Страница 4 из 45
Первым вернулся в реальность мой слух благодаря рекламе шоколада «Пипса» по телевизору, который почему-то работал на полную громкость в кабинете… Впрочем, то, что я нахожусь в кабинете, я поняла позже. Услышав название Вилькиной фирмы, я вспомнила все, что произошло, и открыла, наконец, глаза. Надо мной тут же склонилось чье-то прыщавое юношеское лицо.
— Товарищ капитан, она очухалась!..
Новая физиономия — на этот раз постарше и поприятнее предыдущей — оказалась в поле моего зрения, и я, мужественно разгоняя остатки клочковатой серости, все еще плававшей в мозгу, села.
— Как вы себя чувствуете? — У капитана оказался очень приятный, завораживающий баритон.
— Все в порядке, — пролепетала я не очень еще послушным языком и огляделась, как раз тут и обнаружив, что квартира полна народа и милиции.
Я облизнула пересохшие губы и спросила:
— Вы его нашли?..
— Кого? — Капитан протянул мне неведомо откуда взявшийся стакан воды.
— Труп, кого же еще?!
Кажется, я пришла в себя окончательно, поскольку почувствовала раздражение от его тупости. А заодно и оттого, что на сей раз он мне не ответил.
Опустошая стакан, я быстро оценила обстановку: в соседней комнате о чем-то негромко переговаривались сразу несколько мужских голосов. Какая-то серая тень промелькнула в открытых дверях, издалека, но при этом отчетливо донесся всплеск женских рыданий… Танька!
Мою попытку броситься на этот призывный звук капитан решительно пресек, заставив опуститься обратно на скользкий диван:
— Вы в состоянии ответить на несколько вопросов?
— Конечно! А вы?
Он как-то странно на меня посмотрел и ничего не сказал. Из смежной гостиной послышались тяжелые шаги сразу нескольких человек. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: наша с Танькой страшная находка наконец-то покидает пределы квартиры…
Пока я прислушивалась к этим неприятным звукам, в руках капитана, между прочим, довольно симпатичного белокурого мужчины с ласковыми, как у собаки, коричневыми глазами, появились блокнот и ручка.
— Ваше имя, отчество, фамилия?
— Голубева Елизавета Петровна, — ответила я машинально и почему-то добавила: — Двадцать пять лет.
Капитан вопросительно посмотрел на меня:
— Голубева?.. Вы что, родственница хозяевам квартиры?
— Глупости! — Я почему-то рассердилась. — Никакая я не родственница, я — жена!..
Мы немножко помолчали, после чего капитан спросил:
— Э-э-э… Чья, простите, жена?
— Вильяма Голубева, разумеется! — брякнула я и только после этого сообразила, что для недоумения, появившегося во взгляде следователя, имеются все основания: ведь судя по рыданиям, доносившимся со стороны кухни, Танька очухалась раньше меня и наверняка успела уже ответить на аналогичные вопросы… В частности, назваться раньше меня женой Вильки.
Между тем язык мой снова принялся, как тогда в кабинете Эфроима, нести помимо моей воли всякую чушь.
— Трупа, — подтвердила я, почему-то имея в виду Вильку. Должно быть, ночные поиски в кустах и последовавшие затем события спутались в моем мозгу в какой-то мертвый узел.
— Так вы, значит, знакомы с убитым? — простодушно обрадовался капитан.
— С чего вы взяли?! Первый раз вижу! То есть видела… Я говорю про Вильку… Вильяма Голубева! Я оставила его фамилию, понимаете? А девичья у меня была другая — Солнцева.
Капитан, до этого бледнокожий, как все светловолосые люди, на глазах начал багроветь.
— Послушайте… — В его голосе появились новые, неприятные интонации. — Я спросил, кем вы доводитесь хозяину квартиры, а вы…
— …А я ответила: женой!
— А кто же тогда Татьяна Викторовна Голубева?!
— Жена! — пояснила я этому тупице, внезапно вспотевшему от волнения и теперь вытирающему лоб скомканным носовым платком не первой свежести.
За спиной капитана мерзко хихикнул прыщавый:
— Товарищ капитан, это теперь так модно, «шведская семья» называется…
— Вы что, спятили?! — Моему возмущению не было предела. — С чего это вы взяли, что мы… Тьфу! Я, кажется, забыла сказать, что мы с Танькой… Короче, я — первая! А она — всего лишь вторая!
