Место под облаком

Сергей Матюшин

Место под облаком

Место под облаком

1

Сергей Григорьевич Степанов, врач-кардиолог, толстоватый, лысеющий мужчина под пятьдесят, добрый человек и заядлый филателист, заканчивал трудное ночное дежурство.

Вторую неделю стояла упорная, неподвижная жара, даже по ночам несносная духота теснила дыхание. Атмосферное давление прыгало. Пациентов за ночь поступило много, все в тяжелом состоянии, Степанов устал и утром мечтал поскорее уехать домой и спать, спать. Однако в седьмом часу его неожиданно вызвал к себе Александр Иванович Бойко, главный врач, он в эту ночь тоже дежурил в параллельном отделении.

«Господи, — подумал Степанов с нарастающей тоской, — неужели сменщик опять заболел? Тогда придется еще полдня кружиться по отделению. Надо из поликлиники кого-нибудь вызвать, я не выдержу».

— Сергей Григорьевич, — сказал Бойко, едва Степанов переступил порог его кабинета, — я знаю, дорогой, знаю, что ты с ночного дежурства, знаю, было трудно. В моем отделении сестры прямо валятся с ног, да и я на грани нервного срыва. Трудные дни… Устал, наверное? — сочувственно говорил главный врач в своей странной манере, глядя не в глаза собеседнику, а куда-то в лоб, что ли. — На вот, выпей кофейку. Замотался? Бутербродик с рыбкой, сыр вот.

— Да, пожалуй, есть, Александр Иванович, — тяжело вздохнул Степанов, тупо глядя на синюю большую чашку и бутерброды; есть совсем не хотелось. — Двое в реанимации, это надолго. Четверо в интенсивной терапии. Двое вообще на кушетках в коридоре.

— Все с инфарктами?

Да, кроме тех, что на кушетках. Обширные, трансмуральные. Двоим чуть за сорок, остальные постарше.

— Не удалось поспать?

— Нет, не получилось. Голова словно ватой набита. Да еще родственники у одного, ну просто хамы настоящие, наседают, орут, диктуют что делать. У него уже третий инфаркт, вот они и решили, что сами знают все.

— Из «белых»? — поднял глаза к потолку главный. — Небожитель?

— Ну да. Замгенеральный нашего комбината. Устал я от них, этих небожителей. Ведут себя… Словно мы у них холопы какие.

— Понимаю, понимаю… И ведь не отмашешься, замучают жалобами. Для них мы и есть холопы. Обслуживающий персонал. Простых, так сказать, людей лечить легче. Однако такой у нас с тобой долг, милый мой, такова, так сказать, планида. Что делать, деонтологию надо блюсти, больной всегда прав. Ну так вот… Да ты пей, пей кофе-то, остынет. Тут ситуация такая, Сергей Григорьевич. Щекотливая. Помнишь, ты лечил Чуракова, начальника нашего строительного треста? Ну, который нам ремонт делал. Неплохой ремонт, кстати. Кафель в процедурных и туалетах, весь линолеум заменил. А потом еще двадцать пластиковых стульев подарил, два дивана и цветы искусственные, в кадках. Сам знаешь, мебель у нас обшарпанная, даже тарелок и ложек сколько надо не было. Ну так вот, вспомнил? Этот Чураков Виктор Петрович, он только что звонил мне, сообщил, что он сейчас в деревне Усола, это от города километров тридцать, рядом, на реке. Знаешь?

— Да нет, как-то не приходилось. Но слышал.

— Это просто. Все время вдоль берега, после наших садов старицу объедешь, за рощицей направо. Просто. До Красного Яра, там и Усола. Да не деревня даже, так, десяток домов-++развалюх. Дорога грунтовая, но хорошая. Если дождя не будет. Но дождя не будет.

— Но почему…

— А вот почему. Чураков требует именно тебя. Так сказать, персонально. — Главный смотрел не моргая.

Степанов хорошо знал: если главный смотрит в упор и не моргает, значит, его просьба — это непреодолимый приказ; возражать, даже обсуждать бесполезно.

Степанов махом, не отрываясь, выпил большую чашку кофе. Кофе был горячий, крепкий и очень сладкий.

— Но все же, что такое, Александр Иванович? При чем тут я? — Сергей Григорьевич снял очки, потер глаза, переносицу. — Почему не «скорую»? Можно ведь и кардиобригаду послать. Что там с ним, с этим Чураковым?

