Дорога к тебе

Ресницы Рэйчел оставались неподвижными.

— Кажется, Джек привез тебе ночные рубашки, — сказала Кэтрин. — После полудня я выкрою часок, чтобы сделать тебе прическу. Может, мне забрать девочек из школы и привезти их сюда? — добавила она, обращаясь к Джеку.

У Джека это вызвало чувство протеста.

— Я сам их заберу.

Уголок ее рта дрогнул.

— Думаю, он мне не доверяет, — пожаловалась она Рэйчел.

— За девочек отвечаю я.

Кэтрин выпрямилась, ее лицо внезапно стало серьезным.

— Тогда можно я вам кое-что посоветую? Купите новую машину. Машина Рэйчел вся разбита, она вообще собиралась ее сменить, а вам будет трудно здесь ездить, пока Хоуп сидит на том крошечном приступочке, который вы называете задним сиденьем. Если вы готовы рисковать своей жизнью в такой машине — это ваше дело, но девочкам, я думаю, вы должны дать шанс выжить.

— Вам не кажется, что это не ваше дело? — спросил удивленный подобной выходкой Джек.

— Нет, не кажется. Рэйчел не может сама этого сказать, вот я и говорю за нее.

— Доброе утро! — сказал вошедший в палату Стив Бауэр.

— Ну, пока! — Сразу заторопившись, Кэтрин неопределенно махнула рукой и устремилась к двери.

— Вы что, из-за меня уходите? — крикнул ей вдогонку удивленный врач, но Кэтрин уже была далеко.

Джеку надо было работать. Каждый раз, включая ноутбук, он получал кучу сообщений, масса других оставалась на автоответчике Рэйчел, а возле факса неизменно скапливалась целая стопка бумаг. В это утро, выехав из Большого Сура, он намеревался, в строгом соответствии с географией, завезти девочек в школу в Кармеле, навестить Рэйчел в Монтерее и тут же помчаться еще дальше на север, в Сан-Франциско. Теперь же, когда он был рядом с Рэйчел, дела уже не казались ему такими срочными и неотложными.

Опершись локтями на ограждение кровати, он всматривался в лицо Рэйчел. Даже с огромным синяком оно было красивым. И не только сейчас — всегда. Джек постоянно твердил ей об этом. Они тогда были студентами и сидели бок о бок на занятиях по живописи, которые он посещал исключительно ради Рэйчел, поскольку их тематика не имела особого отношения к архитектуре. К тому же в отличие от Рэйчел ему приходилось прилагать гораздо больше усилий, чтобы точно воспроизвести, не упуская ни малейших деталей, лицо сидящей перед ними натурщицы.

— Посмотри, какая красавица! — шептала раскрасневшаяся Рэйчел. — Широко посаженные глаза, сильные скулы, чистая кожа — никаких веснушек.

Джеку, однако, всегда нравились ее веснушки.

Он провел большим пальцем по гладкой коже здоровой щеки.

— Здесь ты действительно чувствуешь себя хорошо. Ты снова рисуешь, у тебя появились друзья. — Внезапно эта мысль вызвала у него раздражение. — Так в чем же была проблема, Рэйчел? В городе ты могла завести себе кучу друзей! Если они действительно были тебе нужны, почему же ты их не завела? Взяла вместо этого и сбежала. — Охватившее его смятение все усиливалось. — А зачем ты хранишь те фотографии в своем ящике? Я-то думал, что ты сделала из них что-нибудь вроде папье-маше — это было бы весьма поэтично, вроде подарочного одеяла. Не потому ли фотографии лежат лицом вниз, что ты не в силах их видеть? Или же они вызывают у тебя злость? Тебе-то на что злиться? Глядя на тебя, можно решить, что без меня тебе гораздо лучше.

Его гнев сменился печалью.

— Что же с нами случилось, Рэйчел? Я никогда не мог этого понять. — Джек немного помолчал. — Слышишь ли ты меня? Знаешь ли ты, что я здесь?

Ее кожа пахла лилиями, навевая мучительные воспоминания о любви, которая должна была длиться вечно.

