленно обиделась девушка.

   - Я просто пытаюсь понять, почему...

   - Заткнись, - взбесился мужчина.

   - Знаешь что! - совсем обиделась Олиф. - Я тут доживаю свои последние минуты, и хочу провести их хоть как-нибудь, лишь бы не в молчании! А ты, к сожалению, единственный человек, который тут сидит рядом со мной! Поэтому ты все равно меня выслушаешь!

   - Да-а? - восхитился Лекс.

   - Да, - буркнула девушка.

   Мужчина насмешливо хмыкнул.

   - Знаешь, почему ты считаешь, что небо голубое?

   И видя, что девчонка молчит, продолжил:

   - Потому что тебе так внушили. И лучше смирись с этим.

   - Почему? - озадачилась девушка.

   - Потому что. Простой пример: тебе с детства внушали, что убивать плохо - это правило. А ты его нарушила. И вот чем это закончилось.

   - Еще... еще ничего не закончилось.

   - Серьезно? Посмотри на себя: ты на восходе встаешь только потому, что так надо, ноги переставляешь потому, что твой организм хочет влаги, и разговариваешь, лишь бы не сойти с ума в молчании. Ты не человек - ты овощ. Ты уже не живешь.

   - Это не так! - воскликнула Олиф.

   Лекс ничего не сказал, потому что они оба знали, что он прав. Прав настолько сильно, настолько жестоко, что хотелось выть от отчаяния. Живой труп - вот, кто она.

   Олиф отвернулась и принялась выводить какие-то узоры на песке. Ей в голову ударила странная мысль: а что, если она уже сошла с ума? Сумасшедшие задумываются над этим, или нет? Они вообще могут задумываться?

   Олиф так и не смогла найти ответа.

   Земля треснула, подпрыгнула, и где-то из ее недр послышалось раскатистое шипение. Девушка испуганно вздрогнула, хотела вскочить, но властная ладонь легла ей на плечо, удерживая на месте. Лекс был спокоен, как статуя, на его лице не было ни единой эмоции.

   Сердце перевернулось в груди, испуганно замерло, и забилось так сильно, что казалось, будто по всей пустыне разнеслось безнадежное: бум, бум, бум.

   Олиф порывисто вздохнула, повернула голову, чтобы посмотреть на тех, кого видела лишь однажды, но вдруг в виске кольнуло настолько сильно, что в глазах потемнело. Сознание начало уплывать так стремительно, словно его подхватила бурная река, не обращающая внимания на плотину разума.

   В ушах, да и в самом предательском сознании, отложился голос Лекса, мягкий и спокойный:

   - Прости, не хочу, чтобы ты это видела.

   Глава 9.

   В сознание, словно стрелы влетали обрывки непонятных звуков, вертелись, кружили, вызывая суматоху в и так разбросанных мыслях, и куда-то исчезали. Олиф могла лишь ждать, пока пройдет помутнение, даже не пытаясь разобраться в непонятных: "эм", "жуп", "прогв" и так далее. Постепенно к телу начала возвращаться чувствительность, голоса обретали полную форму, но не смысл. Девушка отчетливо поняла, что что-то держит ее за руки и заодно прижимает к чему-то холодному, вроде бы, стене. Олиф попыталась высвободиться, но ничего не получилось. Кончики пальцев онемели, а сами руки затекли, запястья отдавали притупленной болью.

   В помещении было холодно, ощутимо пахло сыростью, п отом, и, кажется, откуда-то выбивался запах то ли навоза, то ли мочи. Олиф поморщилась. Приоткрыла глаза и даже не стала щуриться, потому щуриться было не от чего. Там, где она находилась, было темно. Единственный свет, который позволял видеть лишь расплывчатые тени фигур, исходил от стен, в виде небольших зеленых слизней. Что это такое, девушка не имела ни малейшего понятия.

   Олиф перевела взгляд на тени. Несколько людей. Хотя нет, не людей - Песчаников. Пять, или шесть. Девушка, наконец, осознала, что на ее запястьях и ногах скованны кандалы, прикрепленные к стене. Они-то и не давали ей шанса пошевелиться.

   Лекс что-то невразумительно сказал. Песчаник, лица которого, к счастью, видно не было, зло огрызнулся. Даже оскалился. Олиф перевела взгляд на своего товарища, понимая, что он разговаривает с этими существами на их же языке.

   Одна из теней пошевелилась, и сделала шаг вперед, что-то грозно буркнула. При слабом зеленом свете были видны лишь контуры явно мужской фигуры.

   Тот, кто разговаривал с Лексом, явно был главным среди них. Это читалось в его отрешенно-безумном взгляде, в его движениях, в его интонации. Он повернулся в сторону Олиф. Медленно приблизился. У девушки сердце екнуло в пятки. Что ему нужно?

   Песчаник спросил что-то на своем языке. Лекс ответил за девушку. Что уж он сказал, Олиф не знала, но Песчаник вдруг расплылся в улыбке.

   - Тогда поговорим на вашем языке, - жутко корявя все слова, предложил главарь. - Кто она? - вопрос был явно обращен к Лексу.

   Тот ответил на языке песчаных людей. Главаря такой ответ не устроил, он покачал головой.

   - Нет, скажи так, чтобы она поняла.

   - Игрушка, - сказал, как обрезал.

   - Игру-у-ушка... verde. De verde! Но, Лекстер, - деланно возмутился главарь, - она же страш-ш-шная! Куда ты смотрел?

   - Угадай.

   Удар в нос был такой неожиданный, что Олиф аж подпрыгнула и испуганно вскрикнула. Голова Лекса мотнулась в сторону, и даже при таком скупом освещении было видно, как капельки крови забрызгали стену. Только сейчас девушка поняла, что это уже не первый удар - на лице мужчины красовались жестокие подтеки, и на пол капала темно-красная жидкость.

   Главарь зацоцкал языком, выказывая неодобрение, а на его лице, бледном и отдающем синевой при зеленоватом свете, по-прежнему играла милая улыбка. В этот момент Олиф показалось, что в этом существе обитает еще два существа: одно злится от каждого слова, яростно выпрыскивая свою злость на других, а другое отвечает за внешние эмоции, и мило улыбается всем и каждому, пытаясь тщетно доказать, что все хорошо, и добро всегда побеждает зло.