Страница 20 из 30
Прошло двадцать лет. Больной Берлиоз снова приезжает к русским слушателям как к источнику живой воды. Он уверен в любви и полном понимании его творений русской публикой. В программе концерта в Манеже — Глинка, Моцарт, Бетховен и собственные сочинения композитора. Перед нами московская газета тех дней: «Берлиоз в Москве. Нельзя не поздравить наших знатоков и любителей искусства с приездом этого замечательного и в высокой степени оригинального композитора. Высокий талант г. Берлиоза, этого Виктора Гюго новейшей французской музыки, найдет, конечно, и у нас ценителей. То же революционное движение, ту же реакцию против старого, доселе классического и общепринятого г. Берлиоз принес в музыку».
Трудно найти более живое и точное определение творчества Берлиоза, и это всего лишь одна из множества появляющихся в газетах рецензий. А с какой восторженной речью обращается к Берлиозу Чайковский на специально устроенном обеде в его честь.
Россия, Москва — Берлиоз будет вспоминать о них до конца жизни. А в последние минуты к умирающему композитору придет известие о триумфальном исполнении его произведений в обеих русских столицах, где ими дирижерствовали Милий Алексеевич Балакирев и Николай Григорьевич Рубинштейн. Берлиоз обратится благодарной памятью к русским слушателям и в своих мемуарах, которые закончит словами: «Какая из двух стихий может вознести человека до самой высшей из всех вершин: любовь или музыка? Это трудный вопрос. И все же я отвечу так: любовь не может дать представления о музыке, а музыка может дать представление о любви… Но зачем отделять одну от другой? они два крыла одной души». Русской души особенно, — добавит он в разговоре с друзьями. «Манежный концерт меня окончательно в этом убедил».
Тени старого сада
Мария Толстая
В прошлом письме Вашем я нашел «гораздо больше скрытой горечи, чем следовало бы — по-настоящему ей совсем не следовало быть… не предавайтесь Вашей наклонности к хандре и мрачным мыслям… в жизни все-таки нет ничего лучше жизни, как она ни бывает подчас тяжела».
Так получилось. Он хотел любой ценой оставить за собой Спасское, и потому лучшая часть имений перешла к брату Николаю. Пригодных для ведения сельского хозяйства, удобных для земледелия. Впрочем, Иван Сергеевич и не имел в виду заниматься делами — только жить и работать. Опытный управляющий был им отпущен и вынужден искать себе иного места. В связи с этим сосед по имению пишет Льву Николаевичу Толстому, который хотел сменить своего управляющего в Ясной Поляне: «На всякий случай приискал человека, которого мне рекомендовали с хорошей стороны, лет 40 — холостой — он был управляющим над большим имением у Тургеневой, — потом заведовал главной конторой и теперь у детей ее поверенным: он получил свободу и ищет место: я за ним посылал — он мне весьма понравился».
Рекомендателем выступал зять Льва Николаевича граф Валерьян Петрович Толстой, женатый на единственной сестре писателя, той самой горячо любимой братьями Машеньке, которая во время их детских прогулок по московским бульварам должна была на Пречистенском говорить по-рус-ски и называться соответственно русским именем, на Никитском преображаться в Мари и переходить на французский, а уж на Тверском и вовсе становиться болтающей по-английски Мэри.
Это Валерьян Петрович станет прообразом адъютанта Дубкова в толстовском «Отрочестве», который в первой редакции повести «был человек уже лет 25… он имел для нас прелесть самой добродушной гусарской физиономии (глупость которой скрадывалась несколько воинственностью)». У Дубкова состояние ногтей и прекрасное знание французского языка соответствовало тому, что он считал человеком «комильфо». Служил граф в гусарском полку принца Оранского и перед женитьбой на семнадцатилетней Марии Николаевне Толстой вышел в отставку с чином майора.
