Кочевые дороги

— Плохо смотрели, — резюмировал Талгат и разжаловал Мангута в рядовые.

После этого навестил жену, проверил, как дела по хозяйству и уехал с двумя десятками в город. С собой прихватил бойцов, что следили за купцами и бляхоносного пленника. Надо доложить Тыгыну о том, что он нашел Магеллан. Может бакшиш даст.

ГЛАВА 19

К нам прибыл мытарь, вот тебе и сон в руку. Это не было похоже на налёт налоговой полиции на офис средней компании по заказу обиженных жизнью конкурентов. Все было тихо и спокойно. На горизонте нарисовались тучи пыли и часа через три к нашей уютненькой фазенде приползла протокольная рожа. Старик, лет настолько преклонных, что, казалось, вот-вот рассыплется на ходу. Туча пыли вместе с сопровождающими её овцами остались у подножия холма. Я мельком глянул на это стадо. Не меньше тысячи овец, около полутора десятков охраны, пастухи, и с десяток волкодавов. Серьезное предприятие. Слуга закона одет скромненько – на парчовом халате вывешено не более полупуда золота, не считая мелких рубинов и сапфиров. После обязательных раскланиваний и уверений в совершеннейшем друг к другу почтении, мы расположились возле костра. Начали, как водится, издалека, о погоде. Мне хвастаться нечем. А старый пень выдал новость – род Халх нухуры Улахан Тойона за похищение внучки вырезали полностью. За исключением женщин и младенцев. Я всё-таки подозреваю, что вести по степи разносятся мистическим воздушно-капельным путём. Вчера ещё все были живы и, местами, здоровы. Ну и хорошо, по крайней мере, кровная месть и гонки по всей степи мне не грозят. Хотя жестокость расправы меня неприятно поразила. Следующий визит старик намерен нанести Будай ботору, тут рядом, дня три-четыре.

Девочки шустренько изобразили завтрак. Подали чёрствые баурсаки и едва тёплую шурпу. Тоже вчерашнюю, разумеется. У дедушки на лице фунт презрения к нищебродам. А нечего. Мы тут сами полуголодные. Ходють тут всякие, корми, пои. Последние праздники и так подорвали наше благосостояние.

Потом перешли к протокольной части. Я, как владелец девяти овец и сорока с чем-то там голов лошадей, должен был заплатить ежегодную десятину. Начались выматывающие переговоры о букве и сути налогового законодательства. Я старался наливать сморчку побольше бузы, с целью запутать следствие, но, увы. Калач оказался тёртый и простой бузой его не пронять.

Я выяснял, как я ему отдам ноль целых девять десятых овцы и четыре запятая семь десятых коня. Меня в принципе, такой расклад устраивал, заплати налог и спи спокойно. Однако я всё ещё пребывал в блаженном неведении о коварстве местного налогового законодательства. Оказывается, я еще должен транспортный налог – одна овца, недоимки прошлых лет – одна овца, пеня – пол-овцы. Налог на кулутов – пол-овцы. Меня обдирали, как липку. Напоследок мухомор вынул туза из рукава, дескать, налог на получение наследства тридцать процентов. Я выпучил глаза, ты, что, в натуре, гандон, с рельсов съехал? Какое наследство? От кого?

— Ты получил в наследство от рода Серой Куницы двадцать две овцы и двадцать коней, поэтому должен отдать налога семь овец и шесть лошадей, — сказал сморчок равнодушно и даже бровью не повёл. Потряс связкой деревяшек и объявил:

— Это закон.

Пилать, это же грабёж. Я еще и должен остался!

— Побойся Тэнгри, ты же последних овец забираешь, нам же есть нечего будет!

Но, похоже, глас вопиющего в пустыне имел больше шансов быть услышанным. Я уже мысленно представлял, как хрустнут позвонки его дряблой индюшачьей шеи, но от меня, видать, шли такие флюиды агрессии, что дедок прошамкал:

— Но-но-но! Без этого. Все претензии можете предъявить в установленном порядке.

Я посмотрел на качков, которые сопровождали стервятника. Они мазнули по мне равнодушным взглядом. Да-а-а, такие закопают и глазом не моргнут. Дед махнул рукой, и качки отправились к моему стаду. Я судорожно соображал, что делать, просто впал в ступор от такого беззастенчивого грабежа. Дедок поднялся и, не поблагодарив за угощение, стал спускаться с холма. Отбыл дальше взыскивать недоимки. Упырь, как есть упырь!

