Страница 52 из 97
— Не будет поединка? — спросил Люк де Пон.
— Не будет, Угудеусь, — ответил Ричард. Он вдруг почувствовал необыкновеннейшую усталость, будто прошедший разговор не был легким. А может быть, он и не был легким?
— Жаль, — откровенно посетовал оруженосец. — Самое время было бы вам сразиться и покончить с ним.
— Я буду молить Бога, чтобы смерть не коснулась этого человека, — сказал король Англии с легкой грустью.
Остальные спутники Ричарда окружили его, забрасывая вопросами:
— Что он вам сказал?
— Это и впрямь был сам Саладин?
— На каком языке вы разговаривали?
— О чем шла беседа?
— Мы говорили об именах. Да, это был сам Саладин. Он хорошо владеет французским. Мы поклялись друг другу в вечной вражде. Я повстречался с поистине прекрасным человеком, — отвечал Ричард.
Глава двадцать первая
ЛЕОПАРДИЯ
Беренгария едва не лишилась чувств, когда узнала о встрече на реке Бел. Она страшно рассердилась на мужа, но послушав, с каким очарованием он говорит о Саладине, постепенно смягчилась и сказала:
— Отныне эту реку нельзя звать рекой Бесславья.
— Да уж, — согласился Ричард. — Я назову ее Серментой — рекой клятвы.
— Похоже на сирвенту, — усмехнулась Беренгария.
День, когда Ричард встретился с Саладином, был последним перед Петровым постом, многие намеревались соблюдать постные правила, надеясь, что святые апостолы Петр и Павел ниспошлют им за это удачу и к Петропавловскому празднеству Сен-Жан-д’Акр падет, хотя госпитальеры уверяли, что это случится раньше — к Рождеству Иоанна Предтечи. В общем, все заговлялись, предполагая поститься и с помощью поста и послушания снискать Божью милость. В лагере Таньер-де-Льон устроилось пиршество, на котором свой первый тост Ричард Львиное Сердце произнес за султана Саладина.
Следующее утро вновь принесло Ричарду радость. Остался один-единственный прыщ! Причем не из тех, что были вчера. Те полностью исчезли, а этот, новый, маленький, родился чуть пониже пупка. Конечно, лучше было б ни одного, но Ричард решил, пусть будет — на память о сгинувшей болезни.
Наступил третий день его пребывания на холмах Казал-Эмбера, пора было от клятв, восторгов и обещаний переходить к делу. Анри де Клермон явился с сообщением, что в Таньер-де-Льон приходят толпы желающих перейти в войско Ричарда, причем среди перебежчиков оказываются не только рядовые крестоносцы, но и крупные сеньоры. У Филиппа-Августа некому будет обслуживать боевые машины. Короля Англии это только веселило, он не опасался новых ссор с обидчивым Филу.
С этого дня по его приказу начали возводить высокую осадную башню, привезенную в разобранном виде из Сицилии и сохранившуюся даже в бурю. Вскоре ее собрали, подтащили к Мушиной башне и принялись осыпать сарацин стрелами, камнями, горящей смесью.
На пятый день после прибытия под стены Акры король Англии имел совсем неожиданную встречу, которая, в отличие от свидания с Саладином, не доставила ему ни малейшего удовольствия. Хотя, казалось бы… Короче, к нему явился сенешаль ордена тамплиеров Жан де Жизор. Лицо его выражало преданность и почтение, он низко поклонился Ричарду и сказал:
— Ваше величество, я пришел к вам с весьма важным и радостным сообщением. В замке Монкретьен, принадлежащем нашему ордену, вас ожидают для переговоров послы от эмира Каракуша. Кажется, они хотят говорить о добровольной сдаче города.
— Скажу честно, удивлен, что именно вы явились ко мне с этой приятной новостью, — молвил Ричард.
— Отчего же? — улыбнулся Жан де Жизор, и король подумал, что такая же улыбка, должно быть, у слепня, когда тот подлетает к лоснящемуся боку лошади.
— Ведь мы с вами тайно ненавидим друг друга, — откровенно признался Ричард.
— Не знаю, как вы, ваше величество, — продолжая улыбаться, сказал сенешаль тамплиеров, — но во мне по отношению к вам всегда была отнюдь не ненависть.
— Что же, если не ненависть? — фыркнул Ричард.
— Жалость, — ответил тамплиер.
— Жалость?! — удивился король.
