Страница 2 из 70
— Я получил большое удовлетворение от этой работы. Особенно от «Астрона». И раньше мы запускали небольшие приборы. Они дали нам опыт работы вне Земли, опыт по созданию космической аппаратуры, где, как вы прекрасно понимаете, есть своя специфика. Но с точки зрения науки это было не «то», а «то» — появление специализированного спутника.
— «Астрона»?
— Да. Это был первый в Советском Союзе специализированный спутник. Мы создавали для него программу наблюдений, управляли им, направляли на нужный участок неба. Этот аппарат создавался в знаменитом КБ имени Лавочкина, а Главным конструктором его был Вячеслав Михайлович Ковтуненко. Конечно, поначалу все было очень сложно. Так всегда бывает, если есть слово «первый». Первому всегда трудно, но очень интересно!.. Была тяжелая работа по созданию большого телескопа — восемьдесят сантиметров диаметр, к нему поставили спектрометр. Все управление и программирование были на нас, а это все внове. В Союзе ничего подобного не существовало… Подчас трудности казались непреодолимыми! Именно так я ответил бы, если бы вы спрашивали меня тогда…
— А сейчас?
— То время кажется мне прекрасным!.. Помните, мы познакомились во время посадки одной из «Венер»?
— Тогда я бывал на каждом эксперименте, а потому на какой именно «Венере» — не помню!
— Но тем не менее мы ждали посадку аппарата всю ночь… Я приехал в Центр дальней космической связи из любопытства. И меня многое удивило: определенные стандарты, которые выработались тогда у конструкторов и управленцев. Они запустили аппарат, довели его до объекта — в том случае до планеты Венера, провели эксперименты и уехали… Несколько человек приехали из Москвы на коррекцию полета, провели его и уехали. Побольше народу собралось к финишу, что естественно: всех интересовало, что находится на Венере — это ведь были первые эксперименты!.. А когда мы запустили «Астрон», то ситуация коренным образом изменилась.
— Там не было эффектного финиша?!
— Вот именно! Нужно было проводить каждый сеанс, работать с аппаратом. Сначала из КБ приехало человек восемьдесят — все, кто отвечал за системы «Астрона». Потом там поняли, что так нельзя. Начали разбираться, кто именно нужен для повседневной работы, и, в конце концов, «осталось» человек восемь…
— Те, кто с «Астроном» прожил много лет?
— Конечно. Так возникла новая технология работ в космосе… Поначалу даже по самой простой проблеме приходилось «выходить» на Главного конструктора, а подчас и на Госкомиссию. Однажды нужно было слегка подфокусировать телескоп, звоню Ковтуненко. Тот в ответ: «Мое дело пускать! И запомни нашу главную истину: если аппарат работает, то лучше всего ему не мешать!» Но тем не менее Вячеслав Михайлович разрешил нам провести эту операцию. В результате все стало гораздо лучше… Позже с подобными просьбами к Главному конструктору уже не обращались. Да и «Астрон» вел себя очень хорошо: никаких «неприятностей», то есть отказов аппаратуры, у него не случалось, а потому он вскоре уже перестал интересовать конструкторов. Более того, некоторые из них очень удивились, когда мы решили собрать через восемь лет Госкомиссию и поставили на ней вопрос о прекращении работ…
— Чему же они удивились?
— А тому, что астрономическая обсерватория еще работает! Но тогда уже толку от нее было мало, так как солнечные батареи состарились — сеансы связи стали короткими, и через месяц мы сами прекратили существование «Астрона». По-моему, в истории космонавтики такое случается редко…
— Потом был «Гранат»?
— Я на нем не работал. «Гранату» было значительно легче, уже был опыт эксплуатации «Астрона». Кстати, команда «Астрона» практически полностью перешла на «Гранат», и эта обсерватория также проработала длительный строк.
— Казалось бы, получены прекрасные результаты: орбитальные обсерватории работают по многу лет, почему же прекратились новые запуски? Да и вы, судя по всему, отошли в сторону?
