Зеленый луч. Буря

— Да, — протянул Студенцов, он тяготился молчанием, — тут с такой точностью не определишься.

— Берег, — негромко сказал Бабин.

Схватив бинокль, Студенцов ринулся к окну. Я видел, что Овчаренко схватился за ручку двери, но я уже сам выбежал на палубу и на палубе увидел Овчаренко, закрывавшего за собой дверь. Мы стояли, держась за поручни, он немного впереди, я сзади, и оба смотрели туда, куда ветер и волны гнали наш тральщик. Только волны и пену видел я впереди, но вот нос судна влез на высокую водяную гору. Казалось, взобравшись на высоту, на секунду судно остановилось перевести дыхание. В эту секунду с высокой водяной вершины стало видно далеко-далеко, и я увидел мчащиеся холмы и горы, рушащиеся гребни, пену, летящую по воздуху, а вдали, за черной волнующейся водой еле заметную черную неподвижную гряду. Она тянулась по горизонту, замыкая круг ревущего хаоса, и неподвижностью отличалась от водяных гор. Я успел только кинуть взгляд на неё, как судно ринулось вниз с волны. Резко хлопнув дверью, капитан вышел на палубу. Постукивая пальцами по биноклю, он ждал, когда нас снова поднимет. Кругом бушевали волны, большие и маленькие, они сталкивались, сливались в одну, разделялись снова. Потом нас подняло и понесло вверх. Море ушло куда-то далеко-далеко, оно бушевало уж где-то под нами, под нами летали чайки и глупыши, а маленькие волны казались ещё в десять раз меньшими. Мы опять были на вершине водяной горы. Каменная гряда показалась мне на этот раз гораздо ближе. Она уже не была такой ровной. Я различал отдельные скалы, уступы черного камня. Капитан не отрываясь смотрел в бинокль. Прошла секунда, и судно ринулось вниз. Бабин вышел из рубки.

— Кажется, верно, Николай Николаевич, — сказал он. Студенцов, не отвечая, наклонился и крикнул вниз на палубу:

— Свистунов, поднимитесь сюда!

Свистунов, весь мокрый, взбежал по трапу.

— Вы видели берег? — спросил капитан.

— Видел.

— Как вы думаете, что за острова?

Мы снова были высоко над морем, и каменная гряда казалась теперь ещё ближе. Свистунов, прищурив глаза, глядел на неё.

— Я думаю, — Старовер и Ведьма.

Студенцов и Бабин переглянулись. Мы полетели вниз с водяной горы, вода заплескалась на палубе. Студенцов повернулся к Овчаренко:

— Ну, Платон Никифорович, можно действовать. Определились правильно. Будем заходить за Старовера. — Овчаренко кивнул и побежал по трапу. — Товарищи! — закричал капитан вниз на палубу. — Сейчас зайдем за островок и сядем на банку. Маневр серьезный, но довольно безопасный. Всем надеть спасательные пояса. Собраться на палубе возле лебедки. Паники быть не должно.

— Не будет паники, — пробасил снизу Полтора Семена.

И матросы, обгоняя друг друга, бросились в кубрик за поясами. Студенцов открыл дверь рубки и в это время заметил меня.

— Вы что здесь делаете? — рявкнул он. — Сейчас же марш вниз! — Я повернулся, чтобы идти. — Стойте! — крикнул Студенцов. Я остановился. — Боитесь?

У меня было сильное искушение ответить что-нибудь героическое, но я удержался.

— Боюсь, — ответил я. Студенцов посмотрел на меня с некоторым удивлением.

— Ишь ты, чорт, — пробормотал он про себя, а громко спросил: — И здорово боитесь? — Я молчал. — Но держитесь?

— Держусь.

— И будете держаться всё время?

— Думаю, что всё время.

Студенцов хмыкнул.

— Наденьте пояс, — сказал он, — и станьте на палубе у столовой. — Он помолчал. — Если держитесь, тогда ничего, что боитесь. Это даже хорошо, что не врете. — Он откашлялся и скомандовал: — Ну, марш вниз!

Я быстро сбежал по трапу и, держась за фальшборт, пробрался в кубрик. Донейко выдавал пояса. Очередь вилась далеко по коридору, но двигалась очень быстро, и Донейко, молчаливый и точный, работал, как первоклассный продавец.

