Лава

Из кухни вышла Юли, неся поднос со стаканом горячего молока, баночкой меда, хлебом и тушеным мясом с овощами. Непривычные острые запахи заполнили комнату. Откуда взялись все эти продукты? Неужели она ходила в "распределитель"?

Словно угадав мои мысли, Юли тихо и растерянно произнесла:

- Я не ходила. Честное слово! Это рассыльный принес. Я отказывалась, но он оставил все перед дверью и ушел.

Она виновато опустила глаза. Ну, конечно же, это Ен "подкармливает" нас, зная, что я не хожу в "распределитель". Юли снова посмотрела на меня.

- Ты уходишь?

Я попробовал уловить интонацию ее голоса, но она ускользнула от меня.

- Да. Нужно ненадолго съездить в столицу.

Я постарался придать голосу безразличие, как будто речь шла о каком-то пустяке. Но это не обмануло ее.

- Можно я поеду с тобой?

- Будет лучше, если ты останешься здесь, малыш.

Юли посмотрела на меня недоверчиво, с опаской.

- Если ты так говоришь, значит, это опасно... Это очень опасно, Максим?

На слове "очень" она сделала особое ударение. Я взглянул ей в глаза и понял, что обманывать ее бесполезно. Нежно обнял ее за плечи.

- Все будет зависеть от меня самого. Но если я не вернусь к утру, ты должна обязательно сообщить об этом Ену. И назови ему имя - Наока. Запомнила? Но это только если я не вернусь к утру! Хорошо? Ну вот! Ты же у меня умница!

Она кивнула. Закрыла глаза и уткнулась лицом мне в грудь

* * *

Дорога в столицу тянулась через раскаленную степь. Пропыленные деревья, словно изнуренные путники, одиноко горбились у обочины. Пронзительно синее небо у горизонта казалось палевым и колыхалось там, в мареве горячих испарений. Горькая пыльная сушь проникала в салон магнитора, оставляя в горле ощущение колючего комка. Чтобы хоть как-то избавиться от него, пришлось включить кондиционер.

Вскоре, узкая, словно лезвие бритвы, линия горизонта изогнулась плавной дугой, и в волнах раскаленного воздуха, подобно миражу, показались белые очертания Шаолинсеу, словно сказочная птица выгнувшая грудь навстречу океану.

Длинный, на несколько километров, ряд старых допотопных машин, шатких повозок, запряженных вьючными животными, и просто пеших людей занимал все полотно главной дороги. Все это скопление медленно двигалось в сторону столицы. Изможденные животные отупело, и испуганно озирались по сторонам, из последних сил таща свои тяжелые ноши; люди устало брели за ними, обливаясь потом на палящем солнце; запыленные обшарпанные машины пыхтели и скрежетали железом, словно от усталости, совсем как живые. Вся эта нескончаемая процессия останавливалась у контрольно-пропускного пункта, где несколько солдат в форме народно-революционной армии томились на жаре, тоскливо поглядывая на скопившиеся повозки. Здесь же, преграждая дорогу, стояли две тупомордые бронемашины, щерясь амбразурами для пулеметов.

Я пристроился в общий ряд, выключил магнитный активатор - магнитор плавно осел на грунт, подняв облачко пыли. У обочины, по обеим сторонам дороги, прямо в степи стояло множество шатров, сложенных из листов пластика, кусков картона и грубой материи. Я взглянул на юг, в сторону океана, и увидел, что этот стихийный лагерь тянется до самого побережья.

- Люди едут в столицу в поисках лучшей жизни, - донесся до меня чей-то хрипловатый голос.

Обернувшись, я увидел раскрасневшееся лицо пожилого мужчины, сидевшего в стареньком, потрепанном временем и ветрами, магниторе, остановившемся тут же. Маленькие желтоватые глазки мужчины смотрели на меня с любопытством. Он стер со лба обильно выступивший пот и снова заговорил:

- Да, да, почти со всей планеты едут! Даже в южной столице живется не так хорошо... Относительно хорошо, конечно... Если вообще можно говорить о чем-то хорошем в наше время.

Он не без зависти осмотрел мой магнитор. Сказал:

- Вы посмотрите, на чем приехали сюда эти люди! Такая машина, как у вас, теперь большая редкость. А кто в этом виноват, я вас спрашиваю?