Соседи, естественно, знали о существовании друг друга, но не имели случая лично познакомиться. Все разрешилось появлением в журнале «Современник» за сентябрь 1852 года повести «История моего детства», подписанной инициалами «Л.H.». Тургенев написал письмо графу Валерьяну Петровичу: «Милостивый государь! Посылаю Вам № «Современника», в котором помещена повесть брата Вашей супруги — «Отрочество», — думая, что это будет интересно для Вас. Я давно имел желание с Вами познакомиться, если и Вы с Вашей стороны не прочь от этого, то назначьте мне день, когда мне к Вам приехать, начиная со вторника. Я чрезвычайно ценю талант Льва Николаевича и весьма бы желал знать о нем, где он и что с ним». В названный вторник Толстой сам приехал в Спасское-Лутовиново, а спустя два дня Тургенев нанес Толстым ответный визит, после которого написал Некрасову, что жена графа — «премилая женщина, умна, добра и очень привлекательна». Дружеские отношения завязались, а в 1856 году графская чета и вовсе пробыла целую неделю в Спасском. Своим стало для Тургенева графское Покровское, отстоявшее от него всего в 20 верстах, и увековеченное в «Анне Карениной» — белокаменный дом среди вековых лип. Но все для него решалось присутствием Марии Николаевны с «каким-то глубоким выражением глаз», «искренностью сердца», «величайшей впечатлительностью нерва» и притом «умной, как день».
Жизнь Марии Николаевны складывалась совсем обычно и одновременно почти трагично. Рано осиротевшие маленькие Толстые оказались на попечении тетушки Т. А. Ергольской, без памяти полюбившей свою внучатую племянницу. Шестнадцати лет Машенька окончила Благородный институт, и тетушка заспешила выдать ее замуж, памятуя о судьбе рано скончавшейся матери сирот. История матери и ее первой любви в свое время поразила воображение Льва Николаевича.
Начало этой истории уходило во времена Екатерины II. Былой фаворит императрицы Григорий Александрович Потемкин был известен своей слишком пылкой привязанностью к собственным племянницам, отличавшимся редкой красотой. Императрица смотрела сквозь пальцы на «шалости» нужного ей сановника и тогда, когда он подыскивал среди ее придворных претендента на руку очередной освобождавшейся от дяди красавицы. Огромное приданое позволяло быстро находить титулованных женихов. Для особой любимицы Варвары Васильевны дядя наметил молодощі го красавца князя Николая Волконского, которому и было сделано соответствующее предложение во время путешествия императрицы со свитой в Тавриду Князь и в самом деле находился в затруднительном материальном положении, но счел самую идею подобного брака оскорбительной, что и высказал в нелицеприятных выражениях Григорию Александровичу.
В результате Волконскому пришлось оставить двор и поселиться в Москве, в родовом доме на Воздвиженке. Варвара же Васильевна, воспользовавшись отъездом дядюшки под Бендеры на театр военных действий, испросила у императрицы разрешения на свою свадьбу с князем Сергеем Федоровичем Голицыным, известным тем, что кроме охоты и любительского театра, в котором он с успехом выступал, его ничто не интересовало. Под воздействием императрицы Потемкину пришлось усмирить свой гнев, наградить племянницу соответствующим приданым. Варенька, со своей стороны, сочла за благо покинуть Петербург и поселиться в великолепном московском голицынском дворце на Никитском бульваре (№ 8), за углом от дома Николая Волконского.
Шло время. У княгини Голицыной родилось десятеро сыновей, у князя Волконского — единственная дочь от урожденной княжны Трубецкой, вышедшей за него замуж в немолодых летах. Соседи не только подружились, но и подумывали о возможности породниться. Машенька Волконская и в самом деле увлеклась в свои шестнадцать лет своим сверстником из числа Голицыных-младших. Был назначен день свадьбы, но в канун ее жених скоропостижно скончался от простудной горячки. Отчаяние юной княжны не имело пределов. Четырнадцать лет она отказывала всем женихам, пока отец чуть не на смертном одре взял с нее обещание выйти замуж. Этим «избранником без любви», по выражению родственников, стал граф Николай Толстой. Мария Николаевна родила ему двух сыновей и дочь и вскоре умерла. По убеждению писателя, его мать жила одной любовью, но любила в своей жизни только своего первого жениха и второго сына, которому смогла дать имя потерянного возлюбленного — Лев.