В числе последних я получил пояс и вышел на палубу. Матросы толпились возле столовой; на всех были надеты спасательные пояса, и от этого все казались толстыми и неуклюжими. Я стал около лебедки, примерившись так, чтобы при ударе иметь возможность ухватиться за вал. Каменная гряда, раньше еле видная на горизонте, была теперь совсем близко. Молчаливая черная стена сейчас, в шторм, когда она возвышалась над темным и бурным морем, была страшна и неправдоподобна. У меня замерло сердце, как в кошмаре, и стена надвигалась, как в кошмаре, неудержимо. Ветер гнал нас прямо на неё. Много долгих секунд прошло, пока я заставил себя всмотреться внимательнее. Тогда я увидел, что гораздо ближе каменной гряды из темного моря торчат две черные скалы, два острова. В пролив между ними был направлен нос тральщика. Это и были, очевидно, Ведьма и Старовер, о которых капитан спрашивал Свистунова. Я узнал их по названиям, не спрашивая. Действительно, в прямоугольной вершине правого острова, в его широком, устойчивом основании было что-то от коренастого, широкоплечего старовера, и в острых углах и ломаных линиях левого что-то напоминало остроносую сгорбленную ведьму.

Волны с грохотом разбивались о подножье уродливых огромных фигур из черного камня, в проливе между ними бурлила и пенилась вода; и мне показалось, что стало темно, когда мы вошли в пролив.

— Приготовиться к повороту! — крикнул кто-то сверху, наверное, Студенцов.

Я прижался к валу лебедки. Палуба под моими ногами наклонилась, вода с головой закрыла меня, и я, не дыша, считал секунды. Я чувствовал: палуба выпрямляется. Вода схлынула. Я открыл глаза и перевел дыхание. Старовер, коренастый, широкоплечий Старовер был с правого борта. Его огромная тень закрывала нас.

— Приготовиться к удару! — крикнул Студенцов. — Держитесь крепче, ребята!

Обхватив руками вал, я изо всех сил прижался к нему и закрыл глаза.

Глава XXVI

ВЕДЬМА И СТАРОВЕР

Силою удара меня прижало к валу. Сердце моё остановилось. Я перестал дышать. Я слышал страшный грохот и рев, но, может быть, это у меня шумело в ушах. Кто-то, почувствовал я, схватился за мою руку, но сразу же отпустил её. Какой-то твердый предмет больно ударил меня по плечу, потом меня окатило холодной водой, и вода утишила боль. Я втянул голову в плечи и с ужасом ждал, что сейчас рухнут на меня тяжелые обломки надстройки и раздавят, размозжат, разнесут в куски.

Постепенно, очень медленно, шум становился тише. Из хаоса возникали отдельные звуки. Я различал удары волн, свист ветра и доносившиеся, казалось издалека, голоса товарищей. Я приоткрыл глаза. Я увидел мокрый и блестящий металл лебедки, руку, такую белую, что не сразу я признал её своей, кусочек палубы, залитой водой.

— Ну что, Слюсарев,— услышал я веселый голос Овчаренко,— живем, не скучаем?

— Живем помаленьку,— ответил я, очень стараясь, чтобы мой голос звучал так же весело и уверенно. Голос Овчаренко слышался уже где-то вдали. Он шутил над кем-то, и кто-то, — кажется, Полтора Семена, — отвечал ему низким басом. Только теперь я открыл глаза широко. К моему удивлению, Овчаренко оказался совсем близко, а Полтора Семена стоял рядом со мной. Палуба уходила наверх, и полубак заслонял половину неба. Казалось, судно, как конь, встало на дыбы, готовое ринуться вперед, и вдруг застыло в этой неудобной, не внушающей доверия позе. Очень странно было чувствовать под ногами неподвижную палубу. Всё ещё я не мог отделаться от ощущения, что надо за что-то держаться, чтобы не упасть. Всё ещё мне казалось, что горизонт качается и что сейчас, через секунду, палуба полетит вниз. Я выпрямился. Болело зашибленное плечо, ныла спина, на шее саднила царапина, — я и не заметил, как меня оцарапало. Других повреждений не было. Я размялся, подвигав руками и ногами, и пришел к выводу, что отделался очень дешево.

— Сто за цертовстина, — услышал я удивленный голос засольщика, — неузели ни одного цорта не смыло?

— Все на месте, — ответил Овчаренко. — Не такой народ, чтоб смыться.

— Слезай, приехали! — орал Балбуцкий, размахивая зюйдвесткой. — Вашим билетам станция!