Кочевые дороги

Ещё раз пришлось навестить аул у Пяти Пальцев, выгрузить часть золота в подвалы своего дома и дать распоряжения по поводу условий, при которых оно может быть использовано. Я не сомневался в честности Улбахая, старик не из той породы, что поступится свой честью во имя презренного металла. Но я тут же уточнил, что я сам не знаю, когда вернусь, поэтому, как только появится нужда, он может брать из заначки ровно столько, сколько надо. Своим девушкам я вообще ничего не стал говорить, всем известно, что долгое прощание – долгие слёзы. Ну, отлучусь я на некоторое время, мне можно, я по делам, имею право.

Весьма кстати Сайнара решила одну из моих проблем.

— Отвези меня к деду, — совершенно неожиданно заявила она.

— Э-э-э… Дорогая, а ты разве не хочешь пройти со мной в другой мир?

— Не хочу!

— Почему же, дорогая? — я был вообще-то уверен, что мы пойдем вместе.

— Патамучта! — ответила она и похлопала себя по животу. — Мы неизвестно сколько времени будем отсутствовать, а ребенка надо будет сразу после рождения представлять нашим Духам-хранителям. Так что ты, дорогой, езжай сам.

— Ну раз такое дело, то конечно. Давай, собирайся. Ночью полетим. Тогда оставь здесь кого-нибудь за старшую, ты теперь нескоро здесь появишься.

Я сразу же позвонил Тыгыну и попросил его подогнать пять подвод с охраной недалеко от Урун-Хая, я типа, подарок ему везу. Даже два подарка.

Ночь прошла в хлопотах по разгрузке-погрузке и транспортировке золота. Молчаливые ребята всё сделали без лишних слов. В обед состоялась последняя в этом сезоне встреча с Тыгыном. Старик выглядел как огурчик – Ичиловы зелья всё-таки подействовали самым благоприятным образом. Зря я на шамана бухтел, знает своё дело, шельма. Но и Тыгын тоже всё понял правильно – ведь я знаю, что сама по себе микстура не многого стоит. Воля реципиента тоже активная часть процедур. Если человек не хочет жить – ему никакие декокты не помогут.

После всех обязательных приветствий и взаимных реверансов, разговор пошел о наболевшем. Иначе говоря, как дальше бороться с повстанцами.

— Сын покойного Эллэя, пусть земля ему будет пухом, пришел ко мне. Я со стариком был не в очень хороших отношениях, — Тыгын поморщился, — но парень рвётся в бой, освобождать свои земли. Что делать, не знаю. У меня не так много людей, чтобы воевать в чужих землях.

— А ничего не пока делать. Стратегия непрямых действий. Скоро простым крестьянам надоест новая власть, и они начнут возмущаться. Вот ты и поможешь этому справедливому народному возмущению принять конкретные формы. Пошли своих людей и сделай то же самое, что и делали мятежники в твоих землях, только наоборот. Арчах, к примеру, может возмутить сколько угодно народу. Потом, в нужный момент поддержишь жаждущее восстановления нормальной власти население двумя-тремя тысячами своих добровольцев. Сам народ и сделает всю работу. Только надо точно знать, где в момент восстания будут главари мятежников, чтобы их прихлопнуть одним ударом. Можно ещё применить индивидуальный террор, но ещё лучше – перессорить между собой вожаков. Этих, потомков Омогоя. Главное, как попадется тебе Гольденберг, так ты его изолируй. Мы с ним потом обсудим апрельские тезисы. Ты не переживай, я отлучусь ненадолго.

Я почему-то твердо уверен, что вернусь сюда, в Большую Степь, закончить начатое. И вообще, здесь хорошо. Экология в порядке, здоровья вагон, простор и вообще. Мне детей еще воспитывать, разбить парк и построить фамильную усадьбу. Эх, мечты, мечты.

— Ты езжай. Это правильно, что родину не забываешь. Мужчина иногда должен навещать могилы предков. И возвращайся, ты здесь тоже нужен. А я присмотрю за твоим хозяйством, — ответил мне Тыгын, чем просто бальзам на душу пролил.

— Когда будешь возвращаться, возьми с собой тридцать мужчин. Крепких и смелых, — добавил он на прощанье.

Настало время поставить попрощаться с Сайнарой. Самое, наверное, трудное дело из оставшихся. Девочку колбасило совершенно по-взрослому.