— Ну как «почему»? — вскинул в изумлении брови главный. — Ты же его лечил? Он очень доволен. И хочет, чтобы сейчас ты его осмотрел. Говорит, нитроглицерин не помогает, давление, мол, подскочило. Надо уважить человека. В конце концов это же твоя обязанность. Как врача.

— Обязанность? — вяло возразил Степанов. — Я же не врач «скорой помощи». Суббота, Александр Иванович. Знаю я его, Чуракова. Перепил, наверное, накануне. Он и когда тут в отделении был, умудрялся коньяк глушить.

— Ну ладно, ладно. Это не наше с тобой дело. Наше — лечить. А там пусть сами о себе думают. Кроме того, хороший коньяк — это неплохое лекарство. Виктор Петрович в свое время нам очень помог и еще поможет, он обещал. Или у тебя самого забот нету? Построил в саду баньку? Нет? Помню, ты собирался. Гараж? Машина как твоя?

— Да нет, все как-то не получается. Времени мало, пацанов надо учить…

— Денег нет, — подхватил главный врач, кивая, откинувшись на спинку кресла.

— Денег нет, — пожал плечами Степанов. — В училище взятки, в институте взятки. Просто не знаю. Машина? Машина еле жива, нужен серьезный ремонт. Резина лысая. Я же по участкам на своей ездил.

— Благородное дело, Сергей Григорьевич, благородное. Зачтется! Кстати, про машину. Чураков в своих мастерских ее отремонтирует по высшему классу. Я уже договорился. И вообще, пора автомобиль менять, а то не продашь потом. Баньку тебе построим. Институт? И там побеседуем с кем нужно. Жена ректора — моя пациентка, — усмехнулся Бойко. — У нее обычный невроз сердца, кардиограмма хорошая, а я ее пугаю, вот она и ходит за мной чуть ли не по пятам. Гипердиагностика — полезнейшее дело, а? И вообще, лучше перебдеть, чем недобдеть. Так что, будь и тут спокоен. А сейчас придется тебе съездить к нашему благодетелю в деревеньку, в эту Усолу благословенную, богом забытую. У тебя сад в том же районе? На обратном пути остановишься на своей даче. А твою жену, я позвоню ей, и мальчиков, и все другое, что нужно, я попозже отправлю на своей машине. Видишь, как удобно? И мы подъедем. Я все продумал и просчитал. Впереди выходной, поезжай, сделай доброе дело, а потом отдохнем. Я понимаю, перегрузка, но такова наша с тобой миссия, так сказать. Чураков в долгу не останется.

Главный посмотрел со значением.

Степанов грустил. «Какая дача? Что там делать? И почему этого Чуракова так срочно надо лечить, если они с главным планируют пикник? Спать лучше всего дома, на балконе, там под окном липы растут. И почему сам не едет к Чуракову?»

— Да я знаю, понимаю, — механически сказал Степанов, кивая, как китайский болванчик. — Только уж очень устал. Как бы самому в вашу кардиологию не залететь. Будете потом меня откачивать.

— Ладно тебе! Еще накличешь на свою и мою голову, — отмахнулся Александр Иванович. — Молод еще болеть. Я как-нибудь расскажу, как на мне пахали… На две с половиной ставки, а платили только за одну. Планида! — Бойко поднял вверх глаза и указательный палец. — К Чуракову некого больше послать. Это не приказ, это настоятельная просьба. Он никого другого не хочет и не примет. К чему нам с тобой проблемы? Очень прошу тебя, поезжай немедленно. Чураков — уважаемый, влиятельный человек. Он очень, понимаешь, очень нужен нам всем, в том числе и тебе. Ну, посмотри сам, у нашего электрика Шапака «джип», а у тебя, лучшего нашего кардиолога, тарантас какой-то. Разве справедливо?

Степанов туповато, словно в ступоре, смотрел в угол кабинета. «Мне? Мне-то зачем этот Чураков? И при чем тут «джип» Шапакова? Пока их лечишь — кульки носят. А как подлечил — так и забывают».

В углу, в пластиковой кадке возвышалось до потолка большое зеленое дерево, ствол, как нога у слона, листья огромные, как лопухи, в желтых пятнах и дырках, пышные пунцовые фальшивые георгины с неестественной добротностью и симметрией торчали у черенков листьев. Впрочем, все это неживое, зато ухода не требует. Пыль только вытирать… Огромное дерево, свободное и беззаботное, никуда ему ехать не надо, не надо ему ни денег, ни пищи, даже воды не надо. Хорошо быть деревом или облаком, облаком даже лучше…