— Нет, это не так. После первых экспериментов мы начали думать о строительстве большого телескопа, уже не 80 сантиметров, а вдвое больше — метр семьдесят… Этот проект вошел в Федеральную программу.
— А почему именно 170 сантиметров?
— Хотелось бы побольше, да и сделать такой инструмент мы смогли бы, но ограничения поставлены ракетной техникой — надо телескопу уместиться под обтекателем носителя… После «Астрона» к нам приехала бригада конструкторов из НПО имени Лавочкина, и вместе мы определили размер нового телескопа.
— Мне кажется, что он давно уже должен быть в космосе?!
— Предполагалось, что он будет запущен в 1995 году. Но в стране изменилась ситуация, и этот пуск не состоялся — не было финансирования. Сейчас программа «Спектр» начала потихоньку идти, небольшие деньги на нее выделяются. Технологическая модель телескопа уже готова, прошли тепловые испытания, сделано зеркало… Мы готовы делать летный экземпляр, но денег нет! В нашей стране все упирается в финансирование: если оно есть, то и результаты обязательно будут. Я имею в виду, конечно же, науку.
— Вы считаете, что это направление в астрономии перспективно?
— Безусловно. В частности, большая программа работ у нас связана с Международной космической станцией. В свое время была создана специальная комиссия по научному обеспечению МКС, у нас ее возглавлял академик В. Ф. Уткин, а сейчас его преемником стал Н. А. Анфимов. Я возглавляю ту часть работ этой комиссии, которая связана с внеземной астрономией. Мы отбираем наиболее интересные проекты и предложения. У нас был большой конкурс, в нем участвовало более 20 проектов. Из них для МКС мы отобрали семь.
— Насколько я знаю, всего было предложено около 500 проектов для МКС?
— Дело в том, что, к примеру, проектов по материаловедению и медицине очень много — они ведь все очень миниатюрные. А проект по тому же гамма-телескопу весьма крупный. Так что нельзя судить по численности проектов, нужно обязательно смотреть, что стоит за этим количеством… Итак, у нас семь проектов. В чем же сложность работы на МКС? Астрономические проекты довольно габаритные, а потому следует понять, где они могут быть размещены на станции. Надо найти место, чтобы в поле зрения телескопа не попали, к примеру, солнечные батареи. А тот же гаммаскоп — куб размером четыре на четыре метра, его нужно поставить подальше от модулей станции. Есть очень хорошее место — мачта, однако конструкторы возражают, так как при маневрах станции мачта может согнуться — ведь гаммаскоп весит около четырех тонн. МКС летит по отношению к Земле, грубо выражаясь, «брюхом вниз», то есть она постоянно поворачивается. А мы смотрим в другую сторону, и нам постоянно нужно компенсировать отклонение станции, так как тот или иной объект во Вселенной надо наблюдать длительное время… В общем, трудностей при создании астрономической аппаратуры для МКС множество.
— И в каком состоянии эти работы сегодня?
— Мы выдали необходимые исходные данные по всем семи проектам руководству НПО «Энергия» с просьбой определить, какой именно им сейчас целесообразно осуществлять.
— По сути дела, вы в начале пути?
— Пока идет обустройство МКС, монтаж оборудования, но когда-то начнутся и научные исследования. Нужно смонтировать ферму, к которой будут присоединяться научные модули…
— Это в случае постоянного финансирования?
— Всем известно, что пока денег дается мало даже для самой станции, а что уж говорить о научной аппаратуре… Ученые работают на энтузиазме, но дальше нас дело не идет, так как для проектирования, а тем более для изготовления, приборов и аппаратуры нужны реальные деньги. Пока их нет.
— А зачем тогда вообще принимать участие в МКС?!
— Конечно же, все имеет смысл, если на борту станции будем вести серьезную научную работу… Для развития науки она просто необходима! Сейчас на меня возложена координация всех космических исследований в Академии наук, и я прекрасно понимаю насколько они важны. Однако возможности наши ограничены из-за ничтожного финансирования…