Я посмотрел на него, и кинул взгляд на начало бесконечной вереницы машин, повозок и людей. Заметив этот взгляд, мой неожиданный попутчик досадливо проворчал:

- Это на долго... Если нет специального разрешения, можно простоять несколько дней. А тех, кто приехал из южных провинций, вообще не пускают в столицу. Видите вон там? - Он указал в сторону побережья, где расположился палаточный лагерь. - Эти люди приехали сюда несколько месяцев назад и уже успели обжиться в этой степи... Как они могут так жить?

Он сокрушенно покачал головой. С любопытством посмотрел на меня.

- Извините, а вы в столицу по делу, или тоже с Южного материка?

- Нет. Из Шэнь-Цян, по делу, - неохотно бросил я. Жара не располагала к задушевному разговору.

- Понятно, - мужчина кивнул и, видимо, поняв, что я не склонен к дальнейшей беседе, вылез из своего магнитора.

Взглянув еще раз на начало унылой очереди, я включил магнитный активатор. Магнитор плавно двинулся с места. Минуту спустя я был уже у контрольно-пропускного пункта.

Заметив мой смелый маневр, один из солдат, видимо старший, поспешно выступил вперед, делая энергичный жест рукой требуя, чтобы я остановился. Двое других неохотно поднялись вслед за ним. Я нажал на тормоза. Старший, помедлив, заглянул в салон и лениво потребовал документы. Я протянул ему свою карточку. Он долго, без выражения, изучал кусочек фиолетовой пластмассы с золотыми иероглифами. Суровое, скорее от усталости и жары, нежели по характеру, лицо его болезненно подергивалось; крупные капли пота медленно катились по лбу и щекам, стекая за воротник выгоревшей, распахнутой на груди рубахи. Наконец, он вернул мне удостоверение, на мгновение остановил на мне недоверчивый взгляд и неохотно распорядился открыть дорогу.

Вереница людей, приехавших в столицу в поисках счастья, скопище кургузых повозок и оглушительно рычащих машин медленно удалялись на экране заднего обзора. Наконец, они совсем исчезли из виду. Лишь в левом нижнем углу экрана еще мелькали пестрые шатры беженцев с Южного материка, но и они вскоре перестали быть видны в затмившем их радужном блеске океана.

Медленные тяжелые волны его, густо-аметистового цвета, катились с востока, омывая белые парапеты набережных, некогда величественной, столицы. Грандиозные шесть белоснежных пирамид - бывшие правительственные здания на проспекте Свободы - видимые даже отсюда, медленно и неуклонно надвигались на меня, заслоняя горизонт. Где-то там, в центре столицы, когда-то кипела совсем иная жизнь: многочисленные бары, отели, рестораны, представительства различных фирм и учреждений - символы процветания и могущества прежних режимов - заполняли целые кварталы города. Теперь все это лежало в руинах, оставшихся после революционных боев. Огромный "муравейник" вдруг разворошили, разбросали и уничтожили все, что усердные "муравьи" кропотливо собирали и складывали столетиями в остов великого здания всепланетного "Сообщества равных". Лишь только эти огромные дома-пирамиды, сложенные из белого песчаника, остались памятью о прошлом, на которую с неотвратимой безысходностью надвигалось мрачное настоящее. Устоят ли они перед ним, как устояли под натиском времени египетские пирамиды, оставленные нам в наследство нашими далекими предками, жившими на Земле десятки тысяч лет до нас? Никто здесь не знал этого...

Я медленно ехал по безлюдным улочкам восточной окраины столицы, боясь случайно задавить худых одичавших собак, целыми стаями шнырявших по темным подворотням в поисках хоть какой-то пищи и человеческой ласки. Вывески, наглухо заколоченных, частных магазинов были завешаны синими полотнищами, на которых белой краской была начертана замысловатая вязь лозунгов типа: "Революция - светоч счастья для всех народов!", или "Трудности и лишения сегодня - тернистый путь в светлое завтра". Еще были и такие: "Сердце и воля народа - великий вождь Чой Чо Рен!", или же "Мы верим Чой Чо Рену, как самим себе, потому что он наш великий вождь!".