Тигриные глаза

Они живут в Лондоне, и Плам не имеет представления о том, сколько зарабатывает. Да, этими вещами занимается Бриз.

Плам знала, что настороженные ее ответы звучат скучно и неинтересно. Но она почувствовала, что вопросы журналиста заставляют ее как-то иначе взглянуть на прошлое, она словно в фокусе увидела свои прожитые дни, то, что лишь смутно нащупывала вчера, когда пыталась разобраться в своей жизни и понять неудовлетворенность, которая, как пар в скороварке, клокотала под поверхностью ее завидного на первый взгляд существования. Плам осознала, что прийти в согласие с настоящим можно, только разобравшись с прошлым. И, отвечая журналисту, она мысленно сама брала у себя интервью. Почему она поступила так? Почему это случилось? Почему от позволила этому случиться?

Вспоминая мотивы своих поступков, Плам знала, что альтернативы для нее в то время не существовало. Сколько ни оглядывайся назад, того, что случилось, не изменишь. Но, наверное, в том-то и была вся беда: она жила как жилось, не вмешиваясь в течение собственной жизни. Она безропотно подчинялась требованиям людей и обстоятельств. Маленькой послушной девочке, которая до сих пор жила в ней, никогда не приходило в голову пойти наперекор кому-то.

Плам, получившая при крещении имя Шейла, была в семье единственным ребенком. Филлипсы жили тихой, небогатой событиями жизнью низшей части среднего класса. Их небольшой дом с полукруглой верандой отличался безупречной чистотой и был хорошо обставлен. Для миссис Филлипс главным было мнение окружающих. Этим определялось все и вся. Надо всегда надевать панталоны — на случай непредвиденных обстоятельств на улице. Нельзя никому открывать дверь, когда на голове у тебя бигуди. Всегда надо мыть пустые бутылки из-под молока, прежде чем выставить их на крыльцо, чтобы молочник утром забрал их. Если кто-то приходит, надо, чтобы он ждал в прихожей. Любимыми фразами миссис Филлипс были: «А что подумают соседи?» и «Мы предпочитаем принадлежать самим себе», это означало, что соседей надо держать на расстоянии.

Она всегда запоминала происходившие в ее жизни события по тому, какая на ней была одежда. («Мы встречали их на той свадьбе, когда я была в коричневом кружевном»… «Это было в тот день, когда я впервые надела синее атласное платье».) Во всех, даже самых мелких вопросах Патрицию Филлипс поддерживал ее муж Дон. Это был невысокого роста мужчина с ласковым выражением лица, скрывавшим упрямый и твердый характер. Как всякий мелкий бюрократ, он делал только то, что положено, не любил принимать решения и получал удовольствие, когда видел, как трепещет перед ним подозреваемый в чем-то человек. Дом был его крепостью, где он благодушно выслушивал банальности своей жены, считавшей их достойными самого внимательного отношения. Сторонник домостроя, он никогда не старался быть тактичным, ибо считал себя честным человеком, который режет правду-матку в глаза, пусть даже это больно задевает кого-то.

Плам запомнился один рождественский обед в доме тети Гарриет. После того как была выпита первая бутылка южноафриканского шерри, отец со смешком заявил тетке, что та растолстела. Как обычно, мать попыталась сгладить неловкость, созданную словами мужа, и сказала, что Дон говорит неприятные вещи только потому, что желает добра.

— Нет, — вспыхнула тетя Гарриет, — он говорит это только ради того, чтобы сказать неприятное. К себе он не так строг. Он считает себя самым настоящим совершенством. А мне кажется, что он самое настоящее ничтожество.

Мать быстро проговорила:

— Дон, откуда ей знать тебя? Не порти себе настроение. В конце обеда, когда все поблагодарили тетю за приглашение, отец Плам спокойно заявил, что если быть честным, то надо отметить, что индейка была слишком сухой, а начинка — слишком сырой, а вот клюквенный соус удался.

— Тогда не желаешь ли добавки? — спросила тетка и вылила остатки соуса зятю на голову. Возмущенные Филлипсы поспешили домой.

