Зуб кобры

Я нажал кнопку — стекло иллюминатора прояснилось. Бескрайний звездный простор предстал передо мной во всей своей холодной красоте и грозном величии, в сравнении с которым хрупкий аппарат, созданный руками человека, казался ничтожной песчинкой, уносимой в безмерные глубины Вселенной стремительным солнечным ветром.

Я выбрал бледную звездочку в самом углу окна и не сводил с нее глаз. Если она дрогнет…

Звездочка дрогнула и медленно — очень медленно — поплыла в сторону.

«Поворот вокруг большой оси в сторону созвездия Центавра», — подумал я, радуясь, что не ошибся в своих догадках. Теперь мне даже не надо было смотреть на звездное небо — я всем телом чувствовал, как корабль делает разворот. Это продолжалось уже четыре минуты, следовательно, аппарат повернул почти на сорок пять градусов.

Звездные трассы проходили вне плоскости эклиптики, как бы над ней, где не было ничего — ни пыли, ни метеоритов, — ничего, кроме пустоты. Путь был абсолютно свободен.

Звезда остановилась. Корабль пошел прямым курсом по гигантской дуге, перпендикулярной к плоскости эклиптики, и теперь уже ничто не выдавало его движения в пустоте. Стремительно и неуклонно мы удалялись от родной системы.

Наставал момент перехода в нуль-пространство и включения мощных энергетических защитных полей, оберегавших хрупкий человеческий организм от разрушительного воздействия вихревых гравитационных полей на границе Вселенной Света и Мрака.

Я явственно представил себе, как наш ракетоплан в одно мгновение превратился в ярчайшую вспышку света, как пространство перед ним словно прогнулось и разорвалось, обнажив угрожающие пропасти неведомой Темной Вселенной. Звезды погасли, и мир вокруг нас перестал существовать, погрузившись в зыбкую пучину серого мрака.

В следующую секунду, попав под воздействие щадящего гипнотизатора своего кресла, я потерял сознание и погрузился в тяжелое забытье, балансируя на грани жизни и смерти, совсем как наш корабль, отважно ринувшийся в неизведанное, где любое отклонение от заданного курса, любой сбой могли превратить его в глыбу застывшей холодной материи…

— Уважаемые пассажиры! Только что наш ракетоплан преодолел в точке перехода границу нуль-пространства. Теперь наш полет проходит в окрестностях созвездия Центавра. До конечной цели нашего полета осталась одна десятитысячная парсека. Скорость полета равна 4/6 абсолютной единицы — скорости света.

Внимание! Примерно через пять часов наш корабль достигнет Гивеи. Просьба соблюдать все меры предосторожности. Через полчаса мы начинаем торможение и снижаем скорость до трех тысяч километров в секунду. «Трансгалактик» поздравляет вас со счастливым возвращением!..

Я очнулся от забытья со свинцовой тяжестью в голове и туманной пеленой перед глазами.

Взгляд стюардессы, стоявшей в проходе между креслами, на секунду остановился на мне. Я улыбнулся ей. Она ответила мне мимолетной улыбкой и скрылась в штурманском отсеке.

Мой сосед, как и большинство пассажиров, спал, уронив голову на грудь. Чтобы отвлечься от назойливой головной боли, обычной в таких ситуациях, я прильнул к толстому стеклу иллюминатора.

Черная пустота впереди была прорезана острыми огнями разноцветных звезд. Огни эти были настолько яркими, что свет их буквально впивался в сетчатку глаз, вызывая болезненную резь.

Я поморщился и опустил поляризующий фильтр — иглы света сразу же притупились, померкли, и сами звезды словно отодвинулись куда-то непомерно далеко. Только впереди, ярче всех звезд сверкал крохотный диск красного солнца… Так ведь это же сама «Ближайшая» — солнце Гивеи!

Проксима Центавра представляла собой холодный красный карлик спектрального класса К5, обладавший планетной системой — одной из первых, которой достигли когда-то автоматические разведывательные станции Земли. В ней не было широкого пояса метеоритов и астероидов, поэтому наш ракетоплан, уже вступивший в стадию торможения, смело двигался в плоскости орбит двух ее планет, не опасаясь подвергнуться смертельной опасности.