— Мне кажется, ты слышишь. Мне кажется, ты лежишь здесь и ждешь, что же произойдет. Может, это расплата за мои поездки? Ты хочешь, чтобы я проводил больше времени с девочками? Ну так я тебе скажу, что теперь я все время с ними, и мы прекрасно уживаемся, и если ты думала, что мы разругаемся, то ошиблась. Я люблю своих дочерей, и всегда их любил. Поверь, когда ты забрала их с собой, это было очень жестоко. — Пристально посмотрев на нее, Джек встал и отошел к окну, вполголоса бормоча: — Чертовски жестоко. Пустой дом. Тихо, как на кладбище. — Он снова подошел к кровати. — Ты знала, что я испытал в детстве, знала, как мне нужно то, что у нас было. Когда я возвращался домой с работы, я радовался тому, что меня ждет моя семья. Ты все это отняла.

Джек не знал, сколько времени он простоял возле кровати, мрачно глядя на Рэйчел. Мрачное выражение, однако, постепенно исчезло с его лица, он пододвинул к себе стул и уселся на него.

Клиентка, которой было назначено на час, опоздала на двадцать минут. Кэтрин сказала ей, что успеет только помыть голову и уложить волосы, но женщина была постоянной клиенткой, и ей предстояло вечером лететь в Денвер на свадьбу. Поэтому Кэтрин пришлось ее еще и постричь, а, получив законные доллар сорок пять, потом, кроме того, улаживать назревающий скандал, возникший потому, что новая сотрудница перестаралась и выкрасила одну клиентку в безобразно яркий рыжий цвет — это вынуждена была признать и сама Кэтрин. В довершение ко всему, смешивая нужный состав, она капнула краской на блузку, так что пришлось спешно переодеваться, закрывшись в туалете.

В результате в больницу она попала только к четырем. Не оглядываясь по сторонам, она прямиком направилась в палату, где лежала Рэйчел.

Прямо на кровати, скрестив ноги, сидела Хоуп и читала книгу, ее ковбойские башмаки стояли неподалеку. Глядя в окно, Джек вертел в руках сотовый телефон; стоявший возле него столик был завален бумагами.

Кэтрин крепко обняла Хоуп.

— Как мама?

Девочка грустно взглянула на Рэйчел:

— Нормально.

Кэтрин обняла ее еще крепче.

— Что ты читаешь?

Заложив пальцем страницу, Хоуп закрыла книгу и показала Кэтрин обложку. Это было старое издание книги «Колокол для Адано» Джона Херси.

— Это из школьной программы или из маминого списка?

— Из маминого списка.

— Тебе она нравится?

— Угу. Мама говорила, что ей тоже нравилась. Смотрите! — На внутренней стороне обложки аккуратным почерком школьницы, еще не нашедшей своей индивидуальности, было выведено имя Рэйчел. Под ним стояла дата.

— Ого! — сказала Кэтрин. — Прошло двадцать семь лет.

— Она тогда была моей ровесницей. Мне это нравится.

— Мне тоже.

— Как дела? — обернувшись, спросил Джек, но, не дождавшись ответа, вышел. — Я сейчас вернусь.

Кэтрин вопросительно посмотрела на Хоуп.

— Ему здесь не разрешают говорить по сотовому телефону, — объяснила Хоуп. — Это мешает работе мониторов.

— А! У него рассеянный вид.

— Это все из-за работы. Смотрите. — Девочка указала на подоконник, где появился новый букет цветов — самый роскошный из всех. — От бабушки.

Кэтрин и сама могла бы об этом догадаться. Догадывалась она и о том, что это не последний из подарков.

— Как мило с ее стороны!

— Угу. — Хоуп вновь посмотрела на Рэйчел, на этот раз с такой печалью, что у Кэтрин сжалось сердце. — Вы думаете, мама знает, что я здесь?

— Конечно.

— Правда?

— Правда.

— Сэм там, в коридоре, — немного подумав над ее словами, сказала Хоуп.

— Я знаю. Я видела ее.

Саманта стояла в телефонной будке с учебником алгебры в одной руке, с карандашом — в другой и со жвачкой во рту. То, что она внезапно замолчала и чересчур широко улыбнулась, заставило Кэтрин предположить, что Саманта занята не математикой.

— Она долго пробыла здесь с мамой, — стремясь защитить сестру, сказала Хоуп, — и хотела позвонить по папиному телефону, а папе самому нужно звонить. Она сейчас вернется. Я звонила Дункану. Джиневра спит. Она вообще много спит.

— Говорят, кошки спят по восемнадцать часов в сутки.

— Она спит еще больше. Иногда я думаю, что на самом деле она не спит, просто у нее нет сил двигаться. Словно она в коме. Как мама.

— Ну, не как мама, — мягко возразила Кэтрин. — У Джиневры опухоль, а у твоей мамы — нет.