— Да. Вы всю жизнь больны.
— Можете оставить вашу жалость, я уже выздоровел.
— Вам это только кажется. Вы больны. Такие, как вы, вымирают. Вам кажется, что лучше вас никого нет на свете. Вам нравится махать мечом, скакать впереди войска, распевать песенки, пьянствовать, спать с красотками. Не в этом счастье, эн Ришар.
— А в чем же, эн Жан?
— В другом. Вам этого никогда не понять. И не будем продолжать пустую беседу. Идемте, нас ждут в замке Монкретьен.
Отправляясь на встречу с послами Каракуша, Ричард ехал рядом с противным сенешалем молча и лишь один раз спросил:
— Эн Жан, скажите, у вашего меча есть имя?
— Разумеется, ваше величество, — ответил де Жизор. — Его зовут Браншдорм[73].
— Уж не в честь ли жизорского вяза?
— Сей меч достался мне от предков. Семейное предание гласит, что принц Урсус, Сигиберт Шестой, срубив одну из ветвей жизорского вяза, выточил из нее меч, который вскоре затвердел и стал крепче любой стали.
— Скажите на милость! — фыркнул Ричард. — А когда я срубил ваш священный жизорский вяз, из него почему-то не получилось никаких новых отверделостей.
— Почем вам знать, ваше величество? — усмехнулся Жан де Жизор.
— А какое имя у вашего коня, эн Жан?
— Пусть его ваш Фовель о том спросит.
— Не очень-то вы учтивы со мной, эн Жан.
— Равно как и вы со мной, эн Ришар.
— Ты забываешь, чей ты подданный, тамплиер де Жизор!
— Это вы запамятовали, что отдали Жизор королю Франции. Так что я уже не ваш, эн Ришар.
— Ах, ну да… Однако я ведь король!
— Хотите честно, ваше величество?
— Хочу.
— В этих краях — я король.
— Вот как?
— Именно так!
— Ну-ну…
На том и закончился разговор. Вскоре они прибыли в тамплиерский замок Монкретьен, расположенный возле Морских ворот Сен-Жан-д’Акра. Там их ждали великий магистр де Сабле, Филипп-Август, Анри де Шампань, епископ Бове, Жан де Бриенн и послы от Каракуша, которые сразу объявили о готовности защитников Акры к сдаче крепости при условии, что крестоносцы не будут мешать им покидать город и вывозить все имущество.
— Я согласен, — сказал король Франции, — принять эти условия, но с одной оговоркой: уходить из крепости можно только пешим ходом, унося с собой столько, сколько каждый может тащить на себе.
Сарацины долго переговаривались между собой и наконец с тоской в глазах согласились с жестким требованием Филиппа-Августа. Тут вдруг попросил слова Жан де Жизор.
— Позвольте мне, как человеку, четыре года назад покидавшему Иерусалим, отданный на поругание Саладину, высказаться.
— Вы имеете такое право, брат Жан, — сказал великий магистр де Сабле. — Говорите.
Тут сенешаль де Жизор прикоснулся пальцем к своей щеке, на которой виднелось маленькое клеймо в виде лапчатого креста [74]:
— Вот знак, которым наградил Саладин всех, кто покидал четыре года назад Иерусалим. Пусть каждый, кто уходит из Сен-Жан-д’Акра, получит точно такое же клеймо, только не на щеке, а на лбу, чтобы отличаться от ветеранов исхода из Святого Града.
Послы вскочили со своих кресел в возмущении. Взглянув на их гневные лица, Ричард Львиное Сердце взял слово:
— Нет, я против этого. Я ставлю собственное условие сдачи города. Крест на лбу — позор для мусульманина. Крест в сердце — благодать для христианина. Пусть каждый житель города, кто хочет остаться в живых и не попасть на галеры, отречется от своей веры в Магомета и примет единственно правильную веру — в Господа нашего и Спасителя, Иисуса Христа Сына Божия.
Выслушав короля Англии, послы молча переглянулись между собой, встали и начали прощаться со своими врагами, ничего не объясняя — и так было ясно, что это условие они не принимают. Едва они удалились, Филипп-Август набросился на Ричарда с упреками, что тот все испортил, и если можно было добиться сдачи Сен-Жан-д’Акра без боя, то теперь придется проливать за него кровь.
73
Браншдорм (фр. branche d’orme) — ветка вяза.
74
…в виде лапчатого креста. — Лапчатым назывался такой крест: .