Через полчаса мы миновали крайнюю — самую удаленную и большую — планету системы, отстоявшую от своего светила на семьсот миллионов километров и чем-то похожую на наш Сатурн. Туманный серовато-желтый диск, по которому заметно бежала тень единственного спутника, быстро удалялся, теряясь на фоне звезд.

Красное солнце неуклонно приближалось. Свет его, ослабленный фильтрами иллюминаторов, приобрел зловещий кроваво-красный оттенок. Чуть правее и выше него были видны две близкие яркие звезды — Альфа Центавра А и Альфа Центавра В, — входившие в состав этой странной звездной тройки. Спустя полчаса стала видна и крохотная блестящая точка Гивеи. Планета находилась на расстоянии в семьдесят миллионов километров от своего светила — гораздо ближе, чем наша Земля от своего, — благодаря чему климат на ней был жарким и сухим. По своим массе и размеру она несколько уступала Земле, а близость к центральному светилу заставляла планету стремительно нестись по своей орбите, и год на Гивее длился всего сто три земных дня.

Кто-то легонько толкнул меня в бок. Я обернулся и встретился взглядом с Краснощеким. Кровавый отблеск выраставшего за иллюминаторами солнца лежал на его лице, придавая ему зловещий вид, словно он был сказочным колдуном. Наверное, я сейчас тоже так выгляжу.

— Смотрите! — негромко сказал он, указывая куда-то в иллюминатор. Фильтры с этого борта уже заметно жужжали, словно там вился рой пчел.

Я взглянул в указанном направлении. Ракетоплан уже повернул градусов на двадцать от прежнего курса, и теперь впереди, в глубине космоса, была видна коричневато-зеленая планета в покрове серебристо-палевых облаков. Хотя до планеты было еще довольно далеко — по меньшей мере, пятьсот тысяч километров — на фоне белесых облаков отчетливо читалась светящаяся надпись на языке Гивеи: «Добро пожаловать в сообщество равных!».

В первую секунду я был сильно поражен увиденным. Без сомнения, чтобы создать надпись, видимую с такого расстояния, нужно было использовать буквы громадных размеров, но и этого было бы не достаточно. Необходимо было каким-то образом усилить и преломить сам свет.

«Лазерные маяки, выведенные на высокую геостационарную орбиту!» — догадался я. Что ж, довольно оригинально и с размахом. Задумано, как неоспоримое свидетельство космического могущества Сообщества в глазах обыкновенного обывателя.

— Правда, отличная реклама для нас в масштабах всей Вселенной? — обратился ко мне Краснощекий, еще больше сверкая глазами.

— Да, — кивнул я и тут же спохватился: — Вы что же, впервые видите все это?

Насмешка в моем голосе заставила его смутиться.

— Нет, конечно, нет… — виновато произнес он. — Но всякий раз, когда я вижу это, меня охватывает гордость… Вы будете смеяться, но еще в детстве, по вечерам, когда родители уже ложились спать, я, втайне от них, выбирался из дома в наш сад (у нас был замечательный сад в предместье южной столицы Линь-Шуй), ложился там на траву и подолгу смотрел на небо, где среди звезд плыла эта надпись… Мне мечталось тогда о неведомых мирах, тайну которых мы должны открыть, о том, как я обязательно полечу к ним, когда вырасту, я и видел себя героем…

Он тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в иллюминатор.

— Но годы идут слишком быстро, и звезды отодвигаются все дальше и дальше, в недоступные для нас глубины. Теперь мне уже почти шестьдесят, и я уже, конечно же, не гожусь в герои! А жаль. Почему-то всегда возможность осуществить свою мечту приходит слишком поздно, когда ты уже стар и болен и у тебя семья и тысячи других забот. Правительство сейчас готовится к освоению новых миров, но мне уже никогда не ступить на неизведанные земли ногой первопроходца… — Он снова вздохнул.

Я внимательно посмотрел на него. Мне, жителю Земли, казались странными его рассуждения о старости и невозможности исполнить свою заветную мечту.

Срок жизни людей в Трудовом Братстве уже давно перевалил вековой рубеж — и это была еще далеко не старость! Люди, полные энергии, задора и безграничного вдохновения, были вольны воплощать любые свои мечтания, любые, самые сложные и опасные дела, которые могут принести неоценимую пользу обществу, вознести человечество на еще более высокую ступень процветания и могущества. Не было предела творческой мысли и дерзкому гению человека, ступившего уверенной ногой исследователя на звездную дорогу.