Маленькая Плам, будучи наблюдательным ребенком, подмечала не только странности и противоречия в поведении взрослых. Ее интересовали самые разные вещи. Когда что-то попадало ей в руки, она подносила это близко к глазам и подолгу всматривалась… Чтобы заглянуть в самую середину нарцисса, опускалась на колени в траву, пачкая чулки. А прежде чем съесть ягодку, внимательно изучала ее со всех сторон. Мать дважды понапрасну водила ее проверять зрение.

Нежно любившая своих родителей, она научилась не докучать им. Хорошая девочка не должна лезть на колени к матери, чтобы не мять ее платье. Несмотря на природную живость характера, Плам умела быть незаметной и тихой как мышка. И никогда не шалила. Кроме одного-единственного раза. Однажды, когда ей было три года, она стащила нож и кусок мыла «Люкс». Спрятавшись под столом на кухне, Плам вырезала из него шотландского терьера, похожего на того, который рекламировал по телевидению корм для домашних животных. Его грубо сработанная кремовая фигурка несколько месяцев стояла на камине, пока у нее постепенно не расплавились лапы. После этого окружающим стало ясно, что у маленькой Шейлы художественный талант. Мать не знала, откуда у нее это, хотя тетя Гарриет, у которой тоже были рыжие волосы, считалась в их роду одаренной натурой. Когда племяннице исполнилось десять лет, тетя Гарриет назло родителям подарила ей коробку настоящих масляных красок. Забросив все остальные подарки, Плам целый день рисовала, перепачкав красками всю мебель в доме и оставив на своем лучшем платье ярко-желтые разводы. Мать заявила, что больше не потерпит такого безобразия, и закрыла краски в шкафу.

Единственным светлым пятном за все безрадостные годы учебы Плам в школе была поездка во Францию по обмену с девочками из Бордо. Плам было пятнадцать, и она беззаветно влюбилась в эту страну с ее солнцем, пищей, пахнувшей чесноком, и атмосферой всеобщей приподнятости. Девочка, которая гостила у них в доме, возненавидела дождливую погоду, еду и чопорную респектабельность Портсмута, и обмен визитами прекратился.

Год спустя, 27 мая 1971-го, в день своего шестнадцатилетия, Плам с замиранием сердца объявила, что хочет учиться на художника. Как ни странно, родители противиться не стали. Они переглянулись и согласно кивнули — шотландский терьер из кремового мыла был явным свидетельством ее художественного таланта. Тем более что ни по одному из школьных предметов она не блистала. «Отделение модельеров Хэмпширского художественного колледжа», — решила мать. Шейла будет шить для нее платья по уик-эндам — миссис Филлипс, придававшая большое значение своим туалетам, уже видела себя в обществе роскошно разодетой.

Девушки на отделении модельеров разрабатывали свадебные платья из бледно-голубой бумаги, выливая на нее ведра белил, чтобы придать пышность юбкам. Плам вскоре перешла на отделение художников, где быстро почувствовала себя на своем месте. Здесь, среди мольбертов, при ярком дневном свете, она поверила в себя и уверенно двинулась к своим идеалам совершенства. Здесь же у внешне спокойной и покорной Плам на холст вдруг стали выплескиваться какие-то иррациональные страсти, делавшие ее картины сильными, хотя несколько хаотичными.

— Пытаешься бегать, еще не научившись ходить, — говорил мистер Дэвис, ее любимый учитель. — Лучше, если ты будешь побольше писать с натуры, а для этих абстрактных штучек еще найдется время. Не поняв природы, не будешь знать, от чего абстрагироваться.

Между собой преподаватели согласились, что эта маленькая рыжеволосая девочка обладает поразительным чувством цвета и что природа наделила ее всем необходимым, чтобы стать гордостью школы. Вот только жаль, что она не мужчина.

Миссис Филлипс была не в восторге от перехода Плам на отделение художников. Озадаченная, она таращила глаза на холст, над которым Плам работала в своей спальне.

— Это коричневое пятно на зеленом означает корову?

— Нет, мам, это образное сочетание цветов. Привыкшая воспринимать все в буквальном смысле, миссис Филлипс еще раз вгляделась в картину: