Страница 118 из 129
На Хардгейт-стрит стоит замок Босуэлл, где необузданный фаворит Марии Стюарт совершил один из своих наименее известных подвигов.
Захватив обоз с казной, Босуэлл сам оказался в роли преследуемой жертвы. Он тайком прокрался в этот дом, принадлежавший Кокбурну из Сэндибеда, и нос к носу столкнулся с перепуганной служанкой, которая в тот момент насаживала мясо на вертел. Лорд Босуэлл поменялся одеждой со служанкой и, если верить легенде, три дня жарил мясо в замке, пока ему не представилась возможность бежать.
Среди шотландских городков такого размера (а в Хаддингтоне проживает около 4 тысяч человек) нет другого, который мог бы похвастаться столь внушительным и разнообразным списком знаменитостей. Начать с того, что в Хаддингтоне родились Джон Нокс и Джейн Уэлш, жена Томаса Карлейля. Их земляком является и Сэмюел Смайлс, автор нашумевшей книги «Самоусовершенствование». А Джон Браун Хаддингтонский, известный богослов, хоть и не был уроженцем этого города, но прожил в нем большую часть своей жизни.
Еще один выдающийся хаддингтонец, увы, так и не получивший должного признания, — это Джордж Миллер, основатель «Чип мэгэзин». Если бы этот человек жил в наше время — а еще лучше, если бы ему повезло оказаться соучеником последнего лорда Нортклиффа, — он неминуемо стал бы миллионером. В 1795 году он установил в Данбаре первый в Восточном Лотиане печатный станок. В 1804 году он перевел свое печатное производство в Хаддингтон, и девятью годами позже здесь вышел первый номер «Чипа». Фактически Миллер стал родоначальником популярной литературы достойного качества. Его идея имела колоссальный успех: журналы покупали едва ли не в каждом шотландском доме. Издание выходило тиражом 20 тысяч копий в месяц — и это в пору, когда в стране отсутствовало железнодорожное сообщение! Полагаю, сегодня оставшиеся экземпляры «Чипа» должны храниться как драгоценные раритеты, ведь издание стало важной вехой на пути развития массового чтения.
Хотя, по логике вещей, Миллер должен был бы делать ставку на контакт с читающей публикой, своему журналу он предпослал посвящение, нравоучительное по содержанию и недопустимо резкое по форме:
ЖУРНАЛ
Скромное по сути издание,
которое, однако,
претендует на внимание всех слоев населения,
поскольку имеет своей целью
ПРЕДОТВРАЩЕНИЕ ПРЕСТУПНОСТИ,
а также обеспечение
МИРА, СПОКОЙСТВИЯ и БЕЗОПАСНОСТИ
В ОБЩЕСТВЕ
путем привлечения молодых и неразумных
к чтению истинно полезной литературы,
противодействующей
ГУБИТЕЛЬНОМУ ВЛИЯНИЮ ПОРОЧНЫХ
НРАВОВ;
пропагандирует интересы религии,
добродетели и гуманности;
поощряет дух трудолюбия, скромности и
умеренности;
А ТАКЖЕ
рассеивает мрак невежества, предубеждений и
заблуждений, в особенности среди низших слоев
человеческого общества.
Тот факт, что «низшие слои человеческого общества» простили издателю этот возмутительный титульный лист и продолжали покупать журнал, красноречиво свидетельствует о качестве миллеровского детища! Однако даже это не спасло предприятие от краха. Издание погибло вследствие несовершенной системы распространения. Вскоре после этого скончался и сам издатель — грустный и разочарованный человек. Однако я считаю, что он заслуживает памятника за то, что превратил Хаддингтон в родину популярной литературы.
Украшение города — старый мост через полноводную (и часто разливающуюся) реку Тайн. Один из пролетов моста был узурпирован местными органами правосудия. Воров и прочих правонарушителей подвешивали на железных крючьях и оставляли болтаться над водной гладью, пока не помрут.
— В последний раз этот способ казни использовали во время восстания 1745 года, — рассказывал знаток местной истории. — На мосту вывесили руку одного из сторонников Красавца принца Чарли, и на протяжении десяти лет она так и висела — сморщенная и почерневшая…
На берегу Тайна стоит старая церковь аббатства, которая унаследовала от своей предшественницы — еще более древней церкви — название «Лотианская лампада». Ее ажурный шпиль вызывает в памяти шпиль эдинбургской церкви Святого Жиля или же знаменитое «Око Севера» в Ньюкасле.
В Хаддингтоне я повстречался с могильщиком, который — в лучших шекспировских традициях — оказался улыбчивым, жизнерадостным человеком.
— Так все-таки Джон Нокс родился здесь или в Морэме? — поинтересовался я у него.
Мой собеседник ткнул пальцем в сторону могучего дерева на противоположном берегу реки. Считается, что его посадили по велению Карлейля на том самом месте, где некогда стоял дом знаменитого проповедника.
— А как вы считаете, — хитро сощурился могильщик, — стал бы Томас Карлейль тратиться на то, чтобы посадить дерево и возвести вокруг него ограду, если бы не был в этом уверен? Как вам известно, Джейн Уэлш являлась прямым потомком Джона Нокса…
Поговорив о смерти вообще и смертности в частности (беседа протекала все в той же шутливой манере), я распростился с этим жизнерадостным оптимистом и направился к могильной плите, которая более всего трогает сердце в Хаддингтоне. В разрушенном нефе церкви Святой Марии покоится прах блестящей красавицы Джейн Уэлш Карлейль. Полагаю, пятьдесят лет совместной жизни со столпом философии нелегко дались этой женщине. Даже если учесть, что замуж она выходила, по ее собственному признанию, движимая честолюбивыми устремлениями, у Джейн все же был собственный характер, который постоянно приходилось смирять в угоду знаменитому мужу.
Следует сказать, что в конце жизни Карлейль сильно тосковал по жене. Он приходил под ее окна — старый человек с разбитым сердцем — и часами простаивал в ожидании, словно надеясь, что милая рука, как прежде, раздвинет занавески. Подобно беспокойному призраку, он наведывался в сумерках в старый разрушенный неф для того, чтобы запечатлеть поцелуй на холодном камне и излить свое отчаяние в строках, возможно, самых трогательных, какие муж когда-либо посвящал жене.
За время своей светлой жизни она пережила больше горестей и печалей, чем любая другая женщина. Однако она неизменно проявляла редкостную непобедимость духа, способность разбираться в людях и благородную сердечную преданность. На протяжении сорока лет она была любящей помощницей своему мужу, словом и делом поддерживая его во всех достойных начинаниях. Она умерла в Лондоне 21 апреля 1866 года, и вместе с ней ушел свет из его жизни.
Таким образом, на долю могильной плиты пришлась та толика теплоты и нежности, которые — будь они выражены раньше — могли бы украсить жизнь его милого «пересмешника» и сделать бедную Джейн куда более счастливой.
Мне кажется, что иные места (как и некоторые люди) на самом деле вовсе не существуют. Часто заранее сложившееся мнение или впечатление оказывается куда более привлекательным, чем грубая реальность. Так, у меня давным-давно сложилось определенное представление о Данбаре. Я воображал его в виде романтического утеса — нечто вроде шотландского Тинтагеля, — который стоит, окутанный туманом, среди седых волн Северного моря. Картину дополняли шум прибоя, завывание ветра и тоскливые крики чаек, прячущихся в сером мареве. В моем представлении на вершине утеса громоздились развалины величественного замка: высоченные стены, возникающие ниоткуда и уходящие в никуда; каменные ступени, уводящие в звездное небо; высокие оконные проемы, где темными ночами зажигаются призрачные огни. Таким мне виделся замок, в котором давным-давно искала прибежище (и, возможно, спасала свою жизнь) несчастная Мария Стюарт.
Очутившись впервые в Данбаре, я сразу же поинтересовался, где же замок. И человек, оказавшийся поблизости, ответил мне с тем великолепным, неподражаемым юмором, что отличает всех шотландцев:
— Эй, парень, да ты смотришь прямо на него.
Да, я смотрел, но не видел никакого замка! На моих глазах три милые девушки в зеленых купальных костюмах плескались в круглом бассейне, построенном прямо на берегу моря. Доска объявлений бесстрастно сообщала, что температура воздуха составляет всего пятьдесят восемь градусов по Фаренгейту[29]. К тому же шел дождь. По громкоговорителю передавали веселую мелодию, очевидно чтобы подбодрить купальщиков.
29
Пятнадцать градусов по Цельсию.