— Эй, а квитанция?

Старик даже не оглянулся. Всё пропало, всё рухнуло в доме Облонских! Это я тут один такой жалостливый и милосердный. Спасаю вдов и отчаявшихся девушек. На моем месте другой дал бы пинка вдове под зад, всё отобрал бы, продал и ускакал. А девку оприходовал бы сразу, как только встретил, и выбросил бы за борт кибитки, пусть идет, куда шла. Пля. Меня сейчас поимели, просто так и низачто. И глазом вурдалак не моргнул, оттого, что род оставил практически умирать с голода. Меня так нагло даже в разгар девяностых не раздевали.

Пока я стоял столбом, на качка, который тащил за рога двух баранов, совершенно неожиданно налетела наша старуха. Вот от кого я такой глупой самоотверженности не ожидал. Она вцепилась в парня и заголосила. Тот от неё отпихивался, как мог, но с таким же успехом можно было отбрыкаться от бультерьера. У слуги закона не выдержали нервы и он пнул её. И попал в живот. Хорошо попал, звук удара был слышан далеко. Женщина упала. Я рванулся к ней на помощь, она лежала ничком и не шевелилась.

— Эбэ, эбэ, — звал я её, похлопывая по плечам.

Она слабо застонала. Я поднял её на руки и понёс в юрту. Тут же набежали девчонки, которые издалека видели всё происходящее. У нашей хозяйки начались роды. Меня вытолкали из юрты. Вдали пылила отара овец, отобранных у бедных скотоводов.

Началась суета, в которой я чувствовал себя лишним. Вода, тряпки, беготня. Но всё оказалось бесполезным. Ребенок родился мертвым. Девки выли в голос, Алтаана сидела с матерью. Походу, и мамаша при смерти.

Ко мне подошли Таламат с Мичилом. Мичил кусает губы, едва не ревёт, но держится.

— Господин, — начал Таламат, — человек, ударивший беременную женщину, должен быть убит и предан вечному проклятию. Закон.

Мичил добавил дрожащим голосом:

— Мы отомстим за маму?

Я отвернулся. Меня душила злость. В первую очередь на себя. Здесь вам не тут. Меня занесло каким-то сумасшедшим ветром в эту фантасмагорию, и я по привычке веду себя, как турист в Таиланде. А девочки живут здесь и сейчас, они считают меня своим мужчиной и ждут, что я буду вести себя, как мужчина. В этом смысле Мичил – более мужчина, нежели я, для него это не игра, а жизнь – и куда более паскудная, нежели моя.

Я обернулся к ним.

— Что делают с таким человеком?

— Его должны распять на пяти веревках и разрезать живот.

— Хорошо. Мы едем. Собирайтесь. Воды, еды на три дня, двух заводных коней на всякий случай.

Если я этого сейчас не сделаю, вся степь будет об меня вытирать ноги. Если я это сейчас сделаю, то… тут даже думать не хочется, что будет. Нападение на опричников Улахан Тойона, это не мелкая стычка с соседним родом. Но уже поздно думать, делать надо. На нашей стороне правда. А степь большая. На крайняк в леса уйдём. Чёрт, и почему кто-то делает глупости, а я должен всё это разгребать? Как чирей на заднице, ко всем прочим неприятностям, у нас внучка этого самого Тойона. От неё надо было избавиться сразу, как только доехали до Ыныыр Хая, а не устраивать эксперименты. Вляпался, как… в жвачку.

Я подошел к девушкам. И не нашел ничего лучше, как сорвать зло на представительнице правящей верхушки.

— Так. Утрите сопли. Ты! — я ткнул пальцем в Сайнару, — Собирай манатки и проваливай отсюда! Быстро! Бери лошадь, и чтоб твоей ноги здесь не было. Догоняй этого сморчка и валяй к своей родне. Там твоё место, вместе с убийцами младенцев. Теперь я понимаю, почему в Степи комиссары появились. Они не могли не появиться!

— Мне подачек не надо! — гордо вскинула голову Сайнара, — ты сказал своё слово! И я его приняла!

Губы трясутся, в глазах слёзы. Тоже с девками ревела.

— Как хочешь, — мне некогда рассусоливать с припадочными, — я тебя не вижу и не слышу. Всё!

— Откуда ты про комиссаров знаешь? Отчего они появляются? — не отставала настырная девка. Глазищи вперила и чуть за лацкан не хватает.