Страница 21 из 22
Спустя неделю после завершения дела «Московского центра» состоялся еще один процесс — над двенадцатью руководящими работниками Ленинградского управления НКВД во главе с его начальником Медведем. Судили их за «преступную халатность», за то, что они, имея сведения о готовящемся террористическом акте, не приняли мер к тому, чтобы его предотвратить.
Основания для такого обвинения действительно имелись. Например, множество изданий обошли ссылки на донос психически ненормальной осведомительницы НКВД Волковой, которая вроде бы подслушала, как ленинградские чекисты обсуждали будущее убийство Кирова.
… М. Н. Волкова была секретной сотрудницей НКВД с 1931 года. Как вспоминала работавшая в 1934 году в Ленинградском горкоме партии Д. А. Лазуркина, за месяц до убийства Кирова Волкова сообщила секретарю председателя исполкома, что в доме отдыха слышала разговоры пьяных чекистов о подготовке убийства Кирова. Председатель, вернувшись из командировки, попытался найти Волкову, но оказалось, что она находится в психбольнице. Эта женщина смогла все-таки передать свою информацию по назначению — но только уже правительственной комиссии, после убийства, когда было безнадежно поздно. Кстати, в своем письме она правильно называла фамилии и должности многих чекистов — что является информацией, вообще-то говоря, не каждому доступной.
Впрочем, дама эта вроде бы и вправду была сумасшедшей. Но имеются ведь и свидетельства иного рода.
15 октября 1934 года Николаев был задержан ленинградскими чекистами. В его портфеле нашли пистолет и, что было еще более интересно, записную книжку с маршрутом Кирова. Тем не менее он был отпущен по распоряжению начальника оперативного отдела Ленинградского УНКВД, который, в свою очередь, получил такое указание от заместителя начальника Управления Запорожца.[8] Как хотите, но это уже выходит за рамки простой халатности. Если бы просто пистолет — но еще и маршрут Кирова! А самое интересное — кто такой Николаев, что его отпускают по личному указанию заместителя начальника УНКВД?
Остается добавить, что хотя осужденных чекистов и отправили на Колыму, но не в лагеря, а на работу в руководство Дальстроя. Расстреляны они были в 1937 году.
… Какие-то странные пируэты совершает следствие по «делу Николаева», вы не находите? Руководит им почему-то не чекист, а партконтролер. Информация о посещении Николаевым германского консульства, обнаруженная ленинградскими чекистами, отправлена в Москву лично Медведем лично Ягоде и тихо кем-то куда-то припрятана. А что самое любопытное — так это четкое ощущение фальсификации, возникающее даже при беглом знакомстве с материалами дела.
Самое распространенное объяснение этому — дело «шилось» по указанию Сталина в порядке расправы с оппозицией. Но эта версия, скажем так, несколько нелогична. Все можно было бы сделать куда красивей. Например, пристегнуть «московский центр» к «ленинградскому» и добиться для москвичей расстрельных приговоров — но ведь этого делать не стали! Попросту пришили им некую общую «контрреволюцию» и на этом успокоились. А в Питере московские чекисты развили могучую деятельность именно с целью доказать, что за Николаевым стояла некая террористическая оппозиционная организация, и пристегивали к ней явно случайных, мелких персонажей. А ведь следствие вели очень серьезные люди, заместитель наркома лично проводил допросы.
Эту странность можно объяснить по-разному. В очередной раз спихнуть все на «ужасного» Сталина, перед которым Агранов трепетал до потери речи. Но ведь можно придумать и другое объяснение. Например, что это была деза, предназначенная самому Сталину, — чекисты «переводили стрелки» на случайных оппозиционеров, отвлекая внимание от кого-то важного и значимого.
Возможно, некоторые ответы мы найдем, рассмотрев совсем другое дело. Малоизвестное, нерекламируемое, непопулярное — хотя едва ли можно отыскать лучший пример абсурдности «сталинских репрессий». Тем не менее даже на самом гребне «перестроечной» волны о нем всегда упоминали глухо…
Глава 4
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ «КЛУБОК»
О «кремлевском деле» упоминают мало и неохотно. Хотя странно это, признаться, — ведь что может быть лучшим доказательством абсурдности «сталинского террора», как не арест и осуждение кремлевских уборщиц за какие-то разговоры? Именно так это дело и подавалось долгие годы. Пока господствовало мнение о сталинской паранойе и «стране ужаса», все катило. Но чем дальше, тем более странной казалась эта история, нелепая и нелогичная по любым меркам.
Тем не менее, похоже, что именно в «кремлевском деле» или, как его еще называют, «деле «Клубок»», и лежит ключ к началу репрессий 1937 года (к той их части, которую можно назвать этим словом без кавычек).
Уборщицы-контрреволюционерки и порученцы-террористы
Согласно материалам дела, кремлевские служащие: библиотекари, уборщицы, работники комендатуры и пр. участвовали в заговоре с целью убийства Сталина. Само собой, их действия были увязаны с оппозиционерами, меньшевиками, монархистами, белогвардейцами и пр. «Сам ход и характер следствия… при тщательном изучении не могут не оставить впечатления противоречивости, настойчивого сокрытия чего-то весьма важного, почему «дело» изначально несло черты двойственности, своеобразной эклектики, — пишет историк Юрий Жуков, один из немногих, получивший доступ к материалам дела. — Самым же загадочным остается повод, послуживший для возбуждения «дела»».
Итак, что мы знаем о «кремлевском деле»? В начале 1935 года НКВД, по инициативе Сталина, внезапно занялся проверкой кремлевских служащих на предмет контрреволюционных бесед, намерений и действий.
Все началось с доноса на трех уборщиц, которые вели между собой «контрреволюционные разговоры» примерно такого типа: «Товарищ Сталин хорошо ест, а работает мало. За него люди работают, потому он такой и толстый». «Сталин убил свою жену. Он не русский, а армянин, очень злой и ни на кого не смотрит хорошим взглядом». «Вот товарищ Сталин получает денег много, а нас обманывает, говорит, что он получает 200 рублей… Может, он получает несколько тысяч, да разве узнаешь об этом?» И прочее, тому подобное — обычные разговоры прислуги, «перемывающей косточки» хозяевам.
Начало 1935 года, у НКВД в связи с убийством Кирова дел по горло. Тем не менее девушек допрашивают не кто-нибудь, а лично начальник секретно-политического отдела НКВД Г. А. Молчанов и начальник оперативного отдела К. В. Паукер. Им что, заняться больше нечем?
А дело развивается. В конце января 1935 года с какого-то перепугу, хотя уборщицы о них ни словом не упоминали, арестовывают Б. Н. Розенфельда, племянника Каменева, и А. И. Синелобова, порученца коменданта Кремля. И практически сразу же первый дает показания на отца, Н. Б. Розенфельда, брата Каменева, и на мать (кстати, урожденную княжну Бебутову), работавшую в кремлевской библиотеке. Допросы второго дали основания для ареста помощника коменданта Кремля В. Г. Дорошина, начальника спецохраны и помощника коменданта Кремля И. Е. Павлова, коменданта Большого Кремлевского дворца И. П. Лукьянова и еще нескольких человек.
И покатилось. В деле были выделены группы: уборщиц, библиотекарей, комсостава комендатуры. Все эти люди, правда, уличались всего лишь в том, что вели «антисоветские разговоры» — но согласитесь, что когда в охране и обслуге правительственной резиденции в таком массовом порядке и столь увлеченно предаются антиправительственной болтовне, это говорит о том, что в оной резиденции что-то очень и очень не так. Это было бы не так даже в 80-е годы, когда большинство населения было настроено антиправительственно, — а ведь в 30-е годы большинство населения, по меньшей мере городского, было лояльно.
В то время подобные разговоры карались в уголовном порядке. Можно осуждать за это правительство СССР, а можно и не осуждать, тем более что за двадцать лет до того подобная несдерживаемая и ненаказуемая болтовня едва не привела к гибели России (а пятьдесят лет спустя привела к гибели СССР). Как бы то ни было, сие деяние являлось уголовно наказуемым, о чем подследственные не знать не могли.
8
Эти сведения содержатся в записке П. Н. Поспелова, человека, который готовил материалы для доклада Хрущева на XX съезде, то есть это хоть в какой-то мере официальные материалы. Поспелов, в отличие от Хрущева, излишней фантазией вроде бы не страдал.