В кабинете повисла короткая тяжелая пауза.
— А-а-а… — сказал капитан и спрятал платок. — А Татьяна Викторовна утверждает, что вы — подружки. Школьные.
— Ну и что? — пожала я плечами. — Одно другому не мешает… Вам что же, никогда не приходилось сталкиваться с «треугольником»?
— С треугольником? — Капитан снова полез за платком. — С каким треугольником?
— С любовным! — отрезала я и снова задала свой вопрос: — Вы его нашли?
— Кого? — Капитан никак не мог понять, что происходит.
— Да Вильку же, Вильку!..
Менты молча переглянулись, после чего капитан вдруг спросил, как я себя чувствую. Видимо, результаты допроса его не устраивали. И я, вздохнув, в общих чертах поведала, правда с некоторыми купюрами, о событиях сегодняшней ночи. Купюры в основном касались Таньки. Я вдруг обнаружила, что мне совершенно не хочется подставлять под ментовскую гильотину свою ненавистную соперницу… И это — вопреки тому, что целых полтора года, то есть пятьсот сорок семь ночей подряд, я только тем и занималась, прежде чем уснуть, что строила планы мести коварной разлучнице, один изощреннее другого… Теперь же сама жизнь предоставила мне возможность реализовать, можно сказать, лучший из них, а я…
Словом, я не только не сказала капитану про то, что Танька возможная убийца нашего мужа, превратив ее наезд на Вильку в обыкновенную супружескую ссору, но и словно нечаянно назвала Танькину девичью фамилию… Ожидаемый эффект последовал немедленно.
— Столяренко? — Капитан вопросительно посмотрел на меня.
— Именно! — подтвердила я его страшную догадку. — Татьяна — родная и единственная дочь Виктора Петровича Столяренко, генерального прокурора города!..
Переглянувшись молниеносно с прыщавым подчиненным, белокурый следователь снова побагровел, только теперь его багрянец носил фиолетовый оттенок. Оба мента, прервав допрос, или, если быть точной, «предварительное дознание», сорвались с места и бросились на кухню.
За время нашей приятной беседы кто-то выключил телевизор. В комнате воцарилась убийственная тишина — такой она казалась, по крайней мере, мне. Первые лучи солнца уже заливали потолок и стены, воспользовавшись тем, что никто не задернул с вечера тяжелые коричневые шторы на громадном окне слева от Вилькиного письменного стола. Сам он взирал на меня со стены над этим своим столом задумчиво и ласково, как в лучшие времена нашего с ним романа… Портрет хозяина кабинета был сделан классным фотохудожником, Вилькино лицо выглядело на нем таким же отрешенно-прекрасным, как и в жизни… Я отвела глаза и, сглотнув ком, образовавшийся в горле, прислушалась к тому, что происходило в квартире.
В квартире наступила почти полная тишина. Это означало, что эффект, на который я рассчитывала, называя Танькину девичью фамилию, был достигнут: менты вымелись с невероятной даже для них скоростью, наконец-то оставив нас вдвоем.
Танька сидела на кухне — там, где ее, видимо, и настиг допрос. Взглянув на нее, я вздохнула и пожала плечами. Никогда бы не подумала, что Вилька способен позариться на такую блеклую, бесцветную особу, на которую без косметики и смотреть-то было невмоготу. Вот если бы он выбрал Лариску (раз уж Вильке так приспичило поменять меня на лучшую подругу!) — другое дело!
Ларка из нас троих была самая красивая. К тому же она обладала качеством, навсегда оставшимся для меня таинственным и непостижимым: в любое время суток и в любых обстоятельствах Лариска выглядела так, словно пять минут назад покинула парижский салон красоты… Загадочная и, судя по всему, врожденная ухоженность, свойственная западным женщинам, но уж никак не провинциальным российским журналисткам!
Словом, если бы Вилька предпочел мне Лариску, я бы, честное слово, поняла. Но Таньку… И вообще: я всегда была уверена, что в Вилькином вкусе — женщины худенькие, темноволосые и светлоглазые, сама такая! Так что куда именно смотрел Вилька — загадка!