— Почему ты уезжаешь? Со мной тебе плохо, что ли? Зачем тебе твой мир, меня же там нет!

— Ну, я туда и обратно – гляну одним глазком, как там дела, живы ли мои куры, надеюсь, соседка не дала им помереть с голоду.

— Соседка! Я так и знала, что без соседки дело не обошлось.

Сайнара залилась слезами.

— У тебя там женщина, да? Конечно! У таких как ты обязательно есть всякие, — она изобразила гримасу презрения, — женщины, конечно, у которых есть всякий косметик, дикалон и макияж! Езжай к ним, сделай им это! У тебя это хорошо получается. Ты просто бессовестный абаасы, обманул девушку и теперь собираешься её бросить. Ты загубил мою молодость!

У нормальной женщины в запасе всегда есть примерно сто двадцать, сравнительно честных, способов дать мужчине понять, что он ничтожество. Но это ко мне уже не относиться, ибо, поминая незлым, тихим словом преподобного Ефрема Сирина, я и поступал в соответствии с наставлениями святого старца. То есть, попросту забил болт на всё попытки мной манипулировать.

— Обещай мне, что ты вернешься!

В общем, всё понятно, у Сайнары обыкновенная истерика, из-за внутреннего противоречия между долгом и собственническими инстинктами.

— Дорогая! Сайнара, свет очей моих! Звезда на небосклоне моей души! Я тебе даю два честных слова: у меня нет женщины, и я скоро вернусь.

— Вы, мужчины только обещаете!

Если вы думаете, что разговор с Сайнарой на этом закончился – то знайте, что вы не знаете женщин. Я их тоже не знаю, но кое-какой жизненный опыт имеется. Это просто надо чуть-чуть потерпеть.

Я стоически[50] вытерпел всё. Я бормотал разные глупые слова, я клялся и божился, поминал духов-иччи огня, земли, воды, воздуха, семейного очага и тому подобное, я называл Сайнару лапочкой, кисонькой и рыбонькой. Потом понял, что ошибся с целевой аудиторией. Здесь – это не у нас! Вот что я не учел, и чем больше я трепыхался, тем больше претензий выкатывала мне Сайнара. Здесь мир сделанный мужчинами и для мужчин. У нас бы я легким испугом не отделался, пришлось бы изобретать многоходовую комбинацию. А здесь мужчина сказал: "Я поехал по делам" и всё. Никаких претензий. Так Сайнаре и сказал. И немедленно завалил её в койку, чтобы зафиксировать своё доминирующее положение.

Самое главное, что именно такое поведение и было правильным. Ближе к утру Сайнара меня нежно поцеловала в лоб и сказала:

— Иди, Магеллан Атын. И возвращайся. А то я начала думать, что ты какой-то неправильный мужчина.

Я, кажется всё, что надо забрал, даже два ковра необычайной красоты, которые подарил мне на прощанье Тыгын. Натуральная шерсть, натуральные красители, ручная работа. Мысленно прокручивая, что же ещё мне потребуется в дальних странствиях, я взгромоздился в свой тарантас и двинул к Учебному центру.

Рассвело, кода я прибыл в низину, где вход в подземелья. Меня встречает Ичил, а в руках у него прутик.

— Я знал, что ты сейчас приедешь. У нас были налётчики, — показывает на связанного мужичка, прислонённого к стенке вагончика.

— Это кто? — спрашиваю.

— Здесь был сам великий шаман Эрчим. Но он до нас не дошел. Подорвался. Я услышал и пришел смотреть. Этот ещё жив был, когда я их нашел.

— Эй ты, падаль! Ты за каким хреном сюда шел?

— Наследие айыы должно принадлежать их потомкам, а не всяким чужакам!

Ой, как всё запущено. Какие мы пафосные слова знаем.

— Ичил, почему он до сих пор жив?

— Он не жив. Я держу его душу, чтобы ты увидел, что наши враги мертвы.

С громким треском шаман сломал ветку и тело упало.

— Я допросил его. Эрчим выследил нас и решил сам напасть, чтобы получить всё. Этот человек был последний живой, — сообщил мне последние новости Ичил.

— Ты уверен, что Эрчим никому больше не рассказал, куда поехал?

— Нет. Я знаю. Другие могут догадываться, что в Степи что-то есть, но не знают где.

— Ну, раз знаешь, то тогда конечно. Это обнадёживает.

50

стоики – это философы, отличавшиеся строгостью нравственных убеждений, твердостью и суровым образом жизни.